Читаем без скачивания Великая легкость. Очерки культурного движения - Валерия Пустовая

Золушка от литературы, Марта Кетро ощущает себя selfmade писателем, состоявшимся в обход иерархий. Проблема в том, что писательское звание у нас если имеет какую-то ценность, то именно – иерархическую. Разобщенность высокой словесности и публики привела к тому, что успех автора у читателя в принципе не рассматривается как признак профессионализма. «Писательская» и «читательская» литературы не пересекаются, поэтому авторы постоянно оказываются перед неразрешимым выбором между социальностью и изысканностью, стилем и сюжетом, премиальными итогами и рейтингами книжных магазинов, наконец, профессиональным авторитетом и популярностью.

Культ литературы в России вытеснил культ творчества, а после советских десятилетий, когда писателя приравняли к госслужащему, в литературном деле привыкли видеть не призвание, а общественный статус. Почитайте плоды писательского самосознания рубежа веков: в свое время много обсуждавшиеся «НРЗБ» Гандлевского, «Андеграунд» Маканина, «Вперед и вверх на севших батарейках» Сенчина – везде вы встретите героя, мечтающего стать писателем, жаждущего литературной славы, которую он воспринимает как путь к благополучию, способ социализации.

Марта Кетро напомнила о писательстве как способе реализации: ее излюбленный, автобиографический персонаж – обычная женщина, осчастливленная литературой.

У Кетро репутация автора, пишущего о половых отношениях. На самом деле тема литературы в ее книгах звучит с той же настойчивостью, что и тема любви. Писать о литературном опыте ее побуждает растерянность: не в одном интервью, не в одной книжке проходит эта мысль – здорово было, конечно, прорваться к читателю через блог, но напрягает, что для профессионального сообщества она блогером и остается.

В выпущенной этой осенью «Книге обманов» четыре произведения – и три из них так или иначе посвящены самосознанию писательницы. И по происхождению, и по сути в них действует один и тот же персонаж. Потому и героиню везде зовут Ольга, а если не Ольга – то Мардж, Марго, про которую известно, что она «виртуал», альтер эго Ольги в Сети (как сама Марта Кетро – альтер эго безвестной, но реальной Инны, домохозяйки из Подмосковья). В образах Ольги и Мардж автор раз за разом проживает свое творческое посвящение: первые эксперименты с блогом, первый успех, внезапные тиражи, а потом – большую писательскую мечту.

И если биографический опыт попадания в литературу везде передан более-менее одинаково, то представления автора о цели, большом писательском призвании меняются от текста к тексту. Известная своими рекомендациями в вопросах брака и секса, влюбленности и измены, Марта Кетро вдруг сама просит совета.

Повесть «Такой же толстый, как я» иронизирует над статусом в литературе. Героиня мечтает быть безусловно признанным авторитетом, но попадает в фантастическую ситуацию и становится всемирно популярной – не как писатель, а как последняя толстуха на Земле. Героиня понимает, что ее переживания о статусе ничего не стоили и ее «тоненькие» книжки писались не ради успеха, а из желания пережить радость творчества.

«Жена-лисица» раскрывает природу этой радости. Два сюжета, любовный и творческий, переплетаются: героиня-обманщица водит за нос мужа, любовника и себя, играя личностями и чувствами, но в виртуальном пространстве ее склонность к иллюзиям получает высокое оправдание. Блог неожиданно воскрешает старинное представление о писателе как сказочнике, великом обманщике, ткущем из пустоты иллюзию плотного, живого мира.

Блог возвращает литературе не только радость игры, но и власть. Как слово наше отзовется – никогда еще автор не узнавал это с такой быстротой и очевидностью. Равно как и то, что «предугадать», подстроить отклик аудитории, ему дано. Героиня романа «Магички» вынуждена выбирать между радостью самовыражения и успехом. Таинственный Орден, объединяющий всех именитых писательниц от древности до наших дней, приглашает ее на литературные семинары. На занятиях начинающих писательниц обучают ни много ни мало «управлять сознанием читающего».

«Счастье – это когда что-нибудь делаешь и у тебя получается» («Магички»). Успех и есть подтверждение того, что – «получается»; автор, испытавший счастье востребованности, не согласится писать «для себя». Творчество и социализация связаны неразрывно: по логике современного медиамира, то, что не стало известным, не существует. Еще недавно казавшуюся устойчивой романтическую мифологию творчества (писатель-отшельник, культ искусства, игнорирование вкусов толпы) окончательно сменяет философия успеха.

