Читаем без скачивания Хозяева Земли - Эдвард Уилсон

Культурная вариативность у человека определяется в основном двумя характеристиками общественного поведения. Обе они подвержены эволюции путем естественного отбора. Первая характеристика — это степень жесткости эпигенетического правила (очень низкая в случае манеры одеваться, очень высокая в случае избегания инцеста). Вторая характеристика — склонность членов общества, где появился какой-то признак, подражать тем, у кого он есть («восприимчивость к паттерну использования»).

Ребус «гены или культура» проиллюстрирован на рис. 23-1. Чтобы разгадать его, обратите внимание, что три ряда культурных категорий отличаются генетически. Выберите один ряд. Серия графиков с первого по пятый отражает влияние склонности подражать другим. Поставьте две точки под двумя вершинами пятого графика. Пусть они представляют два общества. Они «выбрали» разные культурные признаки, хотя на их «выбор» влияли одни и те же характеристики — эпигенетические правила и склонность к подражательству. Обе характеристики сформировались в процессе взаимодействия эволюции генов и эволюции культуры.

Хитросплетения генно-культурной коэволюции имеют фундаментальное значение для понимания человеческой природы. Они крайне сложны и сначала могут показаться странными, ведь мы не привыкли думать в этом ключе. Однако, если, руководствуясь эволюционной теорией, использовать для анализа правильные критерии и методы, эти хитросплетения все же можно разложить на доступные пониманию составляющие.

РИС. 23-1. Эволюция культурной вариативности на простейшем примере двух признаков, принадлежащих к одной итоже культурной категории (например, избегание инцеста и манера одеваться). Вариативность выражается через число обществ, выбирающих один из двух признаков в трех культурных категориях (сверху вниз). Склонность имитировать других в данном случае выражена как «восприимчивость к паттерну использования». (Источник: математическая модель, предложенная в работе: Charles J. Lumsden and Edward 0. Wilson, «Translation of epigenetic rules of individual behavior into ethnographic patterns», Proceedings of the National Academy of Sciences U.S.A. 77(7]: 4382-4386 [1980] (с изменениями); см. также: Charles J. Lumsden and Edward 0. Wilson, Genes, Mind, and Culture: The (Revolutionary Process [Cambridge, MA: Harvard University Press, 1981], p. 130.)

24. Истоки морали и чести

Каков человек по своей природе — праведный, но легко поддающийся искушениям сил зла, или порочный, но поддающийся исправлению силами добра? И то и другое. И так будет всегда, если только мы не изменим наши гены, потому что противостояние «лучших» и «худших» сторон человеческой натуры предопределено эволюционной историей и, следовательно, является ее неизменной частью. Как отдельные люди, так и общественные порядки по определению несовершенны — и это хорошо. В постоянно меняющемся мире нам нужна гибкость, проистекающая из несовершенства.

Вечная дилемма добра и зла сложилась под действием многоуровневого отбора, в процессе которого на одного и того же человека одновременно действуют, как правило, разнонаправленные силы — индивидуальный отбор и групповой отбор. Индивидуальный отбор — результат борьбы за выживание и конкуренции за размножение в пределах группы. Он создает эгоистичные инстинкты. Групповой отбор — результат конкуренции между обществами, которая может выражаться как в конфликтах, так и в разном умении эксплуатировать ресурсы окружающей среды. Он создает инстинкты, которые заставляют людей проявлять альтруизм к членам своей (но не чужой) группы. Многое из того, что мы называем грехом, — следствие индивидуально-

го отбора, в то время как добродетель по большей части — следствие группового отбора. Сойдясь вместе, эти две силы и стали причиной вечной борьбы добра со злом в человеческой душе.

Строго говоря, индивидуальный отбор приводит к неодинаковым продолжительности жизни и плодовитости особей, что является следствием конкуренции с другими членами группы. Групповой же отбор проявляется в дифференциальной «продолжительности жизни» и «плодовитости» генов, которые определяют признаки, отвечающие за взаимодействие между членами группы, а возникают такие гены в процессе соперничества с другими группами.

