Читаем без скачивания Николай I Освободитель. Книга 3 - Андрей Николаевич Савинков

что настоящий прорыв в медицине, которого за последние десять лет добились русские врачи, остался за пределами империи практически незамеченным. Ну то есть коллеги из Франции и Англии вероятно что-то слышали о наших исследованиях, во всяком случае микробная теория происхождения некоторых заболеваний, которая теперь стала в империи основной — просто по причине хороших практических результатов — была опубликована еще в 1814 году. Но при этом за границей врачи все так же продолжали считать мытье рук, инструментов, дезинфекцию и прочие направленные на уничтожение патогенных микроорганизмов мероприятие — глупостью и излишеством. Видимо, пока еще такого авторитета как, например, русские оружейники, наши врачи не снискали. Ну да ладно, проблемы индейцев, как говорится, шерифа не… Интересуют.

Операция по ту сторону стекла тем временем проходила своим чередом. Безымянного крестьянина, которому посчастливилось попасть в лапы экспериментирующим эскулапам — в противном случае диагноз аппендицит тут в 100% случаев означал летальный исход — вскрыли, нисколько не заморачиваясь размером будущего шрама и принялись перебирать его требуху. Выглядело это — и пахло — весьма и весьма противно, впрочем, поскольку аудитория была забита доверху именно практикующими врачами, неудовольствия никто не из присутствующих не выказывал. Только искреннее всепоглощающее любопытство.

— Как видите слепой отросток имеет все признаки воспаления: покраснение, вздутие. Сейчас оперирующий хирург его удалит и приступит к зашиванию, — на дилетантский взгляд попаданца из будущего ничем принципиально интересным данная операция не отличалась. Разрезали, чикнули лишнее и зашили. Впрочем, местные хирурги вероятно считали иначе, поскольку после того как был наложен последний шов, пациента перевязали, установили дренажи и отправили в палату проходить в себя, аудитория взорвалась бурными аплодисментами.

Медицина в империи — правда, если говорить совсем честно, то в основном в столицах и нескольких других крупных городах — активно в эти времена развивалась не только «вглубь» но и «вширь». Было основано несколько трехгодичных медицинских училищ, направленных на обучение среднего персонала. В первую очередь для нужд армии ну и для гражданской сферы тоже.

В качестве эксперимента в столичном училище, получившем имя покойного Нестора Максимовича Макисмовича, в девятнадцатом году впервые была набрана небольшая женская группа. Пока женщин определили врачевать только детей и беременных, не допуская до серьезных болезней, однако даже такой немыслимый еще двадцать лет назад волюнтаризм выглядел, как мне кажется, серьезным прорывом.

— Что скажете Дмитрий Климентьевич? — Мы с министром подошли к оперировавшему за столом хирургу. Молодой мужчина был известен как протеже самого Виллие, что с другой стороны не делало его плохим хирургом.

— Это потрясающе, ваше императорское высочество, — Тарасов едва успел умыться, однако сиял как надраенный самовар. И чего уж тут греха таить — был повод, очевидно, что эта операция и вообще метод снятия боли, войдут в историю. — Честно говоря не думал, что когда-нибудь смогу оперировать с таким комфортом.

Ну понятно, что, когда пациент не кричит от боли и не дергается под скальпелем, работать куда как легче.

— Есть какие-то мысли, замечания, предложения?

— По правде сказать — да, — немного смутился хирург. — Нужно доработать систему подачи газа. Явно травит понемногу. Во всяком случае я никак не могу иначе объяснить неудержимое желание расхохотаться.

— Ну да, видимо над установкой еще нужно будет поработать, — кивнул министр. — А там глядишь и опыты доктора Хотовицкого принесут практические плоды, и тогда хирургические операции и вовсе можно будет ставить на поток.

Степан Фомич Хотовицкий так же работал в медико-хирургической академии и занимался проблемой переливания крови. В этой сфере я, к сожалению, помочь ученому практически ничем не мог — от теоретического знания про существования различных групп крови толку было откровенно не много — разве что выделить на опыты дополнительные ассигнования. Тут, по правде говоря, интерес мой был сплошь эгоистический. Вероятность моего собственного попадания на хирургический стол всегда оставалась довольно значительной, и мне естественно хотелось бы, чтобы врачи в этот момент были максимально продвинуты в своих умениях и навыках.

