Читаем без скачивания Земля святого Витта - Евгений Витковский

Прошло с четверть часа, и Гаспар уже начал сомневаться в успехе предприятия, когда в воздухе появился новый звук: нечто со страшной скоростью падало с неба чуть ли не прямо на Триед; впрочем, по невозмутимости Тараха Гаспар понял, что им непосредственно едва ли что-нибудь угрожает. Сияя в сгущающихся сумерках серебром, предмет рухнул прямо в центр озера, подняв фонтаны пены, вылетел из воды, вновь плюхнулся, на третий же раз остался на поверхности неподвижной точкой. Воды озера ходили ходуном. Академик видел, как влезает в лодку Астерия выброшенный при сотрясении бобер. Сам лодочник, кажется, ухом не повел.

Между тем было ясно, что его высокопревосходительство граф Сувор Васильевич Палинский вновь совершил свой коронный прыжок в озеро с похабным названием Мyрло, и может быть поздравлен с успешным приводнением. Граф быстро, по-собачьи плыл к триедской пристани. Серебром на его голове отливала не седина, как поначалу решил академик, а треуголка. Фельдмаршал ухитрился спрыгнуть с обрыва, не потеряв боевой шляпы. Краем глаза академик заметил, что Федор Кузьмич при виде шляпы этой сплюнул.

Палинский выбрался на берег на четвереньках, обстоятельно встряхнулся и, придерживая возле бедра - о Господи! - шпагу, мелкими шажками заспешил к дому Тараха. Тарах между тем ничего не замечал, продолжая купаться в собственном сиянии, а сын его все посылал и посылал в облака сигнальный луч. Гаспар тронул ересиарха за локоть, лоснившийся от змеиного масла: пора было идти встречать гостя.

- Помилуй Бог! - долетело с берега, куда быстрыми шагами удалился Федор Кузьмич. Всего мгновение вглядывался Палинский в лицо старца, потом повалился ему в ноги. Старец что-то властно произнес, но ветер дул в сторону озера, и расслышать не удавалось ничего. Граф медленно встал, отбил несколько поклонов, потом почему-то обежал вокруг старца, снова отбил поклон-другой, ограничась, впрочем, поясными, и лишь после этого, держа треуголку под мышкой, встал перед старцем во фрунт.

Палинский был без парика, седые пряди волос липли к темени и вискам, но более всего академик поразился обуви: видимо, по каким-то своим причинам граф прыгнул с обрыва прямо в кавалерийских сапогах, вместе со шпорами. "Хорошо, что не вместе с лошадью", подумал Гаспар, и тут же понял: никакая лошадь такого прыжка не выдержала бы. Безо всякого сомнения два старика были хорошо и очень давно знакомы, и по какой-то причине Палинский слушал слова старца так, как слушает офицер мудрого, опытного генерала, дающего инструкции, как с большей пользой погибнуть во славу Бога, Царя и Отечества. Граф не доставал старцу и до плеча, однако маленьким не казался, было в его фигуре свое величие. Пальцы академика теребили записную книжку, он уже почти решился достать ее - но в этот торжественный миг в нагрудном кармане громко зазвонил телефон: старая дура Европа пробудилась и желала поведать Гаспару очередной бессвязный сон. Гаспар раздраженно включил автоответчик, но что-то из сцены на берегу пропустил: закончив беседу, граф и старец шли прямо к дому Тараха. Тоня судорожно вцепилась в плечи сына, который рвался общаться с незнакомым дядей, прилетевшим с неба.

- ...Буду вдвое лутче! - наконец послышался резкий, высокий голос Палинского. - Истинно радуюсь тому, всюду приспособлял, приспособлю и тут. Полновластие ваше в избенке моей, отрока прияти рад и спорить не смею. Как сказано, так сделано. Помилуй Бог!..

Федор Кузьмич произнес быструю фразу по-французски. Палинский преувеличенно низко кивнул и ответил на том же языке, прибавив что-то по-немецки. Гаспар расслышал и понял, что нынешний английский язык граф преподать не берется, вот разве что латынь, но камердинер у него именно в аглицком наречии натаскан что твоя кровавая гончая. Федор Кузьмич подошел к Тоне и мягко, но властно взял мальчика за плечи.

- Вот, Павлик. Давай прощайся с мамой, на неделю ты и дядя Варя идете в гости... К дяде Сувору.

- К дяде Сyве! - властно поправил мальчик. - А зачем на ботинках колесики?

- Чтобы на лошади ездить. Будешь, Павлуша, учиться ездить на лошади. Давай, прощайся с мамой. Нам ехать пора. Мы с дядей Варей тебя тут оставляем.

Тоня чуть не заголосила, но стоявшая рядом Нинель неожиданно перехватила ее руки в косой замoк, развернула лицом к себе и зашептала. Тоня притихла, сгорбилась, присела перед сыном на корточки.

- Слушайся дядю Сувора. Слушайся дядю Варю. Я к тебе приеду... с тетей Верой. С дядей Басей. С тетей Васей... Все к тебе приедем... - губы у нее все-таки дрожали.

