Читаем без скачивания Обратный отсчёт - Александр Уралов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А губернатора нашего на пенсию!
— Швейцаром!
— Сторожем резиденции… его же… бывшей!
— Нельзя, мальчики, раз-во-ру-ет…
— Инна пусть у нас иностранными делами заведует, у неё по языкам в школе одни пятёрки были…
— Андрюху — министром пропаганды!
— Ой, девки-и-и! Чур, я по делам молодёжи! Буду по мальчикам бегать…
— Лёньку-Москвича фельдмаршалом назначим, пусть с тюменскими воюет… за нефтяные и газовые месторождения! А Мустафу — к туркменбаши — послом!
— Вован, хочешь возглавить тайную полицию?
— Ну-ну… — это встряла по громкой связи Светка, — он нас всех пересажает. А меня — пытать будет, садист!
— Ар-р-ристократов — на фонарь! Термидор! Долой десять министров-капиталистов!
— «… в белом венчике из роз впереди — Иисус Христос…»
— Тарас, у тебя бородка под Иисуса. Надо только розы… и вперёд.
— Янка, стрелять умеешь? Поддержишь нас огнём и пером…
— Всё, порешили! Адрон, пиши первую Конституцию — пункт первый — все бабы объявляются народным достоянием! — перекрикивал шум Кирилл Деревнёв, — Спорные экземпляры разыгрываются по жребию!
— А мужиков — всех после тридцати — кастрировать! — взвизгнула с восторгом Оксанка. — Тогда они будут дома сидеть и налево не бегать!
— Дура-баба! На фига он тогда нужен?
— А пусть по хозяйству возится…
— А мы — себе — ещё неохваченных брать будем!.. Этих… не порченных… некастрированных ещё!
— Мужики! Грудью встанем на защиту собственного достоинства! Мужская гордость — дороже всего!
— Ой, тоже мне, «гордость» нашли… СТРУЧКИ!!! А, вот, говорят, в Африке — гордость, так гордость!
— Ну, и мотай в свою Африку… — неожиданно окрысился Нестор Махно.
— Нефиг белую расу разбавлять! — поддержал его друг Лекс сквозь общий хохот.
— Между прочим, — задумчиво сказал Андрей, — любопытная мне в голову мысль пришла. Взять, и принять такой закон, чтобы в правительстве и в парламенте было строго больше половины женщин. Ну… ну, скажем, 51 процент, не менее. Для большинства голосов.
Девицы тут же подняли визг, мол, ура, правильно, в точку, так и надо!
— Самое ехидное насекомое на свете есть — женщина! — процитировал Кирилл Деревнёв русского классика А. П. Чехова. — Ты чего, Андрей, матриархату захотел?
— Смешно, но я думаю, что если бы женщины всем командовали, было бы гораздо меньше войн. Охота ей своих детей на войну отправлять? Столько с ними возни — вырасти, выкорми и… здрасьте, пожалте на бойню! Не-е-е… бабы нам всем бы зенки выцарапали, а никакой войны не допустили… А вот мы, мужики, — нас хлебом не корми, дай только вволю кулаками помахать.
— Правильно! — вдруг пискнул Пашка и страшно покраснел, уткнувшись носом в бутерброд.
— Да! Есть в этом смысл! — неожиданно встал на сторону Нулина госдеп Адрон. — Только, ведь и женщины разные бывают…
— Ага, Латвиенко, например, — подал вдруг реплику Москвич.
— Мне она тоже не нравится, мужик в юбке, — вздохнул Тарас.
— Зато — верная дочь партии и правительства, — назидательно поднял палец Кирилл. — Мужики, сами справимся!.. Нет, лично я — не против… процентов пять-семь сажаем в парламент — пусть заседают…
Возмущённый гвалт заглушил Кирилла. Дамочки орали все вместе, Инна стукнула Кирилла по спине, и в довершении ко всему включился динамик и Светка, мощно перекрывая бабий бунт, рявкнула:
— Только приди ещё ко мне, Деревнёв, в режиссёрку… со своим пивом дурацким! Вышвырну на хрен!
— Ребята, а действительно, — задумчиво протянул Адрон, когда шум немного улёгся, — Вот он перед вами — представитель законодательной власти, Басов Адрон, то бишь, я. Это — раз. На нас смотрит, пусть не вся страна, но очень много народу. Это — два. Цензуры у нас — никакой. Это — три…
— Выключить могут! — как в школе поднял руку Малый.
— Могут. Но не должны. Уговор был такой — до утра никаких фокусов. БМП подаётся, едем в аэропорт Кольцово… и так далее… Речь сейчас не о том…
— Да понятно, Адрон Алексеевич, — сказал Андрей. — Мы часто жалуемся, мол, вкалываешь, как бобик, снимаешь, монтируешь, душу вкладываешь… а смотрят — единицы. А вот вам, журки, идеальные условия!!! Я уверен, что рейтинг у нас просто заоблачный — давайте! Режьте правду-матку или выкладывайте свои… э-э-э… как это сказать…
— Свои дохленькие мысли об устройстве Вселенной, — вздохнула Инна. — Это, как у нас в Центре… как начнут шуметь… Ну, что ни Лейба, то, — прямо, — Карл Маркс!