В принципе переливания крови — и даже иногда успешные — в эти времена уже порой осуществлялись, однако, очевидно, что без детальных исследований и понимания природы разделения крови на разные группы, это дело было сущей лотереей. Никогда не любил лотереи.

Еще одним достижением на медицинской стезе стало внедрение полноценной начальной санитарной подготовки свежерекрутрованных солдат. Под Ревелем наконец заработал в тестовом пока варианте учебный центр, куда перед распределением по полкам на полгода собирались бойцы для прохождения своеобразного КМБ. Так вот солдатам среди прочего читали лекции по основам первой помощи на поле боя, учили правильно перевязывать, транспортировать раненных и давали прочие необходимые для выживания в достаточно суровом 19 веке навыки.

Кроме того, опять же в качестве эксперимента, среди всей массы рекрутов начали отбирать наиболее сообразительных и давать более глубокие медицинские знания, из расчета получить по одному санинструктору на стандартный линейный взвод. Такой полумедицинский работник получал дополнительное содержание, что само по себе было не малым стимулом к развитию, а также не подлежал физическим наказаниям наравне с офицерами и обладателями георгиевских крестов. Кроме того, санинструкторам пообещали в случае десяти лет беспорочной службы бесплатное зачисление в медицинское училище с последующей самостоятельной медицинской практикой. Не слабый такой социальный лифт для вчерашнего крестьянина.

— У меня есть к вам отдельный небольшой разговор, как министру общественного здоровья, — когда главные действующие лица сегодняшней демонстрационной операции отправились отдыхать, я перехватил Виллие на выходе из аудитории.

— Что ж, Николай Павлович, всегда рад уделить вам время, — министр махнул рукой, предлагая следовать за ним, сделал несколько шагов и с звонким щелком, хлопнул себя по высокому лбу. — Будете смеяться, ваше высочество, чуть по привычке к себе в бывший кабинет не отправился.

— Ничего удивительного, — ухмыльнулся я, — сколько лет вы здесь ректорствовали?

— Больше десяти, — медик с ностальгической улыбкой покачал головой. — С восьмого года.

— Так чего удивляться, что ноги помнят путь сами, без участия головы. Вы сейчас куда?

— В министерство, — пожал плечами Виллие, как бы вопрошая, куда еще он может ехать.

— Не против прокатиться вместе?

Мы не торопясь вышли из здания академии. На улице было еще по-зимнему свежо, весна в этом году совсем не торопилась вступать в свои права. Под ногами противно чавкал снег, густо перемешанный с вездесущей грязью.

Лакей открыл дверь подкатившей кареты и помог министру забраться внутрь. Я запрыгнул следом.

— Так, о чем вы хотели переговорить, Николай Павлович, — с интересом поинтересовался министр, когда карета тронулась с места.

— Меня интересует холера. — Якоб Васильевич от такого начала явно опешил, что заметно отразилось у него на лице. — В России проводятся какие-нибудь исследования этого недуга?

О холере, в отличии от того же тифа или какой-нибудь дифтерии я немного знал из прошлой жизни. Вспышки холеры на азовском побережье случались достаточно часто еще в девяностых годах двадцатого века. Так что в целом способы борьбы с этим недугом были понятны, осталось только донести свое понимание до местных, что порой было той еще задачей.

— По правде говоря, нам таких задач никто не ставил, — смущенно пробормотал министр. — Возможно кто-то занимается холерой самостоятельно, этот вопрос нужно уточнить. А что заинтересовало ваше высочество именно в этой далеко не самой распространённой и смертельной болезни?

Ответ тут был достаточно прост. Когда-то давно, я читал, что одним из последствий холодных годов 1816–1817 годов стала мутация холерной палочки, сделавшая эту болезнь куда более опасной чем ранее. Я, на самом деле, до попадания сюда вообще думал, что в России с холерой не было проблем до начала 19 века. Оказалось — были. Впрочем, до масштабов эпидемий, приведших к холерным бунтам 30-х годов, раньше действительно не доходило.

Вот я и хотел подготовиться к натиску отрастившей зубы и когти болезни заранее, благо по моим прикидкам лет десять у нас еще в запасе было. Найти способы борьбы с недугом, обучить персонал, отпечатать учебную литературу и в целом купировать проблему в зародыше, не доводя до серьезных последствий.

А еще меня интересовала теоретическая возможность использования холеры в качестве биологического оружия. Учитывая тотальную антисанитарию европейских городов, великую скученность людей, отсутствие какой-то выстроенной системы санитарно-эпидемиологического контроля,