Читаем без скачивания Соперница королевы - Элизабет Фримантл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я уже дала указания страже на такой случай, – говорит королева.
Сесил внутренне закипает. Эссекс прикрывает рот ладонью, пряча улыбку.
– Однако, – продолжает она, – мне нужны имена. Ты прав, Пигмей, надо устроить показательную казнь. Ты ведь готов испачкать руки?
Сесил смотрит на отца. Тот решительно кивает.
– Я буду счастлив сделать все необходимое, мадам. – Сесила уязвляет, что королева считает его подход к решению проблемы более грязным. Он чувствует себя побежденным.
– Тебе шах, Эссекс. – Елизавета торжествует.
– От ваших рук, ваше величество, я готов принять и шах, и мат. – Граф хлопает ресницами. Сесил едва сдерживает раздраженный стон.
– Мой милый мальчик, – говорит королева и затем обращается к Берли: – Разве вы не гордитесь, каким он стал?
– Разумеется, – отвечает тот. – Все молодые люди, выросшие под моим кровом…
– Оксфорд оказался не так хорош, скандалы липнут к нему как сырое яйцо.
– Зато Саутгемптон – славный малый, – вставляет Эссекс.
Твой прихвостень. Сесил вовремя прикусывает язык, чтобы не сказать это вслух.
– Саутгемптону еще предстоит себя проявить. Он совсем юн, но его нрав мне по душе. – Елизавета улыбается графу – эта улыбка предназначена только им двоим.
«А я, а как же я?» – хочет сказать Сесил, внутренне упрекая себя за то, что позволяет зависти взять верх. Проклятый Эссекс возвел между ним и королевой непреодолимую стену. Впрочем, Берли не выказывает признаков раздражения. Не силой, а терпением. Я незаменим, говорит себе Сесил, незаменим.
– Я дала разрешение сестре Эссекса на вступление в брак, – произносит королева.
Сесилу сразу представляется Пенелопа, хотя речь, разумеется, идет о Доротее, которая год назад стала вдовой. Это знак благоволения – еще недавно Елизавета не пожелала бы находиться под одной крышей с Доротеей Деверо, а теперь дала высочайшее соизволение на брак.
– Ах, свадьба, какое приятное известие, – произносит Берли, хотя Сесил знает: отец не меньше его озабочен значением подобной милости. – Могу ли я узнать имя счастливого жениха?
– Никаких шансов на спасение. – Эссекс задумчиво помахивает башней над доской. – Любой ход приведет меня к гибели.
– Нортумберленд, – объявляет королева.
– Вот как. – Берли невозмутим. Сесил не сводит глаз с доски, опасаясь ненароком выказать свое крайнее недовольство. Нортумберленд – один из самых могущественных графов в стране. Влияние Эссекса на Елизавету огромно. Нортумберленд и Рэли тесно связаны; Сесил рассчитывал, что в целом они поддержат его линию. Рэли – темная лошадка, но они всегда были полезны друг другу, и оба ненавидят Эссекса. Сесил лихорадочно соображает, можно ли извлечь выгоду из сложившейся ситуации.
– Пигмей, что с твоими туфлями? – интересуется королева. Даже дамы с дальнего конца зала обращают на них любопытные взгляды.
– Мы проходили пороги, чтобы добраться до Тауэрского холма. Я решил как можно скорее сообщить вам новости. Следовало бы переодеться, но я подумал… – Сесил сконфужен. Королева криво улыбается. Кажется, ей приятно его замешательство.
– Ты прошел пороги? Господи помилуй!
Он жалеет, что не придумал другое объяснение. Его бесит, когда к нему проявляют снисходительность, словно к ребенку, впервые севшему на пони.
– Пороги – отличная забава, не правда ли? – говорит Эссекс.
– Да, забава, – вторит Сесил, стараясь скрыть тлеющее негодование.
Октябрь 1595,
Лейз, Эссекс
Даже не переодевшись с дороги, Пенелопа решительно входит в детскую. Ее тут же окружают дети – все, кроме старшей, Люси: девочка стоит у окна, скованная робостью, которая приходит с началом взросления. Мистрис Шиллинг держит на коленях крошку Пеа, а ногой качает колыбельку. Пенелопа подхватывает трехлетнюю малышку, шепчет: «Ты моя горошинка», та лепечет: «Мамочка», – и улыбается, показывая ямочки на щеках. Пенелопа прижимает палец к курносому носику и тихо смеется. Возможно, Рич уже заметил, что у крошки Пеа нос как у отца. Она приподнимает льняной чепчик, вдыхает запах дочери, заглядывает в колыбельку, где крепко спит ее последнее дитя.
– Малыш, – крошка Пеа указывает пухлым пальчиком на младенца.
– Ну-ка покажитесь мне. – Пенелопа оглядывает своих отпрысков, одетых в лучшие наряды в честь ее приезда, веселых и взволнованных при виде матери. Ее сердце переполняет любовь. Некоторые дамы жалуются, что при их визите дети не отходят от нянек. Пусть жизненные обстоятельства не позволяют ей жить с детьми, однако она старается, чтобы драгоценное время, проведенное вместе, было полностью посвящено им и их забавам.
Младший сын протягивает матери морскую свинку.
– Я хорошо о нем заботился.
– Вижу, под твоим присмотром он процветает, Генри. Вы очень выросли, молодой человек.
Пенелопа гладит зверька, садится на пол, усаживает крошку Пеа к себе на колени. Дети, за исключением Люси, устраиваются рядом. Пенелопе не дает покоя мысль о том, что она услышала в пути. В соседнем доме укрывался католик; он прятался там четыре дня без воды и пищи. Она вздрагивает и вновь обращает внимание на детей. Остается надеяться, к тому времени, как они вырастут, мир станет безопаснее.
Крошка Пеа обхватывает ручонкой материнское ожерелье, лепечет: «Класивое».
– Вы привезли нам подарки? – спрашивает старший сын.
– Хоби! – укоряет его Эсси. – Как ты приветствуешь матушку?
Пенелопа гладит дочь по молочно-белой щеке.
– Так уж вышло, – обращается она к Хоби, который за месяц стал еще больше похож на своего дядю Эссекса, – у меня кое-что для тебя есть. – Глаза мальчика загораются от восторга. – На улице.
Он вскакивает на ноги:
– Можно посмотреть?
– Но сперва обнять и поцеловать. – Пенелопа раскрывает объятия, притягивает детей к себе, улыбается Люси, которая делает вид, будто смотрит в окно. Девочка улыбается в ответ, однако без теплоты: возможно, чувствует себя слишком взрослой для нежностей, ведь ей уже тринадцать. Пенелопа вспоминает, что в этом возрасте уехала в дом графини, ощущая себя слишком взрослой для детских забав и в то же время втайне желая к ним вернуться.
Генри запечатлевает на ее щеке липкий поцелуй.
– Идите на конюшню, попросите Альфреда показать подарок. Эсси, присмотри за братьями.
Дети выбегают из комнаты. Пенелопа не может выкинуть из головы мысль о священнике; возможно, сейчас его пытают в Тауэре. Какому риску подвергаются безымянные агенты, собирающие ценные сведения в Европе! А из-за бедняги, схваченного за несколько миль отсюда, это место, которое она считала безопасным, теперь кажется ненадежным, словно сделанным из бумаги.
Пенелопа передает крошку Пеа няне.
– Я так благодарна вам за заботу о них.
Ей невольно вспоминается, как мистрис Шиллинг поддержала ее в тот
