Читаем без скачивания Линия красоты - Алан Холлингхёрст

— Скажешь одному — узнают все, — возразил Уани. — Это все равно что напечатать в «Телеграф».

— Да, я знаю, ты человек известный, но…

— Тебе не кажется, что, если о нас узнают, нас перестанут приглашать на такие вот вечеринки?

— Хм… а почему, собственно?

— Думаешь, Долли Кимболтон будет с тобой любезничать, если узнает, что ты «девочка»?

— Она знает… что за ерунду ты городишь!

— Думаешь, это ерунда?

— В любом случае любезничание, как ты выражаешься, с Долли Кимболтон не составляет смысла моей жизни. Я никогда не прикидывался натуралом — этим, мой милый, занимаешься только ты. Но на дворе восемьдесят шестой год. Многое изменилось.

— Да. На дворе восемьдесят шестой, и педики мрут от СПИДа. Как ты думаешь, отца и мать Антуана это не обеспокоит?

— Но не в этом же дело, правда?

Уани покачал головой.

— Отчасти и в этом, — ответил он. — Ты же знаешь, мне нужно быть очень осторожным. Знаешь, в каком я положении… Вот! — Он поднял руки, словно что-то удерживая на весу. — Вот тебе линия красоты!

И взглянул в зеркало, сперва на Ника, потом на себя.

— По-моему, нам и так неплохо, — заключил он, и в голосе его вдруг послышалась просьба, тронувшая Ника. И все же это был не тот ответ, о котором он мечтал.

Что-то странное происходит, когда люди смотрятся в зеркало вдвоем. Как всегда, ты задаешь зеркалу некий вопрос, и оно отвечает — но на сей раз отвечает не только тебе и за тебя: в темном пространстве стекла комната кажется глубже, воздух — насыщенным иронией и сентиментальными ассоциациями. По крайней мере, так казалось Нику. И сейчас зеркальный проем почудился ему дверью в прошлое, в тот оксфордский день, когда в аудиторию впервые вошел новый студент, поступивший посреди семестра — иностранец по имени Антуан Уради; и преподаватель дал ему перевод из короля Альфреда, и Уради перевел очень недурно. Поначалу Ник, тосковавший от одиночества среди безалаберных и грубых мальчишек-школяров, мечтал подружиться с этим новым одиночкой — но почти сразу понял, что это невозможно. С Уани нельзя дружить — им можно только восхищаться издали, как принцем, любуясь его прекрасным профилем и чуть выступающим под ширинкой пенисом. Ник, безнадежный одиночка, вечно прячущийся за книгами и кружками пива, эстет и поэт, «тот самый парень, что любит Брукнера» и страшится самого себя, все четыре оксфордских года говорил Уани лишь «Привет» и «Пока». И сейчас, словно в те первые дни, его охватил страх, что его возлюбленный вдруг растворится и исчезнет в зеркальной полумгле.

— Ты когда-нибудь спал с Мартиной? — спросил он. Этот вопрос болью отозвался в сердце, и лицо Ника затвердело от ревности.

Уани оглянулся в поисках бумажника.

— Что за странный вопрос!

— Ты и сам странный человек, милый.

Но сам Ник с ужасом почувствовал, что слишком отрывист и груб — и, протянув руку, запустил пальцы в густые кудри Уани.

— Ладно, нюхни и заткнись, — проговорил Уани, погладив его между ног.

Неуклюже, словно дети на детской площадке, они обошли стул и подошли к столу. Ник не возражал: он вдохнул дорожку и отступил. За ним к кокаину пристроился Уани: заново свернул банкноту, наклонил голову и хотел было вдохнуть, как вдруг оба они услышали скрип ступенек, близко, совсем близко, уже на подходе к третьему этажу — и едва различимый голос. Уани, резко развернувшись, уставился на замок на двери; Ник, с отчаянно бьющимся сердцем, торопливо припоминал, что да, в самом деле, запер дверь и два раза повернул ключ. Уани втянул кокс одной ноздрей, сунул банкноту и сверток в карман, захлопнул книгу — все это в одну-две секунды.

— Что мы делаем? — шепотом спросил он.

Ник затряс головой.

— Что мы делаем? Мы… обсуждаем сценарий…

Уани громко вздохнул, словно говоря: «И ты думаешь, кто-нибудь этому поверит?» Ник никогда еще не видел его в таком ужасе — и подозревал, что Уани ему этого не простит. Страшили его, кажется, не столько наркотики, сколько предосудительный тет-а-тет. Кроме того, он сообразил (как теперь сообразил и Ник), что запертая дверь сама по себе выглядит очень подозрительно.

— Да нет, детка, всего десять минут, — произнес за дверью тот же голос.

Ник улыбнулся и прикрыл глаза — он узнал тягучий голос Джаспера. Знакомо скрипнула половица перед дверью ванной, хлопнула дверь в комнате Кэтрин, и послышался щелчок замка. Ник и Уани медленно кивнули друг другу: лица их расплылись одинаковыми улыбками облегчения, иронии и предвкушения.