Круг замкнулся: Марта Кетро попадает под обаяние писательского статуса, как и ее предшественники. С той только разницей, что авторы постарше добивались поощрения от институций (союзов, критиков, премиальных комитетов), а поколение блогеров заискивает перед читательской массой. Можно считать, что роман «Магички» – сатира с галереей более или менее узнаваемых образов известных писательниц, но автор слишком облизывается на их авто и платья, тиражи и хитрости, на сам их звездный статус, чтобы высмеять от души. Ее героиня строит из себя недотрогу, но тишком примеривается и к шляпе Петрушевской, и к миллионным экземплярам Шиловой, и к популярным колонкам Горалик, и к докторскому авторитету Соломатиной, ревниво изучает и незамысловатые писательские стратегии сверстниц.

Кетро комплексует, что не признана в качестве «большого» писателя, но, судя по всему, именно мания успеха мешает осуществлению ее мечты. «Яблоко, тепло, руки, серебряный, золотой, возлюбленный, август…» – героиню романа «Магички» прочили в пополнение Ордена потому, что в своих текстах она интуитивно использовала образы, причастные глубинной литературной памяти. Но фольклорной емкости не получается: образы, оторванные от почвы народного сознания, превратились к нашему времени в эмблемы, плоский значок. И Марта Кетро значками злоупотребляет, делая, скажем, ассоциацию героини с яблоком, яблочной свежестью такой устойчивой, что выходит не постоянный эпитет, а штамп. Вера в «начальные формулы» выдает профанное отношение к литературе, ведь по-настоящему писатель формулы не использует, а открывает. Но Кетро хочет легкого, быстродействующего успеха – и скатывается до того, что так и называется: формульная литература. То есть такая, где все предопределено и которая пишется, чтобы оправдать ожидания читателя.

В литературе, заточенной на успех, мне не понятна именно цель автора: вокруг чего суета, ради чего изучать аудиторию, зазубривать «формулы», осваивать «технологии» – как советуют ученицам дамы-«магички», – если все это лишает главной мотивации: радости свободного творчества? В романе «Магички» «весь цвет» современной женской прозы выглядит сборищем несчастных женщин, которые выбрали слишком долгий и ненадежный способ заработать. И жаль саму Кетро – «умную, как цветок», чуткую настолько, чтобы придумать и это, и ворох других блестящих названий, талантливого стилиста, написавшего проникновенную и смешную пародию на почвенническую прозу (приложение к «Жене-лисице»), автора пронзительного и печального цикла «Знаки любви и ее окончания», в котором есть эссе, потрясающие читателя мгновенно и глубоко, как тягучие народные песни, – жаль, когда искренняя и тонкая ее проза вдруг делает перерыв на рекламу: трясет сумочками с знаменитыми лейблами, смакует сцену ужина в парадных платьях, подсовывает героине богатого мужа, чтобы под завидущими взглядами читательниц одеть ее от белья до шубы. Кетро может сколько угодно повторять излюбленное слово «колдовство» – мы пока слышим только «крэкс, пэкс, фэкс».

А ведь сама в одном эссе приговорила: «Не продается искусство – перейду на ремесло, все равно его отделяет пропасть от халтуры, которая действительно постыдна».

Марте Кетро нет нужды становиться успешным писателем – аудитория и имя у нее уже есть. Нет нужды метить и в писатели «большие», с «толстыми» романами, а лучше бы дотянуть по мастерству и цельности ее привычные, «тоненькие» книжки. Взяться за тему, которая еще не освоена (сколько можно писать об изменах?), набраться новых знаний и сделать значимую мистификацию (те же «Магички» могли стать прорывом, если бы автор не прошла мимо идеи альтернативной, женской истории литературы, на которую в романе только намекает), меньше очаровываться приемами быстрого действия, продумывать повести и романы, как книги эссе (которые у Кетро, что характерно для блогера, получаются более цельными, чем истории с связным сюжетом), исключая лишние, для объема добавленные эпизоды, не перепечатывая по сто раз удачные фразы. Меньше самолюбования – больше работы, или, говоря в терминах автора, меньше формул – больше искренности. Может быть, когда работы и искренности станет достаточно много, масштаб самой писательницы подрастет.

По кромке внутреннего ада[85]