Читаем без скачивания Ледяной ад - Юрис Юрьевикс

— Как племя относилось к шаману?

— Говоря современным языком, потребительски. Его — в отличие от дурачков, которые тоже считались ясновидящими — терпели до тех пор, пока он мог договариваться с мертвыми.

— Договариваться с мертвыми?

— Да. Его самой важной работой было договариваться с мертвецами. — Джек пристально посмотрел на Хэнли. — Белых не слишком беспокоят трупы, вы, скорее, боитесь умереть сами. Иннуиты не боятся смерти, но они испытывают ужас перед мертвецами. Для них очень важно умиротворить мертвых, иначе те из зависти навлекут на них голод или бурю. Шаман должен любым способом успокоить мертвеца, он посредник между светом и тьмой. Но он подвергается риску. Если ему не удается подавить зло, то оно овладевает им. Злой дух — илисиитсог — переселяется в шамана и принуждает корчиться. Когда такое случалось, деревня изгоняла шамана, а чаще убивала подобным способом.

— Отрубая голову?

— Да. Чтобы он не обернулся животным, не заразил охотника, который его поймает, падучей болезнью.

— Значит, они убили его в целях безопасности, — заключила Хэнли, опускаясь на колени около мумии.

— По всей вероятности. — Черные глаза Нимита изучали Хэнли. — А потом похоронили как почетного члена общины. Он был великой силой в их жизни. Которой боялись. И которую почитали.

— Откуда тебе знать?

Нимит указал на мертвеца:

— Посмотри, как дорого и красиво он одет. Куртка сшита из медвежьей шкуры, капюшон с песцовым мехом. Глаза накрыты светло-голубыми раковинами. Переливчатая вышивка на головном уборе выполнена морскими ушками. А мешочек! На нем венецианские бусины. Теперь такую ерунду купишь в любом универмаге, а в те времена на одну большую синюю бусину можно было выменять сани, собачью стаю и полдюжины песцовых шкур.

— А почему у него шапка наполовину светлая, наполовину темная?

— Потому что он принадлежит наполовину нашему миру, наполовину миру духов.

Хэнли склонилась над мертвым шаманом. Почувствовав на себе взгляд Нимита, она пожалела, что под глазами у нее залегли темные полукружия. Желая переключить внимание Джека, Хэнли перевела камеру выше и спросила:

— Надпись на мешочке сделана кириллицей?

— Ага.

— Алеуты до сих пор ею пользуются?

— Нет, дети читают и пишут по-английски.

— А что в мешочке?

— Возможно, кости для гадания.

— Его одежда… — Хэнли замолчала, склонив голову набок. — Опушка, ожерелье, ракушки. Все это больше пристало женскому наряду, нежели мужскому. Или я ошибаюсь?

— Нет. Ты права.

— Тогда что это означает?

— Возможно, что он был гомосексуалист. Или трансвестит.

— Гей?

Как многие шаманы. Но дело не в этом. Ожерелье выполнено из раковин красной шипастой устрицы. Устрицы — гермафродиты: сегодня — мужская особь, на следующий год — женская. Устрицы символизируют двойственную сущность шамана.

Хэнли протянула руку, собираясь коснуться мумии.

— Не делай этого! — Нимит схватил ее за запястье. Кожа на его ладони была удивительно мягкой для человека, много работающего руками.

— Ты боишься шамана?

— Да, черт возьми, боюсь. А еще помню, что существует Акт о защите и сохранности захоронений коренных жителей.

— Извини. — Хэнли мягко высвободила запястье. — Я должна взглянуть. Деформация позвоночника…

Она приподняла голубую ракушку левой глазницы с мумии.

Нимит содрогнулся.

Хэнли осторожно убрала правую ракушку и приблизила фонарь к лицу шамана. Увиденное повергло ее в оцепенение. Глазницы были точь-в-точь такими же, как у троих погибших ученых.

ГЛАВА 37

— Комиссия по наследию местных племен не обрадуется, узнав, что вы потревожили останки, — прозвучал в радиоэфире голос Маккензи.

Хэнли нервно затеребила мешочек шамана, который спешно схватила, перерезав ремешок, запечатала в полиэтиленовый пакет для образцов и сунула в карман, как только Нимит отвернулся и пошел к выходу из погребальной пещеры.

— Однако в данных обстоятельствах вы заслуживаете похвалы, Джесси, — вмешался Верно. — Bien fait. Хорошая работа!

Маккензи возразил:

— Похоже, вы слишком доверяете своей интуиции, доктор Хэнли. Нам еще многое выскажут по этому поводу члены Комиссии. Так что с сего момента, пожалуйста, ведите работу более осторожно.

