Читаем без скачивания Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

Цезарь поступил как настоящий друг, выступив в Палате в защиту обоих предложений Красса — за предоставление прав римского гражданства галлам, живущим по ту сторону Пада, и за захват Египта. Но главный интерес Цезаря в том году заключался в другом: его избрали одним из двух курульных эдилов. Это означало, что теперь ему дозволялось сидеть в курульном кресле из слоновой кости и на улице перед ним шли два ликтора с фасциями. Цезарь поднимался по cursus honorum общественных магистратов именно в свой срок. К сожалению, его коллегой (который набрал намного меньше голосов) стал Марк Кальпурний Бибул.

У них были очень разные представления о том, в чем состоят обязанности курульного эдила, и это касалось каждого аспекта работы. Вместе с двумя плебейскими эдилами они отвечали за содержание города: следили за состоянием улиц, площадей, садов, рыночных площадей, за движением на улицах, заботились об общественных зданиях, о соблюдении закона и порядка, о водном снабжении, включая фонтаны и бассейны, о правильности регистрации земель, зданий, о дренажных и сточных канавах, о статуях на общественных площадях и храмах. Обязанности либо выполнялись всеми четырьмя эдилами вместе, либо полюбовно распределялись между ними.

Весы и меры также находились под наблюдением курульных эдилов, которые имели свои штабы в храме Кастора и Поллукса, расположенном в самом центре, на Нижнем Форуме, рядом с обиталищем весталок. Набор стандартных мер и весов хранился под подиумом этого храма, который люди называли просто храмом Кастора, без упоминания Поллукса. Плебейские эдилы располагались намного дальше, в красивом храме Цереры у подножия Авентинского холма. И вероятно, поэтому уделяли меньше внимания заботам об общественном и политическом центре Рима.

Одна обязанность, которая ложилась на всех четверых, была самой тягостной: запасы зерна и все, что связано с этим, от момента выгрузки с барж до исчезновения в мешках жителей города, которые потащат его домой. Эдилы также отвечали за покупку зерна, плату за него, регистрацию при прибытии зерна и сбор денег с населения за хлеб. У них имелся список граждан, которые могли покупать государственное зерно по низким ценам. Иными словами, эдилы владели копией списка римских граждан. В помещении, расположенном в портике Метеллов на Марсовом поле, они раздавали талоны на получение зерна, а само зерно хранилось в римском порту, в огромных силосных ямах, вырытых вдоль Авентинского холма.

Два плебейских эдила того года (старшим в их паре был младший брат Цицерона, Квинт) не представляли собой конкурентов для курульных эдилов.

— Денег на игры от них ждать не приходится, — сказал Цезарь Бибулу, вздохнув при этом. — Кажется, они вообще не собираются заниматься городом.

Бибул с мрачной неприязнью посмотрел на своего коллегу.

— Не жди рвения и от курульного эдила, Цезарь. Я могу потратиться на хорошие игры, но на грандиозные мероприятия меня не хватит. И деньги свои я не буду мотать так, как это делаешь ты. К тому же я не намерен инспектировать сточные трубы или гидравлические насадки вдоль каждой водоводной трубы. А также перекрашивать храм Кастора и бегать по рынкам, проверяя там все весы.

— А что же ты намерен делать? — презрительно спросил Цезарь.

— Только необходимое, и ничего сверх того.

— Разве ты не считаешь, что весы необходимо проверять?

— Не считаю.

— Ладно, — отозвался Цезарь, опасно ухмыляясь. — Есть некий смысл в том, что мы располагаемся в храме Кастора. Если ты хочешь быть Поллуксом — давай, валяй. Но не забывай о судьбе Поллукса. В памяти людей он не сохранился, и никто его даже не упоминает.

Такой старт нельзя было назвать хорошим. Всегда слишком занятый, чтобы беспокоиться о тех, кто заявил о своем нежелании сотрудничать, Цезарь стал выполнять свои обязанности так, словно был единственным эдилом в Риме. У него имелась отличная сеть помощников, которые докладывали ему о любых правонарушениях. Он завербовал информаторами Луция Декумия и его братьев из общины перекрестка. Эти люди сообщали Цезарю о торговцах, которые недовешивают или недомеривают покупателям; о строителях, которые не соблюдают границ постройки или используют некачественный материал; о землевладельцах, которые обманывают водные компании, отводя на свои земли от главных водоводов трубы большего диаметра, чем предписывает закон. Цезарь немилосердно штрафовал нарушителей, и штрафы были крупные. Никто не избежал наказания, даже его друг Марк Красc.

— Ты начинаешь надоедать мне, — ворчал Красc уже в начале февраля. — Ты обошелся мне в целое состояние! Слишком мало цемента в строительном растворе, слишком мало балок в той инсуле, которую я возвожу на Виминале, — и, что бы ты ни говорил, она не вторгается на общественную землю! Пятьдесят тысяч сестерциев штрафа просто потому, что я подключился к сточной трубе и поставил личные туалеты в моих новых квартирах на Каринах? Это же два таланта, Цезарь!

