Читаем без скачивания И шарик вернется… - Мария Метлицкая

– Подожди! — угрожающе ответила Таня. — Сейчас кофе попьем и перышки почистим. Залюбуются все еще. Головы вслед свернут.

Лийка сварила яйца, порезала сыр и ветчину, сварила кофе. Чмокнула всех по очереди и упорхнула. Работа! И так взяла полдня передыху.

– Чудная девка получилась, — сказала Таня.

Верка кивнула:

– Чудная получилась. Но не сразу, после трех курсов лечения и реабилитации в Швейцарии.

Все вздохнули. Помолчали. Эммочка кормила в комнате Гарри завтраком и бесконечно ворчала.

– У них всю жизнь были претензии к друг другу. А сейчас эта полоумная отрывается в полный рост. Он же ответить ей не может. Правда, она так, без злобы. Скорее от отсутствия ума и безделья, — прокомментировала Верка и посмотрела на часы. — Сейчас придет Сабина, нянька. Погуляет с Гарри, выкупает его. Ходит четыре раза в неделю. И, по-моему, он на нее реагирует! — улыбнулась она. — Или мне так кажется. Но он точно ей рад. Баба молодая, здоровая. В смысле — крупная. С такой задницей! Однажды смеялась, что Гарри ее по этой толстой жопе погладил!

– Инстинкт, — сказала Таня.

– Причем безусловный! — добавила Лялька.

Все рассмеялись.

А потом началась тусовка. Магазины, лавочки, распродажи. Понятно — в Москве всего полно, но цены! Несопоставимо. Да и какой это кайф — шататься по магазинам, покупать всем подарки, пить кофе в маленьких кафешках, непременно со штруделем, есть горячие, брызжущие соком сосиски с кислой капустой! И плевать на килограммы! Дома падать без сил на диван и через пятнадцать минут разбирать шуршащие пакеты и примерять наряды. Оценивать друг друга и критиковать. Радоваться и огорчаться, если что-то не подошло или просто не идет. «Или мы не жэнщыны?» — как говорила Лялька.

А вечерами сидеть в креслах, пить красное вино и трепаться, трепаться… Трепаться бесконечно. Потому что темы — неиссякаемы. Потому что им всегда интересно друг с другом. Потому что каждую из них волнует жизнь друг друга. Да потому… Да просто потому, что у них эта жизнь — на троих. С самого детства. И они знают про себя все. Про себя и про всех остальных. И многое им будет понятно без слов. Они могут просто молчать, но все равно будут понимать и чувствовать друг друга. И им будет так хорошо вместе и так спокойно! И в эти минуты они будут особенно отчетливо и ясно понимать, ЧТО в жизни так дорого стоит. И будут так волнительно и трепетно ощущать, что у них ЭТО есть!

В последний вечер пошли в ресторан. Выбрала, конечно, Верка. Ресторан пафосный и шикарный, дорогой. Сначала на Верку наехали — на фиг это надо? Понты уже не для нас. Но оказалось правда божественно вкусно. В общем, денег не жалко.

Лялька осторожно сказала Верке:

– Нужен мужичок, Верунь! Ну, хоть так. Для здоровья.

– И для души, — добавила Таня. — Для души тоже, между прочим, не помешает. А то ты с двумя стариками чокнешься в итоге.

– Магазинчик хочу открыть, — поделилась Верка. — Маленький, в хорошем месте, в центре. Торговать посудой. Стеклом. Я в этом немного разбираюсь. И люблю это дело. Вот это и будет — для души. А мужика — не хочу. Ничего не хочу. Душа пустая, ни былинки. — Она замолчала, потом, усмехнувшись, продолжила: — Есть один. Ухажер, блин. На пятнадцать лет моложе. Красивый парень такой. Фактурный.

– Ну! — вскрикнула Лялька. — И давай. Для здоровья! С душой потом разберемся.

Верка кивнула:

– Вместе с алычой у меня полтитьки отрезали. Думаю, зрелище не слишком эстетичное. Особенно — для молодого красавца.

– Забыли, — кивнула Лялька. — Молодой не нужен. Приезжай в Москву. Мы тебе солидного найдем. Ты только дай команду!