- Фельдмаршал, пора! - резко сказал Федор Кузьмич. Варфоломей подхватил мальчика, посадил на плечи и не оборачиваясь зашагал вслед за Палинским по ведущей в горы круговой тропке. Мальчик, вполне веселый, долго махал ручонкой из-за его плеча, дергал Варфоломея за уши, как за рычаги, и орал веселое "Ту-тууу!". Фигуры скоро исчезли в тумане, всем как-то полегчало. Кроме Антонины, которую сильно трясло; академик и Нинель вдвоем проводили ее к лодке. Гаспар, впрочем, вспомнил еще об одном обычае и вернулся к семье Тараха, вместе с другими - надо отметить, немногочисленными - сектантами, наблюдавшими за сценой на берегу.

- К моей яд-капусте пожалуйте добро! Как полезен быти смогу яд-капуста! Яд-капуста!

- Капуста-яд... - растерянно ответил Тарах. Он, видимо, не ожидал, что Палинский вот так, по первому сиянию, свалится со своего орлиного гнезда, да еще окажется в подчинении у этого... Ну, бородатого. Гаспар пожалел, что секрет сияния пока что так и останется собственностью Тараха, поклонился ересиарху в пояс и сел в лодку вместе со всеми.

Астерий, продолжая путь по часовой стреле, взял курс на Селезень. А внутри у Гаспара что-то шевелилось и просилось наружу тем же путем, каким туда попало. Зная характер озерных О'Брайенов, Гаспар дотерпел до реки, где дополз кое-как до борта и перегнулся над водой. Во имя науки, конечно, он съел бы и не то еще, но желудок академика был не согласен с наукой, притом принципиально. Когда судороги и рези немного прекратились, Гаспар понял, что за левую ногу его держит Федор Кузьмич, а за правую, как ни странно - бобер. Просвистеть ничего в благодарность академик сейчас не мог, да и говорить пока что не мог тоже. Утирая холодный пот с лысины, он отполз в центр лодки. Астерий понимающе кивнул ему и достал из-под банки, на которой сидел, оплетенную бутыль. Бокряниковый дух распознавался безошибочно, и академик не стал отказываться. Но слезы из глаз полились после первого же глотка: эффект от запивания непереваренной змеятины семидесятиградусным ерофеичем на бокрянике оказался потрясающим.

Федор Кузьмич был доволен, даже очень доволен. Годы - они дают себя знать, даже если идут по кругу и ничего особо нового в жизни не случается. Кабы граф со службы в отставку в свое время не подался в здешние палестины, как же, стал бы тогда россиянин Булонский лес на дрова рубить! В Виндзорском парке дрова заготовлять ничем не хуже, опять же Индия не лишняя была бы, ну, да обошлись без нее и так, теперь русские люди на лето к морю в Южную Армению ездят, а граф сгодится в гувернеры наследнику, очень даже сгодится, особенно насчет здоровья и закаливания юного организма.

Бобер Фи Равид-и-Мутон тоже чувствовал себя и свой захиревший род чуточку отмщенным: как-никак двупроточная променада знатных старух была капитально заблевана непереваренной змеятиной; бобер улыбался, демонстрируя отсутствие переднего резца - и плевать ему было на общественное мнение, а точней - хотелось бы ему, чтобы мнение это оказалось еще хуже: насколько возможно, настолько и хуже. Воля бы Фи - и Кармоди, и Мак-Грегоры все давно чеканили бы... Что там, в Римедиуме чеканят? Бобер потрогал языком полтора мебия за щекой. Вот это пусть и чеканят. Не то, чтобы бобер слишком любил людей, но просто не видел иного способа насолить собратьям. Пусть заблюют змеятиной все, что эти наглецы понавозводили!

На выходе из Селезни встретились сразу две лодки: знакомая - лодка переправщицы Анании опять попала в закрут, а тем временем со стороны Римедиума невероятно быстро проскользила другая - узкая, длинная, черная, никакого рулевого в ней как будто и вовсе не было. Лодка шла на юго-запад, она исчезла с глаз долой, и, что касается людей, ничьего внимания не привлекла, а Фи за разговоры о чужих лодках не доплачивали. Да и свистеть без одного резца трудно.

Астерий в сегодняшнем плавании ушиб с десяток бобров, и можно было не сомневаться - завтра же у архонта будет по этому случаю полсотни жалоб. Но ему было начхать. Впервые за долгие годы он пытался понять, но так и не мог: свидетелем чего, собственно говоря, он сегодня стал. В любом случае - видел он такое впервые. Теперь предстояло войти в город, отвезти бобра - к колошарям, академика - к жене, всех прочих - на любимую Саксонскую. Рабочий день кончался.

Тоня сидела посреди лодки, намертво вцепившись в пророчицу, и через плечо смотрела в ту сторону, где остались горы. Жизнь уже изменилась не раз и не два; переменам, похоже, не предвиделось никакого конца. Утешало одно: все шесть лет жизни в Киммерии слышала Тоня о графе Суворе Васильевиче Палинском одно только хорошее, разве что поговаривали, что вот больно суров граф Сувор. То ли это просто дети такую скороговорку выдумали?