Читаем без скачивания Битвы божьих коровок - Виктория Платова

Вот и теперь “Праздничная” стояла перед друзьями в окружении нескольких подгнивших яблок.

Пацюк подошел к компании и громким, хорошо поставленным голосом произнес:

— Мне нужен Жумыга Тимур Манивальдович.

Все трое на секунду задумались. Задумался и стажер. Действительно, глупо спрашивать имя и отчество у каждой из голов трехглавого змея. Потому он так и зовется — змей трехглавый, без всяких там изысков.

— Жумыга Тимур Манивальдович, владелец “Москви-ча-412”, номерной знак “Н ОЗЗ ХВ 78 RUS”, — еще раз воззвал Пацюк.

Три брата-акробата синхронно повернули головы в сторону машины, стоящей в гараже.

— Это же твоя тачка, — так же синхронно сказали два брата, сидящие по бокам, третьему — в центре. — Значит, ты и есть Жумыга.

— Точно! — обрадовался центровой. — Я и есть Жумыга Тимур Манивальдович. А что случилось-то, командир?

— Мы можем отойти на несколько минут?

— С какой радости?

— Мне нужно поговорить с вами.

— А мне — нет, — ответил краснорожий Тимур Манивальдович под одобрительное похмыкивание присутствующих.

— Меня зовут Пацюк Георгий Вениаминович, я следователь по особо важным делам… — самочинно повысил себя в звании стажер. А что, звучит совсем неплохо: Пацюк Георгий Вениаминович, следователь по особо важным делам. А еще лучше — Пацюк Георгий Вениаминович, Генеральный прокурор Российской Федерации.

— Следователь по особо важным делам? Ну а я тогда — Хуан Антонио Самаранч, в натуре! — захохотал Жумыга.

И-эх, если бы при Пацюке были его заветные корочки, а не эти молью траченные мухоморы, этот алконавт попрыгал бы у него, как вошь на гребешке! Но корочек не было, и с этим приходилось считаться. Что ж, придется все-таки нарушить статью № 309 УК РФ “Подкуп или принуждение к даче показаний…”. Пацюк вытащил из кармана сотенную и поманил ею Жумыгу.

Сотенная сразу сделала того сговорчивее. Напрочь забыв, что он “Хуан Антонио Самаранч, в натуре”, Жумыга двинулся за Пацюком.

При помощи нехитрых манипуляций с купюрой Егор загнал его в кабину “Москвича”, а сам уселся рядом, на водительское сиденье.

— Ну? — спросил Жумыга, не сводя глаз со ста рублей.

— В прошлую субботу, во второй половине дня вы были в районе Московского проспекта…

— А вы откуда знаете?

— …вы были в районе Московского проспекта и проезжали мимо ресторана “Аризона-69”. Проезжали?

— Не знаю. — Поджарая румяная сотенная гипнотизирешала Жумыгу. — Вам виднее. Если говорите — проезжал, значит, проезжал.

— Около ресторана вас остановила черноволосая девушка. Очень красивая, — задержав дыхание, добавил от себя Пацюк.

— Ну, этих девушек как грязи…

— Очень красивая. Черные волосы, броский макияж, черная помада, на щеке небольшая родинка с правой стороны. Черный длинный плащ, на левой руке три кольца. Одно — с большим черным камнем без оправы — на безымянном. Еще одно — на указательном, камешек помельче, овальной формы. И серебряное кольцо на большом — дракон с витым хвостом. Небольшая черная сумочка…

Жумыга завороженно слушал Пацюка.

А Пацюк… Он помнил каждую крошечную морщинку у нее на лице, каждую складку на сгибе рукава! И даже длину каждой ресницы.

— Вспомнили?

Чертов Жумыга, пропивший свою память еще тогда, когда Адам и Ева шастали по райскому саду без фиговых листков, напряженно молчал.

— Вспомнили? — еще раз повторил Егор. Сотенная стремительно вырывалась из рук Жумыги, и он не мог, не хотел, не желал с этим соглашаться.

— Может, еще какие приметы? — с затаенной надеждой спросил Тимур Манивальдович. — А то какие-то кольца, черный плащ… Ей-богу, так каждая вторая прошмандовка выглядит, если не первая. Вы по существу говорите.

Пацюк с трудом удержался, чтобы не влепить алкашу оплеуху. Поставить производство ангелов на поток и цеплять каждому сопроводительный ярлык “Прошмандовка. Расфасовщик № 1” — это было слишком.

— Красивая девушка! Очень красивая. Вы меня понимаете?

— Все очень красивые, — продолжал упрямиться Жумыга. — Вы какие-нибудь особые приметы сообщите.

— Ну хорошо. У нее был сломан ноготь на правой руке. На указательном пальце, — уже ни на что не надеясь, сказал Пацюк.

И тогда Жумыга вспомнил. Определенно вспомнил: глаза Тимура-Самаранча расширились, нос расплющился, а губы вытянулись в трубочку.

— Ну! Что же ты раньше не сказал, деятель?! Про ноготь. Точно! Подсела ко мне одна сумасшедшая. Всю дорогу по этому ногтю убивалась, рыдала даже.