И Уани, и Нику первая порция кокаина давала эротический импульс. В первый раз понюхав порошка вместе, они в первый раз и поцеловались. И с тех пор каждый такой поцелуй воскрешал ту давнюю сцену — все становилось как в первый раз. Губы у Уани были кислые от вина: томно прикрыв глаза, он вовсю работал языком. Как обычно, Нику казалось, что возможно все, что мир лежит перед ним, как перед завоевателем, выставив напоказ все свои слабости, и только и ждет, чтобы Ник пришел и подчинил его себе, и в глазах мира отражается его собственное обаяние. Две или три минуты — тайная трещина в безупречно-гладком течении вечера — они целовались, стоя посреди комнаты, в вечерних костюмах: Уани — в легком итальянском «сером», который на самом деле был черным, Ник — в безупречной тройке в полоску, подарке Уани, в котором его было не отличить от высокооплачиваемого молодого служащего — банковского оператора, дилера или даже торговца недвижимостью…

В старых домах слышимость играет странные шутки: звуки из других комнат, доходящие до тебя по вентиляционным ходам и каминным трубам, порой не слышны совсем, а порой раздаются с удивительной отчетливостью. Бывает, глухой, почти неощутимый, но четкий ритм доносится сверху, или снизу — или вот, как сейчас, из соседней спальни. Поглаживая сквозь расстегнутую ширинку пенис Уани, целуя его в шею и чувствуя, как она покрывается нежными мурашками, Ник смущенно улыбался: подобный ритмичный шум он слышал в первый раз, его это поразило, почти шокировало — тем более, что все произошло так скоро, так недвусмысленно! Никакой прелюдии — неужели Кэтрин так нравится? Может быть, Джаспер с ней груб? Ведь Кэтрин — девушка особенная, она требует особой заботы! Уани крепче сжал его плечи, надавил, заставляя его опуститься — и Ник упал на одно колено, без улыбки глядя ему в лицо, а затем опустился на оба колена и взял в рот его член, небольшой, но крепкий, ладный и удивительно красивый: когда он стоял, было в нем что-то трогательно мальчишеское.

Ник ласкал его легко и уверенно, собственный его член стоял жесткой диагональю, а из соседней комнаты все доносился уверенный, размеренный, сводящий с ума скрип. Ника он возбуждал почти до оргазма, но в то же время отвлекал, как голоса на лестнице, и тормозил финал. Что это так скрипит — кровать? Или, может, они занимаются любовью на полу? Ник вообразил себе два сплетенных тела: Кэтрин — смутно, с опаской, и куда более живо — Джаспера.

Уани гладил, ласкал и сжимал голову Ника, тянул за волосы.

— Они там трахаются… — проговорил он. — А мы здесь…

Ник поднял голову — и увидел, что он улыбается, словно в эротическом трансе, невидящим взором глядя на их отражение в зеркале; ясно было, что возбуждает его не только и не столько зеркало, сколько то, что происходило за зеркалом, и за стеной, и за пространством коридора, и за второй дверью. Быть может, он воображал себя где-нибудь в мотеле, рядом с незнакомцами. «Они там трахаются… а мы здесь…» — эти слова музыкой звучали в голове Ника, мысленно он повторял их снова и снова, и движения его убыстрялись в такт с ритмом, доносящимся из соседней спальни. Собственные фантазии его смутили: Джаспер — пусть, о Джаспере ему уже случалось фантазировать, но Кэтрин… Кэтрин ему как сестра, она сейчас сидит на литии, и потом… она ведь женщина. Теперь он слышал и ее голос — негромкие, отрывистые полувскрики-полувсхлипы… и тяжелое дыхание Уани. В самый миг любви возлюбленный ускользал от него! Ну погоди же, я тебе отплачу! — с усмешкой подумал Ник — и представил, что дарует Ронни то утешение, в котором отказала ему подруга. Это потребовало напрячь фантазию — воображенный Ником Ронни был больше раза в два. Но, когда Уани кончил, и Ник откинулся назад, зажмурившись, иллюзия почти стала реальностью — на миг ему показалось, что рядом с ним наркодилер с Ямайки.

Чуть позже они спустились в кабинет. Вечер был уже на исходе: Джеральд открывал последние бутылки шампанского и сам разносил их гостям. Были здесь и Тиммсы, и Барри Грум — после кокаина и секса они казались Нику еще более чужими, чем обычно. Рядом с ними, как с равными, сидел Полли Томпкинс, и в самой позе его чувствовалось отчаянное стремление забраться повыше. Удивительно: он кивал благосклонно и снисходительно, совсем как Джеральд, и воротничок у него был как у Джеральда. Подражая Джеральду, Полли становился почти соблазнителен. Должно быть, подумал Ник, все симпатичное, что в нем есть, у кого-то украдено.