— Нарушаешь закон — плати штраф, — ответил Цезарь, совершенно не раскаиваясь в содеянном. — Мне нужен каждый сестерций, который я могу положить в мой штрафной сундук, и я не собираюсь освобождать от этого моих друзей.

— Если ты будешь продолжать в таком духе, у тебя не останется друзей.

— Раз ты так говоришь, Марк, значит, ты — друг только в хорошую погоду, — произнес Цезарь, не вполне справедливо.

— Нет, это не так. Но если тебе необходимы деньги, чтобы финансировать зрелища, тогда займи их! Не жди, пока все деловые люди в Риме оплатят штрафами твои общественные феерии! — воскликнул Красc, задетый словами Цезаря. — Я дам тебе денег и не возьму процентов.

— Благодарю, но не надо, — твердо отказался Цезарь. — Если бы я это сделал, я тоже был бы другом в хорошую погоду. Если мне придется занять, я пойду к ростовщику и возьму у него.

— Ты не можешь этого сделать. Ты — сенатор.

— Могу, даже если я сенатор. Если меня выкинут из Сената за то, что я занял денег у ростовщика, Красc, со мной придется уйти еще пятидесяти сенаторам. — Глаза Цезаря блеснули. — А ты можешь кое-что сделать для меня.

— Что?

— Сведи меня с каким-нибудь неболтливым торговцем жемчугом, который захотел бы купить самые красивые жемчужины, какие он когда-либо видел. Впоследствии он перепродаст их за сумму много большую, чем заплатит мне.

— Ого! Что-то я не помню, чтобы ты декларировал жемчуг, когда регистрировал свои пиратские трофеи!

— Я его не декларировал. Точно так же, как ничего не сказал о тех пятистах талантах, которые взял себе. Моя судьба — в твоих руках, Марк. Ты можешь подать на меня в суд, и со мной покончено.

— Я не сделаю этого, Цезарь, если ты перестанешь меня штрафовать, — хитро ответил Красc.

— В таком случае тебе лучше сейчас же пойти к городскому претору и назвать мое имя, — смеясь, молвил Цезарь, — потому что так ты меня не купишь!

— Это все, что ты взял себе, — пятьсот талантов и горсть жемчужин?

— Это все.

— Я не понимаю тебя.

— Ничего страшного, меня никто не понимает, — сказал Цезарь, собираясь уходить. — Но поищи все-таки для меня торговца жемчугом, будь паинькой. Я бы сделал это сам, если бы знал, с чего начать. Можешь взять одну жемчужину в качестве комиссионных.

— Да не нужны мне твои жемчужины! — презрительно фыркнул Красc.

Цезарь оставил себе одну жемчужину, огромную, размером с клубнику и такого же цвета. Почему он это сделал, он не знал. Наверное, потому, что она стоила вдвое дороже тех пятисот талантов, которые он получил за все остальные. Просто какой-то инстинкт нашептал ему поступить так — и это произошло после того, как жаждавший приобрести жемчужину покупатель видел ее.

— Я бы дал за нее шесть или семь миллионов сестерциев, — сказал этот человек с легкой завистью.

— Нет, — отозвался Цезарь, подбрасывая жемчужину на ладони, — думаю, я сохраню ее. Фортуна подсказывает мне, что я должен сохранить ее для себя.

Легко относящийся к деньгам, Цезарь тем не менее умел подсчитывать их. И когда к концу февраля он их подсчитал, сердце его упало. В сундуке эдила собралось всего пятьсот талантов. Бибул дал понять, что внесет сто талантов на их первые игры, ludi Megalenses, празднество в честь матери богов Кибелы в апреле, и двести талантов на большие игры, ludi Romani, которые состоятся в сентябре. Цезарь вынужден был выложить тысячу талантов личных средств — это все, что у него было, кроме его бесценной земли, с которой он не мог расстаться. Благодаря этой земле он сохранял свое место в Сенате.

Согласно подсчетам Цезаря, ludi Megalenses обойдутся в семьсот талантов, а ludi Romani — в тысячу семьсот. Тысяча семьсот талантов — почти все, что у него было. Дело в том, что Цезарь намеревался устроить больше двух игр. Каждый курульный эдил должен организовывать игры, и чем грандиознее окажутся эти игры, тем больше почета заслужит эдил. Цезарь хотел еще провести на Форуме погребальные игры в честь своего отца. Он полагал, что они обойдутся ему в пятьсот талантов. Придется занять денег, затем обидеть всех, кто голосовал за него, продолжая штрафовать нарушителей для наполнения сундука эдила. Неразумно! Марк Красc вытерпел все это только потому, что, несмотря на скупость и глубокое убеждение в том, что человек обязан помогать своим друзьям даже за счет государства, он действительно любил Цезаря.