— Откуда знаешь, что по ногтю?

— Да сама она и сказала! Не сразу, конечно. Сначала, когда машину остановила… ну, не остановила даже, а, считай, под колеса бросилась… Так вот, минут пять она тряслась, все приговаривала: “Что же теперь делать, что делать?!” Я спрашиваю: “Что случилось-то?” Она замолчала, а потом давай мне про свой сломанный ноготь талдычить. Даже мне его под нос совала, говорила, что растила-де не одну неделю, и так бездарно потерять! Да, именно так она и сказала: “бездарно потерять”. Я думал, ее валерьянкой придется отпаивать. Один раз даже остановился, банку пива ей взял, чтобы успокоилась.

— А она?

— Даже спасибо не сказала. И не успокоилась, заметьте. Так и проплакала всю дорогу.

Да, это было вполне в стиле Мицуко — такой, какой ее запомнил Пацюк. Не проронить ни единой слезинки, узнав, что бывший возлюбленный покончил с собой. И лить потоки над каким-то жалким ногтем.

Что ж, именно это делает женщину женщиной.

Но Жумыга, похоже, так не думал.

— Не может нормальная женщина так из-за пустяков исходить! Я вот что думаю. Она, скорее всего, со своим хахалем полаялась. Я, конечно, утверждать не могу, но, по-моему, она до того, как меня тормознуть, из какой-то машины выскакивала. Может, кто-то ее расстроил или под юбку полез. Обычное дело. А то и того похуже.

— Чего — “похуже”? — насторожился Пацюк.

— Дело молодое, — ограничился туманным намеком Жумыга.

— Она о чем-нибудь еще с тобой разговаривала?

— О хахале своем?

— Да при чем здесь хахаль! О чем-нибудь…

— Да нет.

— Ну хорошо… А потом? — спросил Пацюк.

— А что потом? Дала деньги, сказала, чтобы я подождал.

— Ну?

— Я ждал. Почти час. Но она не вышла.

— Откуда?

Жумыга снова напрягся.

— Подожди… Она же называла адрес… С самого начала назвала. Только села — и назвала. Еще перед тем, как по своему ногтю чертовому панихиду заказать… Точно, сказала, что ей нужно… Куда же ей было нужно?

— Давай вспоминай! — Пацюк снова потряс бумажкой.

— Где-то в центре… Дай бог памяти… То ли на Фонтанке, то ли на канале Грибоедова…

— Соображай быстрее, дядя!

— Нет, и не на Грибоедова…

— А где?!

Пацюк едва не ухватился за ворот Жумыгиной рубахи. Сам дьявол, казалось, дергал алкаша за нитки, заставляя его дарить надежду Пацюку и снова отнимать. Дьявол скалил зубы, отплясывал джигу в сонных зрачках Тимура Ма-нивальдовича, грозил Егору пальцем и показывал язык. Если сейчас этот идиот не вспомнит, куда в конце концов он отвез Мицуко, — дела стажера будут совсем плохи. Дока Забелин знает все. Знает даже больше, чем сам стажер.

Или думает, что знает.

А у Пацюка есть один-единственный козырь — вот этот болван, который в субботу вечером доставил Мицуко прямиком в гостиную к ее собственной смерти. Ждать пришлось еще несколько часов, прежде чем смерть вышла и пригласила Мицуко войти. Да, единственный козырь — этот болван и номер его машины. Если он не выжмет из Жумыги правильный ответ, козырь превратится в проходную карту ниже самой захудалой двойки — и над ней будет смеяться вся колода.

— Если ты сейчас не скажешь мне, куда ты отвез девушку, я тебя удавлю. — Пацюк сжал кулаки. — Удавлю вот этими самыми руками! И ни секунды об этом не пожалею. А у тебя язык вывалится и глаза из орбит выскочат.

— И ты в себя больше не то что портвейн “Три семерки”, ты в себя молока не вольешь! Я не шучу, слышишь?!

Должно быть, у Пацюка был такой решительный вид, что Жумыга понял: не шутит. Он раздулся, как древесная лягушка, и страшным голосом заорал:

— Вспомнил! Точно вспомнил! Это не канал Грибоедова! Это Добролюбова! Ты понимаешь, Добролюбова! Я почему спутал — оба революционеры, а их столько развелось, что черт ногу сломит. Точно — Добролюбова. Мы еще через Английский проспект ехали. Объехали — и привет! Добролюбова! До-бро-лю-бо-ва!!!

Закончив скандировать, Жумыга уставился на Пацюка. Он ждал поощрительную сахарную косточку в лице ста честно заработанных рублей.

Но Пацюк не спешил.

— Где конкретно ты ее высадил?

— Да она маленькая, эта улица. Ее можно за пять минут пройти.

— Где конкретно? — снова нажал Пацюк.

— Погоди, не напирай. Значит, мы тормознулись возле фабрики, где костюмы напрокат дают… Всякие там маскарадные…

— Она просила подвезти ее именно к этой фабрике?