Инна активно участвовала в работе Еврейского Центра, где, в основном, аккуратно вела всё делопроизводство. К активистам Центра относилась с нескрываемой иронией, но работала спокойно и добросовестно. Была она умна, красива и удивительно строга. Правда, в кругу «старых работников телекомпании», — то есть тех, кто работал на АТР с самого начала, все восемь лет, — она была хорошим и вполне весёлым человеком.
— Иннушка, любовь моя, — страстно взмолился Кирилл, — не наступай на горло нашей песне! Не души инициативу масс! Ты позволишь?.. Спасибо! Можно, я первый, а?
— Господи, у нас что, диспут? — растерянно улыбалась Вика. — Тогда я — следующая за Кириллом!
— А я — за тобой, — вдруг произнёс Тарас.
Компания была поражена. От неожиданности Андрей только кивал головой.
— Исто-о-омин!.. — восхищённо прошептала Оксанка, глядя на смущённого коллегу огромными сияющими глазами.
Все благоговейно смотрели на молчуна Тараса Истомина… вдруг, — в кои-то веки, — решившегося высказаться, да ещё в присутствии толпы незнакомого народа!.. Нет, это действительно была ночь чудес!..
— Тарас, а ты что не спишь? — в полной тишине укоризненно сказал Роальд Вячеславович, и все с облегчением захихикали.
Кирилл поёрзал, сел удобнее, хлопнул полстаканчика водки, крякнул и вдохновенно начал:
— Так… вначале — эпиграф к моему горячему и, смею заметить, незаурядному выступлению:
Мы все летели, как Тиль-тиль,Вперёд! Туда! За Синей Птицей!..Потом нам вставили фитильИ в руки сунули синицу…
Кирилл переждал смешки, строго посмотрел на Адрона и продолжил:
— Господа! Я недоволен великой буржуазной революцией 1991-го года. Она не оправдала моих ожиданий. Я помню, с каким жаром мы споспешествовали развитию и победе… заметьте, безоговорочной победе сил Добра над силами Зла…
— Джедай Кирилл Деревнёв. Скрытая угроза, — перебила оратора Оксанка.
Народ в студии… то есть, если пользоваться терминологией Кирилла, демократические силы Добра, заржал.
— Сей выпад я парирую легко и непринуждённо — да, именно Добра… во всяком случае нам всем так казалось. А теперь? Возьмём, к примеру, меня. Я — учитель русского языка и литературы…
— Бедные дети… — пробормотал Адрон, опустив голову.
По аудитории прокатилась лёгкая волна оживления.
— … поэтому, — упрямо продолжил Кирилл, — я вправе был ожидать, что робяты-демократы дадут мне возможность нормально преподавать в новой России. Хотя бы в благодарность за то, что я их поддержал. Без меня — хрен бы что у них получилось! Я, конечно, имею в виду общий план… так сказать, глобальный принцип. Несмотря на мою глубокую неприязнь к гомосекам и прочим пидорам, я закрыл глаза на засилье их на попсовой эстраде. Моя задача была перетянуть подростков на свою сторону — привить им любовь к изящной словесности и прочему… без чего немыслим русский интеллигент. Однако, как говорят на Востоке, мне пришлось свернуть ковёр нетерпения и уложить его в сундук ожидания.
— Кирилл, ближе к телу! сказал Андрей.
— А я о чём говорю? — поразился Кирилл. — Я говорю именно о самом главном! Где простор для развития моих педагогических талантов? Почему Кирилл Деревнёв, который раньше, до революции, краснел при слове «какашка», как, мать его, майская роза, теперь стал грубым и невоспитанным криминальным журналистом?!
Конец страстной речи Кирилла потонул в бурном хохоте. Смеялись даже Москвич и Филон. Вика от хохота кашляла, и Оксанка в восторге лупила её по спине.
— Ой, я больше не могу… простонал Адрон, утирая слёзы.
— Думаешь, я могу?! — с напором отозвался Кирилл, чем вызвал новую бурю. — Я ещё больше твоего не могу, потому что ни хрена не депутат! И потому, что рот затыкают на этом долбанном телеканале… думаете, почему я в криминал подался, а? Нешто я не мог бы, как некоторые… с политиками в студии общаться? В галстуке и свежевымытой сорочке. А то лазишь по помойкам вместе с ментами, да трупы считаешь! Так что, получается, что при нынешней власти — не могу я, опять, ни хрена, как и при советской!
— Можешь! — свирепо сказал Адрон, — Можешь! Ну, не можешь своё «Я» сказать на телеканале — делай программу где-нибудь на продакшн-студии. У нас в городе 13 местных телеканалов! Если программа будет интересной — её всё равно где-нибудь, да и разместят!