Читаем без скачивания Николай II в секретной переписке - Олег Платонов

Мария Васильчикова живет с семьей в зеленом угловом домике и наблюдает из окна, как кошка, за всеми, кто входит и выходит из нашего дома. и делает свои замечания. Она извела Изу своими расспросами, почему дети один день вышли из одних ворот пешком, а другой раз на велосипедах, почему один офицер с портфелем угром входил в одном мундире, а вечером одет по-другому. Она сказала графине Фред., что видела, как Гр. сюда въезжал (отвратительно). — Чтобы наказать ее, мы сегодня пошли к А. окольным путем, так что она не видала, как мы выходили. Он был с нами у нее от 10 до 11 1/2. Посылаю тебе Его палку (рыба, держащая птицу), которую Ему прислали с Нов. Афона, чтобы передать тебе. Он употреблял ее, а теперь посылает тебе, как благословение, — если можешь, то употребляй ее иногда; мне так приятно, что она будет в твоем купе рядом с палкой, которой касался m-r Philip. Он много и прекрасно говорил, — что такое русский император: хотя и другие государи помазаны и коронованы, только русский император уже 300 лет является настоящим помазанником Божиим. Он говорил, что ты спасешь свое царствование тем, что не призовешь сейчас 2-го разряда, и говорил, что Шаховской был в восторге, что ты сам это приказал, потому что все министры того же мнения, но сами не подняли бы этого вопроса.

Он находит, что ты должен приказать заводам выделывать снаряды, просто дай распоряжение, чтобы тебе представили список заводов, и тогда укажи – какие, — лучше сделай это сам, а не через комиссии, которые неделями болтают и ни на что не могут решиться. Будь более самодержавным, мой дорогой друг, покажи свою волю!

Выставка-базар началась сегодня в Большом Дворце на террасе. Она не очень велика (я еще там не была), и наши работы все уже распроданы, — правда, мы их сделали немного, но мы еще будем работать и пошлем туда. Продали более 2100 входных билетов по 10 коп.; раненые солдаты не платят, так как они должны видеть работы, которые сами делают. Я послала несколько наших ваз и две чаши, потому что они всегда привлекают публику.

Скажи старику, что я вчера видела его семью мельком, когда ходила к Нини за Аней, — у всех трех дам вид хороший. Скажи Воейкову, что, по-моему, его кабинет очень красив (к счастью, там не пахнет сигарным дымом).

Сейчас иду спать и допишу письмо завтра. Мы завтракали на балконе, было очень свежо, — всего только 9 градусов. Бэби очень наслаждался поездкой в Петергоф и играми с офицерами. Дмитрий поправляется и надеется быть в состоянии уехать в четверг, хотя бы на костылях, — он в отчаянии, что должен был остаться здесь.

Алексей, последний из Долгоруких, умер недавно в Лондоне[276]. Спи спокойно и отдохни хорошенько, мое сокровище, — я перекрестила и поцеловала твою подушку, так как — увы! нет тебя здесь, чтобы приласкать и прижаться к тебе. Спокойной ночи, мой ангел!

Июня 15-го. Чудная погода, пишу на балконе, где мы завтракали. Я приму несколько офицеров, а затем пойду к Мавре. В госпитале мы снимались в саду, а затем, когда кончили все дела, сидели на балконе.

Я так жажду известий! Сколько времени ты будешь отсутствовать? Аня в первый раз поехала в город в автомобиле к своим родителям, так как ее мать больна, а потом к нашему Другу.

Теперь прощай, мое сокровище, горячо тебя целую и молю Бога сохранить и наставить тебя. Твоя старая

Женушка.

Хватит ли у тебя терпенья прочесть это длинное письмо?

Ставка. 15 июня 1915 г.

Моя возлюбленная душка-Солнышко,

Самое нежное спасибо за два твоих милых письма. Вчера у меня не нашлось и минутки написать тебе, так как весь день я был занят. Это был день рождения Марии, и я счастлив был, что мог утром пойти в церковь.

Я говорил с Шавельским об устройстве в какой-нибудь день крестных ходов по всей России. Он нашел это правильным и предложил сделать это 8-го июля, в день Казанской Божией Матери, который празднуется повсеместно. Он шлет тебе свое глубокое почтение. В разговоре он упомянул о Саблере и сказал, что было бы необходимо сменить его. Замечательно, как все это понимают, и хотят видеть на его месте чистого, благочестивого и благонамеренного человека. Старый Горем., и Кривошеин, и Щербатов, все они говорили мне здесь то же самое и находят, что лучше всего для этого — Самарин[277]. Я теперь припоминаю, что лет шесть тому назад Столыпин хотел иметь его в министерстве и говорил с ним с моего разрешения, но он отказался. Я разрешил Горем, послать за ним и предложить ему это место. Я уверен, что тебе это не понравится, потому что он москвич; но эти перемены должны состояться, и нужно выбирать человека, имя которого известно всей стране и единодушно уважается. С такими людьми в правительстве можно работать, и все они будут держаться сплоченно — это совершенно несомненно.