Подробно описать эту закваску, вызывающую вечное духовное брожение, — дело общественных и гуманитарных наук. Задача естественных наук — понять, что она собой представляет, и тем самым открыть путь к гармонии между разными областями знания. Общественные и гуманитарные науки изучают внешние проявления человеческих мыслей и чувств. Для самопознания человека они имеюттакое же значение, какое описательное естествознание имеет для биологии в целом. Они описывают чувства и поступки, выявляют репрезентативные темы бесконечных перипетий человеческих взаимоотношений. Все это, однако, замкнуто в себе. Это связано с тем, что мыслями и чувствами правит человеческая природа, а она тоже замкнута в себе. Она — лишь одна из многих возможных. То, что мы имеем, — итог во многом случайного пути, который прошли наши предки за миллионы лет. Понять, что человеческая природа — продукт этой эволюционной траектории, означает добраться до первопричин наших мыслей и чувств. Сложив вместе непосредственные причины и первопричины, мы найдем ключик к шкатулке самопознания и, наконец, сможем разомкнуть круг и посмотреть на себя со стороны.

В поисках этих первопричин следует помнить, что разграничение между уровнями естественного отбора применительно к человеческому поведению достаточно условно. Эгоизм и даже возникающий под действием родственного отбора непотизм, если они идут рука об руку

с изобретательностью и предприимчивостью, могут способствовать общим интересам. Наверняка уже тогда, когда эволюция наносила последние штрихи к когнитивному портрету человека (то есть до выхода из Африки около 60 ооо лет назад и сразу после него), в человеческом обществе существовали влиятельные семьи — первобытные аналоги Медичи, Карнеги и Рокфеллеров. Их стремление обеспечить главенствующее положение себе и родственникам приносило пользу обществу в целом. С другой стороны, и групповой отбор не всегда действует во вред конкретной особи. За выдающиеся заслуги перед племенем человек мог получать высокий статус и привилегии, способствующие распространению его генов.

Тем не менее в общественной эволюции есть железное правило: эгоисты побеждают альтруистов, но группы альтруистов побеждают группы эгоистов. Победа никогда не является абсолютной — чаши весов, на которых лежат силы отбора, не могут прийти в крайнее положение. Торжество индивидуального отбора привело бы к распаду обществ, торжество группового отбора — к появлению человеческих муравейников.

Каждый член общества несет гены, на продукты которых действует индивидуальный отбор, а также гены, на продукты которых действует групповой отбор. Каждый человек связан с другими членами группы сетью общественных взаимодействий. От них в какой-то мере зависит, сможет ли он выжить и размножиться. Родство влияет на структуру сети, но не является ключом к ее эволюционной динамике (что бы ни утверждали сторонники теории совокупной приспособленности). Ключевую роль играет наследуемая склонность к бесчисленным взаимодействиям — дружбе и предательству, образованию союзов, обмену информацией, взаимным одолжениям, короче говоря, всему тому, из чего складывается повседневная общественная жизнь.

В доисторические времена, когда человечество оттачивало свое когнитивное мастерство, общественная сеть человека совпадала с сетью его общины. Люди жили разбросанными группками, насчитывавшими не больше сотни членов (чаще всего, вероятно, их

было около тридцати). Они были знакомы с соседями и, если судить по современным охотникам-собирателям, могли образовывать союзы. Межгрупповое взаимодействие выражалось в торговле, обмене молодыми женщинами для экзогамных браков, а также в соперничестве и мести. Но главное место в общественной жизни человека занимала его группа, сплоченная связующей силой общественных взаимодействий.

С наступлением неолита (около 10 ооо лет назад) характер общественных сетей коренным образом изменился. Появились первые деревни, затем вождества. Сначала они увеличивались в размерах, а потом распадались на части. Эти части перекрывались, или выстраивались в иерархии, или теряли связь друг с другом. В общественном сознании конкретного человека складывались калейдоскопические узоры из родственников, единоверцев, коллег по трудовой деятельности, друзей и чужаков. Общественное существование стало менее устойчивым. В современных промышленно развитых странах социальные сети усложнились до невозможности, вконец сбив с толку наше по сути все еще палеолитическое сознание. Инстинктивно мы не готовы к цивилизации. Мы жаждем принадлежать к маленькой, сплоченной общине, какие преобладали на протяжении сотен тысяч лет нашей предыстории.