Читаем без скачивания Гарем - Кэти Хикман

А Сафие, что ж, Сафие наблюдала и выжидала. Она не водилась с другими девочками, и те считали ее гордячкой. Но она старательно училась, запоминая все, что говорила Эсфирь Нази. Именно Эсфирь объяснила ей не только как модулировать голос, но и как аккомпанировать себе на лютне. Девушка привыкла красиво двигаться, аккуратно есть, плавно входить и выходить из комнаты. Ее научили вышивать и шить. За это время она познакомилась с этикетом и утонченными манерами, принятыми при Османском дворе: стала разливать шербет и кофе так, как это было принято делать там; научилась неподвижно, подобно каменному изваянию, стоять с покорно сцепленными за спиной ладонями позади хозяйки.

На специальной молочной диете, которую Эсфирь изобрела для нее, и лишенное физических нагрузок, к которым она привыкла у себя дома, ее костлявое тело двенадцатилетней девочки округлилось. Юные груди, ранее напоминавшие две незрелые фиги, налились. Не меньше шести месяцев ей запрещалось даже показываться на улице, и поэтому, а также с помощью разных снадобий, известных Эсфири, кожа лица и тела у нее стала такой гладкой и белой, как кожа ребенка, а руки и щеки приняли нежно-розовый цвет и овальную форму.

Однажды, когда прошло уже несколько месяцев с тех пор, как девочку взяли к Эсфири Нази, суматоха, поднятая в доме, возвестила о том, что прибыл один из торговцев. Спустя полчаса хозяйка лично явилась в помещения, предназначенные для девушек.

— Ты, ты и ты, — властным жестом указала она на уроженку Сербии и двух юных албанок, — пойдете со мной. Одна из вас будет разливать кофе, две другие подадут гостю кувшин и воду для ополаскивания рук. Затем станете позади меня и будете ожидать приказаний. Быстро приготовились и марш в комнаты. — Она хлопнула в ладоши и, круто повернувшись к Сафие, вперила в нее острый взгляд. — А ты, ты пойдешь со мной.

— Мне переодеться?

— Ни к чему.

Сафие последовала за хозяйкой и очутилась в маленькой комнатке, смежной с парадным покоем на первом этаже, в котором Эсфирь Нази вела переговоры и расчеты со своими посетителями. Эта комната была отделена от большей полупрозрачным экраном, через который было видно все происходящее в большой комнате, но не просматривалось ничего из того, что находилось в маленькой.

— Оставайся тут. Когда я хлопну в ладоши, вот так, — Эсфирь показала как, — это будет означать, что ты должна начать петь. Но что бы ты ни услышала, ни в коем случае не выходи отсюда. Нельзя, чтобы тебя увидели. Понимаешь?

— Да, госпожа.

Сквозь экран Сафие внимательно разглядывала незнакомца, вольно раскинувшегося на вышитых подушках. Это был сухопарый маленький человечек с загорелым морщинистым лицом старого моряка, но плащ его, как отметил зоркий взгляд девушки, был подбит самым дорогим мехом.

— Моих ушей достиг слух о том, что у вас есть что-то особенное, — говорил торговец.

— Это так.

Эсфирь подняла руку и знаком приказала девушке из Сербии выступить вперед. Та вышла на середину комнаты и запела, аккомпанируя себе на лютне. Она исполнила две небольшие песенки.

— Очень приятно. — В голосе мужчины не слышалось никакого энтузиазма. — Мои поздравления, почтенная госпожа Эсфирь. Но уверены ли вы в том, что не хотите мне еще кое-что показать?

Его глаза обежали комнату и обратились к двум другим девочкам, послушно стоявшим позади кресла хозяйки.

— Еще? Ах, господин Юсуф-бей. — Хозяйка изобразила раздумье и нерешительность. — Разве только для вас, господин Юсуф-бей. — Сладостью лилась подчеркнутая вежливость. — Я и вправду, пожалуй, имею кое-что поинтереснее. Думаю, вам это понравится.

Она негромко хлопнула в ладоши, и Сафие, как было ей приказано, запела. Когда пение окончилось, в соседней комнате долго молчали.

Затем торговец откашлялся и коротко бросил:

— Надо смотреть.

Эсфирь Нази улыбнулась, но вместо ответа лишь поднесла к губам кофейную чашечку, такую крохотную, что ее можно было б использовать вместо наперстка. Сделала грациозный глоток кофе, затем аккуратно опустила ее обратно на блюдце. На запястьях нежно позванивали золотые браслеты.

— Нет.

Торговец явно был ошеломлен отказом.

— Но почему вдруг?

— Это не для продажи.

— Не для продажи? Почему?

— У меня на то есть свои причины.

— У нее недостатки? Заячья губа? Пятна на лице?

— Недостатки? У одной из моих девушек? — Эсфирь снисходительно улыбнулась и вонзила зубки в пирожное, выбрав самое любимое, украшенное засахаренными лепестками роз. — Юсуф-бей, Юсуф-бей, вам бы следовало знать меня получше.

— Тогда в чем дело? А-а, она немолода?

— Ха, ха!

Женщина с удовольствием слизнула с пальчиков сахарную пудру и бросила взгляд в сторону собеседника. Черные византийские глаза сверкнули насмешкой.

— Могу я, наконец, хоть посмотреть на нее?

— Нет.

И больше никакие аргументы не могли поколебать непреклонность Эсфири Нази, опытной торговки живым товаром. Она не только отказывалась позволить торговцу увидеть девушку, она даже не разрешила ей больше петь, продолжая утверждать, что эту девушку она продавать не собирается.

После этого случая та же история повторялась и со всеми другими торговцами, навещавшими дом Эсфири. Хозяйка следовала прежней тактике: Сафие пела гостям, не показываясь из-за экрана, ее слышали, но никто не видел. Слава невидимой певицы росла, хозяйка не уставала повторять, что эту девушку она ни за что не станет продавать. Город полнился слухами, одни из горожан болтали, будто она держит в своем доме венецианскую принцессу, другие — что незаконную дочь Папы Римского, а третьи утверждали, что это собственное незаконнорожденное дитя Эсфири Нази.

Минуло еще шесть месяцев, и Юсуф-бей снова прибыл в Скутари, на этот раз с летним визитом. Встретившись с хозяйкой дома, торговец обнаружил, что Эсфирь еще больше пополнела, а в ее цвета воронова крыла волосах протянулись серебряные нити.

— Итак, госпожа Эсфирь. Вы готовы расстаться с вашим сокровищем?

Поднося к губам ломтик медового печенья, Эсфирь поудобнее устроила свое грузное тело среди пуховых подушек дивана.

— Нет, не теперь.

Торговец несколько минут пристально вглядывался в нее, изучая выражение лица.

— Если вы, госпожа, позволите мне высказать небольшое наблюдение, — начал он погодя, — то скажу, что вы, по-видимому, намерены повести дело так, чтобы кто-либо из нас купил девушку, даже не рассматривая ее, по цене во много-много раз превышающей ту, что заплатили вы сами. Ибо в наших делах мы высоко ценим ваш несравненный опыт. Но не боитесь ли вы, госпожа Эсфирь, что эта игра нам может надоесть?