Утром было долгое прощание. Эммочка рыдала и бросалась на шею поочередно — то к Тане, то к Ляльке. Верка злилась и ее оттаскивала. Таня подошла к Гарри и поцеловала его в морщинистую щеку. Лялька обняла его голову. В глазах у обеих стояли слезы. Верка вышла из комнаты. Лийка сидела в машине и терпеливо ждала, пока кончится «весь этот сумасшедший дом».

Наконец все погрузились. Неожиданно пошел довольно сильный и плотный дождь.

– Ничего себе, зима! — прокомментировала Лялька.

Ехали до аэропорта долго. Молчали. Таня тихо сказала:

– В дождь уезжать хорошо. Примета такая.

Вошли в здание аэропорта. Молча обнялись. Лийка захлюпала носом.

Поднимаясь по эскалатору, обернулись. Две тоненькие фигурки, обнявшись, махали им вслед. В самолете захотелось спать.

– Эмоциональная перегрузка, — прокомментировала Лялька.

– Умница ты наша, всесторонне образованная. — Таня положила голову Ляльке на плечо.

В Шереметьеве встречали Кирюшка с Таткой и водитель Тимофея. Расцеловались и договорились вечером созвониться. Можно было и не договариваться — и так понятно.

Тоже новость — потрындеть на ночь минут эдак сорок-пятьдесят.

В машине обменивались последними новостями. Таня делилась впечатлениями от поездки. Татка радостно сообщила, что Женька встречается с Никитой, два раза ходили в театр и один раз в кафе. И у Женьки абсолютно счастливый голос.

Тихо играла музыка. По обочинам дорог стояли еще белые, свежие сугробы. Кирюшка сказал, что два дня беспрестанно валил снег, еле откопали машину. Проехали Ленинградку. Таня обернулась. ТОТ ДОМ она увидела почти мельком, краем глаза. И он тут же скрылся за поворотом. Она закрыла глаза, и сразу, как воочию, перед ней возникла абсолютно яркая и реальная картина. Чугунные резные ворота — всегда лишь приоткрытые. Круглый двор — песочница, детская площадка, пышный цветник, хоккейная коробка на заднем дворе, где зимой заливали каток. Бабушка, еще совсем не старая и полная сил, курящая вечную «беломорину» на балконе и одновременно поливающая ярко-рыжую, высаженную в деревянные ящики настурцию. Маму и отца, крепко держащих друг друга за руки, — казалось, что так будет всегда, всю оставшуюся жизнь. Красная, громоздкая коляска с белой полосой, где лежит кудрявая и румяная Женька. Замечательный ребенок — улыбчивый и совершенно некапризный.

И три девчонки — совсем соплюхи. Одна — тоненькая, с длинными, почти льняными волосами, сероглазая и очень красивая, легкая и очень острая на язык. Вторая — с черной, блестящей челкой по самые брови, с очень живыми темными глазами, лучше всех играющая в волейбол и штандер, жестковатая и самая справедливая. И третья — зеленоглазая, с вьющимися светло-каштановыми волосами, с раннего детства совсем не любящая подвижные игры и спорт, обожающая читать книжки и размышлять о смысле жизни. Юный такой созерцатель.

Все три — абсолютно разные и удивительно похожие. Они, эти соплюхи, дружат уже так честно, яростно и крепко, что даже сейчас, в детстве, не представляют жизни друг без друга. Они закапывают под кустами жимолости свои «секретики» и прячут друг от друга цветную фольгу и стеклышки. И это — единственные секреты, которые они так тщательно будут стараться друг от друга скрыть.

Во дворе у них — приятели и враги. Они уже почти точно знают и, главное, понимают, кто не с ними. Кто чужак.

И как бы ни разводила их жизнь, они всегда вместе, даже когда не видятся по нескольку лет — и такое бывало.

И там, в этом обычном московском дворе, уже закладывались характеры — трусость и смелость, щедрость и жадность, хитрость и простодушие.

Только вот никто из них еще не знает своей судьбы — всему свое время. Тысячи раз будет поворачивать вправо и влево извилистая жизнь, тысячу раз. И тысячу раз будет испытывать их судьба. Впрочем, как любого из живущих на земле. И у всех будут беды, горести, болезни и отчаяние, предательства и измены. И все получат свои порции счастья, удачи, радости и надежды.

И будут плакать от горя и счастья, как все женщины, живущие на земле. И будет лететь по небу шарик! Обязательно будет лететь — случайно выпущенный неловкой детской рукой…

И шарик вернется! Голубой или красный — какая, впрочем, разница, какого он цвета…