Читаем без скачивания За пять веков до Соломона (СИ) - Николенко Александр

Моисей задумался. Нет, не над вопросом Махли. Там все просто было: достаточно парню вено отцу заплатить, и они квиты. Думал молодой вождь, как лучшее от обоих предложений взять. Нравилась ему определенность, которую давал Махлиев список наказаний за преступления. Но и простота одного правила Симеона тоже привлекала. Наконец, он нашел решение.

— Сделаем так: напишем свод законов, как предложил Махли. А в основу положим Симеоново «око за око, зуб за зуб». Определим такие наказания, чтобы преступник с лихвой возмещал, что натворил. Принципом тем и судить будем, когда не найдем преступления в своде законов. А еще, не забывайте, у вас есть я. И если в каком деле не уверены, всегда ко мне обращайтесь…

Поздно заполночь усталые сотники расходились по шатрам. Укладываясь спать, Моисей мурлыкал под нос песенку. Свод законов получался строгим и справедливым. Простым израильтянам непременно должен был понравиться. И лишь одна мысль тревожила, когда вождь израильтян засыпал: кроме самого первого вопроса, обычно говорливый Аарон не произнес на совете больше ни слова…

Весть, что на закате сам Моисей будет судить спор молодого Наасона со старым Целофхадом, вмиг облетела лагерь. Люди возбужденно переговаривались, ждали необыкновенного зрелища. Как Моисей будет собственный завет «око за око» исполнять? И кто знает, может на этот раз Моисей покажет еще большую мудрость, чем два месяца тому, когда так необыкновенно разрешил конфликт между резчиками Шаллумом и Бирзаифом. Правда потом беднягу Шаллума ждала незавидная участь: лишился головы из-за какого-то куска мяса. А ведь произойди всё одним днем позже, когда приняли свод законов народа Израильского, Шаллуму пришлось бы вернуть два куска — и дело с концом. Вот уж не повезло, так не повезло.

Особенно интриговало то, что сегодняшний спор был тесно связан с тем, самым первым. Ведь, как оказалось, именно Наасон заказал у обоих мастеров тонкостенную вазу, чтобы умилостивить отца невесты. Но дорогая чаша с ручками в виде пьющих гепардов, что не оставляла никого равнодушным, на старого Целофхада не произвела никакого впечатления. И вместо того чтобы подобреть, он, наоборот, вено в два раза поднял. Мол, теперь из-за скандала с вазой, никто на его пятерых дочерей смотреть не захочет.

Правда, злые языки утверждали, что это боги наказали Целофхада за жадность, не подарив ни одного сына. Но, мол, старый скряга так ничего и не понял, и теперь своими руками рушил счастье дочерей, назначая слишком высокий выкуп. Все пятеро сидели в девицах, хотя давным-давно пора замуж. Женихи один за другим сдавались, находили других невест, но старый Целофхад оставался непреклонен. И только Наасон не терял надежды. Когда ни подарки, ни уговоры не помогли, он обратился к последнему средству: воззвал к справедливости Моисея.

Люди, окружившие место Истины плотной толпой, явно симпатизировали настойчивости юного Наасона. Но возмущенный Целофхад не собирался сдаваться, а Моисей, как назло, ничего не мог придумать.

— Все здесь слышали, как Наасон признался в любви твоей дочери. Да и сама Ноа прилюдно объявила, что любит его. Объясни нам, Целофхад, зачем ты счастью молодых противишься? Почто вено такое назначаешь, что выплатить никому не под силу?

Целофхад гневно фыркнул:

— А почему я должен верить, что он Ною любит? Потому что он так сказал? И все? Так вот, не нужна этому наглецу моя дочь. Он только на ее приданое смотрит. Я их, бедняков, что ни гроша за душой не имеют, сразу раскусываю. Спят и видят, как бы разбогатеть, не работая. А тут такая девушка на выданье. Вот и зарятся на богатства скорые. Вы у него разузнайте, он даже резчику за ту вазу заплатил не сразу. Два месяца копил и у друзей занимал! А отдавать, как собирается, я вас спрашиваю? Небось, уже просчитал, сколько невеста принесет. Только на то и рассчитывает.