— Я так и собираюсь поступить, — буркнула Хэнли, уязвленная упреком. — Сожалею.

— Ну конечно, вы будете осторожны, — подтвердил Верно, стремясь смягчить тональность разговора. — Итак, что мы поведаем сотрудникам о ваших успехах?

— Есть хорошая новость. Чем бы он ни был, это не синтезированный супервозбудитель двадцать первого века. Теперь мы знаем, что микроб существовал не более двухсот лет назад и убил местного шамана. Не исключено, что именно с ним столкнулись ваши коллеги во время полевых работ.

— Удивительно, — вздохнул Маккензи.

— Похоже, возбудитель дожидался своего часа в каком-то организме. Так случалось раньше. Например, с вирусом Эбола в Конго.

— Господи Иисусе, — прошептал Верно.

— Так или иначе, он естественного происхождения и обитает в чем-то на льду.

— Да, — заметил Верно, — и вполне возможно, что вы направляетесь прямо навстречу ему. Будьте осторожны, ша chere.

— Буду, — пообещала Хэнли.

Маккензи и Верно отключились. Джесси взглянула на сидящего за рулем Нимита, включила ноутбук и сделала запрос по арктическим озерам.

Они тут же нашлись, правда, не на льду, а под — термокарстовые озера. Анализ воды, взятой с глубины двух миль, показал наличие… «Микробов!» — прочитала Хэнли вслух.

Скрежет, подобный трубному реву слонов, перерос в стук, похожий на дробь гигантского дятла, и затем во что-то напоминающее скрип огромных половиц. Хэнли подпрыгнула и от испуга проверила огонек, сигнализирующий об опасности. Тот светился успокаивающим зеленым цветом.

Нимит рассмеялся:

— Это всего лишь льдины. Они трещат, наезжая друг на друга, раскалываются и образуют заторы. — Джек на миг отпустил руль и продемонстрировал руками, как это происходит. — Напоминает смещение тектонических плит.

На экране компьютера замигало сообщение о поступившем письме.

Хэнли вступила в переписку с Джеком.

МАМА!

Да, сынок?

Что происходит?

Я на ледяном поле, в машине со множеством громадных колес.

Какого размера?

Как у грузовика, который тебе подарили на трехлетие.

Там страшно?

Ужасно… красиво.

Ой, ну МАМ. Слушай, папа хочет с тобой поговорить.

— Вот дерьмо, — пробормотала себе под нос Хэнли.

Джесси! Сегодня на моей лужайке остановилась машина с двумя репортерами, они спрашивали, где ты и чем занята. Что, черт побери, им отвечать?

Скажи им, что мы с тобой не разговариваем.

Это недалеко от истины.

Если они не успокоятся, скажи, что я храню врачебную тайну. Отправь их к Мансону.

Я постараюсь, но если они начнут донимать Джоя, я расколочу им фары.

В добрый час. Поцелуй за меня Джоя на ночь.

Тедди Зейл спросил, как у них дела. Джек подкорректировал курс, равняясь на сигнал глобальной системы навигации. Передатчик, установленный в фургоне, автоматически поддерживал связь со станцией и одновременно служил вторым радиоканалом. В машине имелось и третье — резервное — радиоустройство, но оно было отключено. Чаще всего Джек и Хэнли пользовались трансиверами, встроенными в шлемы.

— Надеюсь, мы не мчимся на свидание с торосами, — забеспокоилась Хэнли, вглядываясь в «качалку», бегущую впереди, словно электронная зверушка.

— Есть более опасные места, где они могут появиться, — ответил Нимит.

— Да? Какие, например?

— Позади нас.

На белом поле выделялся черный холм. «Гора Маккензи», — сказал Нимит.

Без ориентира для сравнения Хэнли трудно было определить, насколько высока эта гора и на каком расстоянии от машины находится. Через несколько минут Нимит припарковал фургон в районе шести желтовато-зеленых меток.

— И куда, черт возьми, ты меня завез? — полюбопытствовала Хэнли.

— В самый центр пустоты. Мы одни посреди океана, раскинувшегося на две тысячи миль вокруг.

— А до Лос-Анджелеса сколько?

Он задумался.

— Около четырех тысяч миль. Это примерно равно расстоянию между Лос-Анджелесом и Амазонкой.

— Боже, я бы сейчас все отдала за чашку кофе с молоком. Не знаешь, где поблизости его подают?

— Ближе чем в Мурманске ты вряд ли найдешь кофе. Ну а молоко…

— Как я понимаю, мы на месте. — Хэнли махнула рукой в сторону меток.

— Да. Можно вылезать. Лед довольно устойчив.

— А он не сдвинется?