Читаем без скачивания Мрак - Юрий Никитин

– Ты идешь по нашей земле, Мрак!

– Эх, Мара… Зачем ты такая сердитая?

Она поперхнулась на полуслове. Брови взлетели до середины лба.

– Откуда знаешь, что меня зовут Марой?

– Разве не сказала? Гм… Ты не сильно ушиблась?

– Нисколько, – прорычала она, ибо в этот момент край попоны как раз царапнул по раненому бедру. – Кто ты и что ты такое?

Он шел, глядя вперед на приближающийся лес, но Мара видела по его лицу, что краем глаза он цепко держит ее в поле зрения, как и ее руки. Это был едва ли не первый из мужчин, который не пялился на ее грудь.

– Это можно спросить и у тебя, – сказал он медленно, насмешка все еще не покидала его ненавистный голос. – Ведь поляницы, как я слыхивал, по эту сторону реки не переходят. Что вас сюда перегнало? Саранча напала?

Она скрипнула зубами. Пальцы снова задергались возле рукояти меча.

– У нас договор был с тцарем. Теперь его нет. Мы вольны поступать как хотим!

Мрак кивнул, голос был чересчур серьезным и глубокомысленным, чтобы снова не заподозрила насмешки:

– Ну, тогда конечно… Когда у соседа пожар, то хватай у него все, что сможешь. Но не жалуйся, если воткнет нож в спину, когда будешь обеими руками нести награбленное.

Она спросила резко:

– Ты мне не ответил! Кто ты и что ищешь?

Он чуть повернул к ней лицо:

– Ого! Разговариваешь так, словно имеешь право спрашивать, а у меня право только сопеть в две дырочки да отвечать по твоему окрику.

– Я имею, – сказала она угрожающе.

– Да? Что же тебе дает это право?

– Это, – ответила она надменно. Ее маленькая ладонь легла на рукоять меча.

Он шел, глядя на вырастающую стену леса. От деревьев уже тянуло прохладой. Ответил не сразу, но насмешка из голоса исчезла:

– Да?

Она стиснула рукоять так, что косточки побелели на пальцах. Чувствовала, что незнакомец следит за каждым ее движением, и, хотя в ладонях у него ничего не было, он не казался безопаснее.

– Да!

– Ну, докажи свое право.

По спине Мары пробежали мурашки. Пальцы внезапно ослабели. Теперь он просто убьет. Она ему надоела, уже раздражает. И теперь просто убьет ее голыми руками и оставит с перебитой спиной посреди пыльной дороги под знойным солнцем.

Она поспешно убрала руку, а конь, чувствуя ее внезапный страх, подался к обочине еще дальше. Мужчина, назвавшийся Мраком, ускорил шаг. Могучие деревья были уже в десятке шагов, шелестели приглашающе, запах зелени манил, обещал прохладу и спасение от дикого зноя.

– Ты не куяв, – внезапно сказала она. – Я бы сразу узнала куява, как бы ни оделся. И не похож на артанца. Кто ты есть?

Он подошел к деревьям, оглянулся.

– Я – человек. А племя мое – люди. Но если хочешь знать, откуда я родом, то я вышел из Леса. Нас звали неврами, гипербореями… Но это неважно, верно? Верно лишь то, кем человек считает себя сам.

Он повернулся, шагнул за деревья. Мара несколько мгновений остолбенело смотрела, как исчезает его широкая спина, наконец соскочила с коня:

– Постой! Никогда не видела настоящего невра… Что о вас только не говорят!

Он уходил, не обращая внимания. Она догнала, это стоило усилий, хотя он шел, а она мчалась как лань, ухватила за локоть:

– Стой! Если пойдешь прямо, то наткнешься на наш полевой стан. Он по ту сторону этого леса. Тебе не повезет, как в этот раз!

Он шел все тем же быстрым шагом, а ее тащил, как вцепившегося в медведя щенка. В голос вернулась насмешка:

– Это там, где две сотни коней, меньше сотни баб… ох и запах от них!.. и еще зачем-то десятка два волов?..

Она уперлась обеими ногами, остановила, но не знала, что сказать, смотрела выпученными глазами.

– Да, – призналась, совсем сбитая с толку, – но это только передовой отряд. А на волах привезли шатры. Возглавляет сама царица Медея, а от нее пощады не жди. Ты умрешь медленно и страшно. Она мужчин не любит.

Он пристально смотрел в ее лицо, где, как в бегущей воде, ежесекундно менялись выражения.

– Зачем говоришь это мне?

– Не знаю… Наверное, хочу просто узнать больше о таких странных людях. А ты, похоже, расскажешь больше, если тебя накормить и напоить.

– И почесать, – добавил он серьезно.

– И почесать, – согласилась она, не замечая невеселой насмешки, – чем под самыми страшными пытками.

Он несколько мгновений испытующе смотрел ей в глаза. Мара на этот раз смотрела открыто, и, странное дело, внезапно захотелось, чтобы этот грубый зверь взял ее огромными лапами с двух сторон за пояс чуть повыше бедер… а то и за бедра, притянул к себе, прижал к грубому и дурно пахнущему телу подлого и лживого мужика. А она, всегда умеющая за себя постоять, на какие-то сладостные мгновения ощутит себя слабой и беспомощной, о которой заботится и защищает более сильный и надежный…

Она с усилием стряхнула странное наваждение:

– Ты зайдешь в наш стан? Тогда я поеду впереди, предупрежу. Иначе тебя изрешетят стрелами раньше, чем ты, как дикий кабан, вылезешь, ломая кусты.

Мрак пожал плечами:

– А почему нет?.. Две сотни коней, сотня баб да десяток волов… Почему не зайти?

Она стиснула зубы, напоминая себе люто, что мужчин надо воспринимать такими, какие есть. Их не переделаешь, разве что убивать, а раз этого убивать пока… не задумано, то надо соглашаться или поворачиваться и уходить.

– Тогда иди прямо, – велела она, снова становясь надменной и не терпящей возражений, – никуда не сворачивай. А я вернусь к коню, поскачу по опушке. Это малая дуга, я подготовлю царицу Медею.

Когда ее тонкая фигурка исчезла за деревьями, Мрак грянулся о мягкий мох, больно укололся о сучок, поднялся волком. Жаба свалилась на землю, в ужасе попятилась, пищала жалобно. Голосок был жалкий, плачущий, а глаза от ужаса чуть не лопались. Мрак зарычал, желая сказать, что это он, прежний Мрак, бояться не надо, какая ей разница? А в этой личине он, может быть, даже лучше, ибо нет зверя гаже и алчнее, чем человек…

Но дурная жаба от его страшного голоса вовсе вжалась под корягу, едва не ломая свой короткий хвостик, писк стал отчаянным.

Дура, сказал Мрак мысленно, не решаясь подать голос. Он грянулся оземь, ушибся, не успел подняться, как на него обрушилось холодное, скользкое, обхватило его морду зелеными лапами, перепонками, писк сменился счастливым визгом. Толстая жаба, не давая ему подняться, топталась по морде, тыкалась своим тупым рылом. Мрак брезгливо отворачивался, но она обслюнявила всего, он отпихивался от ее радостных поцелуев, крикнул зло:

– Ну, поняла, дура?.. Это был я. И остаюсь им. Смотри.

Он упал на землю, ушибся снова, по телу прошла болезненная конвульсия, поднялся на четырех дрожащих лапах, все тело зудело от проросшей шерсти, и тут же по чутким волчьим ушам хлестнул отчаянный писк.