К счастью, вчерашнее заседание происходило в большом шатре и продолжалось с 2 до 5 часов. Я немножко устал, но все они, и В., были страшно довольны. Старый Гор. выразился, что здешнее заседание было более производительным, чем три месяца их обычной работы.

В следующем письме я сообщу тебе некоторые подробности его, нынче у меня нет времени. Мои бумаги запущены, и я должен просмотреть их.

Мне особенно как-то не хватает тебя в эти дни, мой солнечный луч! Благослови тебя Бог! Нежно целую тебя и дорогих детей. Неизменно твой муженек

Ники.

Ц.С.

15 июня 1915 г.

Мой любимый,

Прежде чем идти спать, начинаю письмо к тебе. Спасибо за телеграмму, которую я получила за обедом, — мы обедали в доме, так как только 9 градусов, и я перед тем мыла голову. — Я очень огорчена, что толстый О.[278] перестал посылать мне телеграммы. Объясняю это тем, что ничего интересного нет. — Когда тебя здесь нет, я не получаю прямых сведений и чувствую себя отрезанной. Нетерпеливо ожидаю обещанного тобою письма.

В городе ходят сплетни, будто все министры сменяются — Кривошеин премьером, Манухин на место Щегловитова. Гучков — помощником Поливанова и т.д. Наш Друг, к которому Аня ходила проститься, с нетерпением ожидает узнать правду об этом (будто Самарин назначается на место Саблера, которого лучше не сменять, пока не найдется ему хороший заместитель: Самарин, без сомнения, пойдет против нашего Друга и будет на стороне тех епископов, которых мы не любим, — он такой ярый и узкий москвич). Аня ему ответила, что я ничего не знаю. — Он просит тебе передать, чтобы ты обращал меньше внимания на слова окружающих тебя, не поддавался бы их влиянию, а руководствовался бы собственным инстинктом. Будь более уверенным в себе и не слушайся других, и не уступай тем, которые знают меньше твоего. Время такое серьезное и трудное, что нужна вся твоя мудрость и душевная сила. Он очень жалеет, что ты не поговорил с ним обо всем, что ты думаешь, о чем совещался с министрами и какие намерен произвести перемены. — Он так горячо молится за тебя и за Россию, и может больше помочь, если ты с Ним будешь говорить открыто. Я ужасно страдаю от разлуки с тобою. — 20 лет мы прожил вместе, и теперь происходят такие важные события, а я не знаю ни твоих мыслей, ни решений — это так больно! — Да хранит и наставит тебя Господь, мой дорогой друг!

Я тоже гораздо спокойнее, когда ты здесь. Я боюсь, что они пользуются твоей добротой и заставляют тебя делать вещи, которых ты никогда бы не cдeлaл, если бы спокойно обдумал их здесь.

Я зашла к Мавре на часок, — она спокойна и мужественна; у Татьяны ужасный вид — она еще худее и бледнее[279].

Какое ужасное несчастие случилось с молодой четой Казенбек! — Они ехали в своем автомобиле с бешеной быстротой и налетели на спущенный шлагбаум, который не заметили. — Он был убит на месте, а ей переломило руку. Сначала говорили, что ей ушибло обе ноги и голову, но теперь оказалось, что пострадала одна рука, и не очень сильно, но ей не сказали про мужа. Несчастный отец потерял, таким образом, своего третьего сына. — Ужасно!

Мы посетили выставку-базар. Там выставлены очень хорошие работы раненых, надеюсь, что это заставит всех выучиться какому-нибудь ремеслу.

У меня опять сильно болит голова, так что я лучше постараюсь заснуть – теперь уже 12 1/2 час. Все мои мысли и горячие молитвы сопутствуют тебе. — О, как жажду помочь тебе и внушить тебе веру в себя! — Как долго еще ты думаешь остаться? Спи спокойно и мирно, да хранят св. ангелы твой сон!

16 июня. Только что получила твое драгоценное письмо, за которое сердечно благодарю. Я рада, что ты остался доволен работой и заседанием. Да, любимый, относительно Самарина я более чем огорчена, я прямо в отчаянии он из недоброй, ханжеской клики Эллы, лучший друг Соф. Ив. Тютчевой и епископа Трифона[280].