Наасон вскочил, кровь прилила к лицу, высокий голос задрожал от обиды:

— Неправда, я ее всем сердцем люблю, и она меня тоже. И не нужны нам ваши богатства!

Целофхад только усмехнулся:

— Вот, даже на суде высоком врать не боится!

Наасон не унимался:

— Спросите, спросите Ною, она тоже скажет, что любит меня!

Моисей покачал головой. Нет, добрый молодец, так ты далеко не уйдешь. Пока будут чувства рассудок затмевать, не видать тебе невесты. И тут вспомнил, как сам десять лет назад стоял перед фараоном, сгорая от стыда и унижения. Моисей ведь тоже не сразу, далеко не сразу научился желать правильно.

Вдруг захотелось помочь молодому парню, сделать так, чтобы все убедились в его искренности.

А Целофхад тем временем перешел в атаку:

— Вот и дочери моей речами сладкими разум затуманил. А та, дуреха, и поверила, будто ее любит, а не мои сбережения!

Старый израильтянин выпрямился и обвел взглядом людей:

— Скажите, достойные сыны и дочери еврейского народа, разве можно доверять человеку, даже имя которого на древнем языке означает «змея»?

Толпа засвистела: похоже, опытный пустослов сумел таки перевесить чашу весов в свою пользу.

Моисей жестом потребовал тишины.

— Постой, Целофхад. Имя человек не сам выбирает, оно ему родителями дается. И не именем красен человек, а делами да потомками своими. И может еще статься так, что кто-то из внуков или правнуков Наасоновых будет правителем над всеми людьми израильскими!

— Ладно, — быстро согласился Целофхад. — Пусть тогда убедит всех, что любит Ною, а не мои богатства.

Моисей обернулся к Наасону:

— Сможешь?

Тот неуверенно кивнул и торопливо заговорил.

Моисей вздохнул: у парня не было шансов. Целофхад открыто насмехался над бедным Наасоном, сопровождая каждое его слово пространным язвительным комментарием. Толпа радостно потешалась, один в один, как в прошлый раз.

Вот так всегда. Простым людям не нужна истина, им подавай развлечение. И ведь никому нет дела до счастья Наасона и Нои. Лишь бы посмеяться да повеселиться за чужой счет.

Через три минуты Моисей заскучал, через пять рассердился.

— Хватит, — резкий окрик оборвал веселье. — Два часа уже здесь сидим, внимаем препирательствам Наасона с Целофхадом. Солнце зашло давно, а дело с места не сдвинулось. Так и до утра ругаться можно. Слушайте мое решение.

Повисла тишина, израильтяне внимали каждому слову.

— Раз по-человечески договориться не получается, раз людской суд бессилен, завтра предадим это дело суду богов. Пусть они решают, достоин ли Наасон дочери Целофхада…

На следующий день перед закатом на месте Истины собрался весь лагерь. Люди стояли плотной толпой, уставившись не на спорщиков, а на два небольших шатра, что высились на пригорке, сразу за Моисеем. Израильтяне вслух гадали, как будет происходить суд богов. Причем здесь шатры? Как боги дадут знак: голосом трубным или столбом огненным?

Наасон заметно нервничал. Круги на пол лица — вряд ли ночью глаза сомкнул. Пальцы, стучавшие по коленям, крупная дрожь, что нет-нет, да пробегала по телу сверху вниз — все выдавало огромное напряжение.

Но и Целофхад не выглядел спокойным. Хоть и не трясся, но зубы сжал так, что скулы побелели. С богами никто шутить не желал.

Толпа напряженно ждала начала.

Моисей молча вышел на середину круга. Сотни глаз уставились на него. А молодой вождь вдруг почувствовал необычное спокойствие. Словно и не было бессонной ночи, когда до утра размышлял, как найти такое испытание, что расставит все по местам. Словно и не было азарта на рассвете, когда, наконец, придумал. Словно и не было усталости долгого дня, когда вместе с верным Махли оговаривал детали.

Моисей медленно сосчитал про себя до десяти. Вот теперь пора.

— Братья и сестры, — голос зазвенел над толпой так, что слышал каждый. — Сегодня мы собрались на необыкновенный суд.

Два шага в сторону Наасона:

— Готов ли ты отдать справедливость в руки могущественных богов?

— Готов!

— Обещаешь подчиниться их воле, каким бы не было решение?