Читаем без скачивания Красно Солнышко - Александр Авраменко

– Ну что с тобой делать-то? – молвил князь, а у самого вдруг сердце ёкнуло – улыбнулась девица слабо-слабо, но личико её вдруг таким стало… И сразу словно теплом повеяло, душу лаской окатило.

И уже не думая ни о чём другом, наклонился Брячислав, подхватил её на руки. Забилась было дева, царапаться стала, да князь её к коню понёс, усадил на подушку меховую. Конь всхрапнул, ушами дёрнул, и замерла красавица. А князь ей пальцем шутливо погрозил, вернулся к тому месту, где она прежде сидела, сгрёб все сумки-конверты и на коня навьючил. Сам в седло запрыгнул, тронул жеребца. Обратно. Девица вновь задрожала, да на её страх славянин внимания боле не обращал. И правильно, вскоре та затихла, успокоилась. Даже чуть прижалась спиной к груди воина. А раз князь ей руку на талию тонкую положил, когда конь по оврагу взбирался, так даже вздохнула благодарно.

Вернулись в родные места. По пути спали на одной шкуре, другой укрывались, ночами холодными друг дружку грели. И тут из кустов волкодав громадный вымахнул, зубы ощерил, зарычал, дева в своего спасителя вцепилась, закричала жалобно. Прикрикнул Брячислав на пса, тот утих. Рядом побежал. Вот и дорога в лесу прорубленная открылась. Едет князь, а дева сидит уже спокойно. Не царапается, не кричит. Словно в привычку ей всё. Проехали по граду, во двор терема въехали. Князь поводья конюшим бросил, повелел позвать Путяту-жреца, да баню топить, ну и жёнок кого. Сам деву лесную на руки принял, в горницу поднялся. Той любопытно. Смотрит по сторонам, но молчит. И спокойна – на диво просто. Не шарахается, не кричит. Внёс в опочивальню, на ложе уложил, мехами драгоценными устеленное. А там и жрец явился, и жёнки две дружинников. Путята повязку, князем наложенную, снял, головой покачал, на распухшую лодыжку глядя. Начал прощупывать осторожно. Девица губу прикусила. Раз не выдержала, вскрикнула от боли.

– Кость в двух местах сломана, княже. Да ещё она её разбередила. Словом, плохо дело.

– Что, ходить боле не сможет?

Жрец рукой махнул:

– С чего бы вдруг? Сможет! Но прихрамывать немного будет.

Облегчённо вздохнул Брячислав, а жрец на девушку внимательно смотрит, на узоры, что по её платью вышиты.

– Видел я такие знаки, княже.

– Я тоже.

– И где ж ты такую красу лесную выискал? – полюбопытствовал.

– На грядке выросла, – буркнул Брячислав.

Жрец улыбнулся:

– Надо и себе такую поискать будет…

Ушёл жрец, а князь велел жёнкам девушку помыть, благо баня подоспела. Те кивнули. Брячислав тростиночку на руки подхватил, а она приникла к нему так доверчиво, голову на грудь положила. Жёнки даже руками от умиления всплеснули. Сам понёс. И кажется ему, что всегда деву лесную так и носил. Прежде когда-то. Настолько всё… знакомо, что ли… Или просто нечто забытое вспоминается… Да и у неё, похоже, такие же ощущения.

Потом ждал, пока её отмоют. Там, правда, без драки не обошлось, ну да славянки – девки крепкие. Как меднокожая ни царапалась, отмыли, отскребли, и кожа даже светлее стала. Чуть-чуть. Натянули на неё рубаху белую. Позвали князя – забирай своё чудо лесное. Та на лавке сидит, смотрит злобно на женщин, едва не шипит, как змей подколодный. Но Брячислава увидела, сразу успокоилась. Он её опять на руках наверх отнёс, вновь на ложе уложил, полостью медвежьей прикрыл. А тут уже и Гостомысл с Эпикой, и Путята вернулся с белой глиной. Первым любопытно, кого там брат и деверь в лесу нашёл. А жрец лечить явился. Ногу надо обездвижить, а перед тем косточки сложить. Пока жрец свою глину особую мешал в ведёрке крохотном, деву напоили отваром маковым. Она и глаза закрыла. Слегла. Жрец стал на ощупь кости править. Потому и усыпили меднокожую, чтобы больно не было. И воин сильный, бывало, криком кричит от такого… Потом Путята глину наложил.

Устроил на ложе князь девицу поудобней. Двери закрыл в опочивальню, в горницу вышел. Брат глянул на него, и Эпика, вздохнули, пошли на свою половину.

– Эй, вы чего? – опешил Брячислав.

А брат смеётся:

– Когда у человека такое лицо, разговаривать с ним бесполезно.

Сообразил старший, о чём ему тот говорит, смущённо улыбнулся:

– Что, так заметно?

Эпика кивнула. Тогда Брячислав облегчённо вздохнул:

– И ничего больше не скажете?

Но ему только рукой махнули в ответ.

Глава 17

Вот и зима пала белым покровом. Отдыхает земля, к лету готовится, силу копит, чтобы по весне дружно всходы поднялись, леса вновь зазеленели, и трава сочная, скотине на радость, поднялась. И люди отдыхают. Как наступит весна да лето – не до того будет. Сутками в поле. Все. А поскольку град новый особый, то и уклад там жизненный по-новому устроен. Прежде всего кроме хозяйства ещё и воинские науки. Как издавна заведено, бои кулачные на рву замёрзшем. Девы иннуитские поначалу пугались, как мужчины их, сойдясь стенка на стенку, кулаками машут, друг дружку метеля без жалости. Всё старались дознаться, из-за чего мужья, как седьмой день месяца настаёт, так драки устраивают. Потом сообразили: уж явно не для того, чтобы обиды выместить друг на друге, да и объяснили им славянки приезжие, благо первые жёны уже на языке новом говорили прилично, что наука это такая. Приучает воинов к порядку, дисциплине, плечо друга в строю чувствовать. Законы честные соблюдать: лежачего не бить, ниже пояса подлые удары не наносить, да много чего ещё в запрете на таких стычках. Ведь не драка это пьяная, а именно – бой.

Славянки и иннуитки язык общий нашли, хотя поначалу косились друг на дружку. Первые – что иноплеменницы неумёхи. Ни урожай собрать толком, ни еду нормальную приготовить, ни рубаху правильно сшить. Нет, иголкой-то чудинки работать умеют на диво. Да как сядут шить – так вместо понёвы кухлянка получается. А вместо штанов вообще не пойми что. А северянки диву даются, как это можно от холода страдать да ещё и, не дай боги, от голода помереть, когда изобилие вокруг такое. Рыба в озере не переводится. Бей себе лунки да лови. Каждая, почитай, утром на лёд выскочит, дырку пешней пробьёт, постоит чуток у проруби и, глядишь, тащит рыбину с себя величиной… Но всё же договорились. Что между собой враждовать? Ведь теперь одного рода-племени – новоземельские славы. Осталось где-то там деление на роды да племена. В прошлом, уже таким далёким кажущемся.

Новый народ рождается на новом месте. Пришли сюда росавичи и кривичи, припятичи и лютичи, славы и русы. Названия разные у родов, да племя единое, славянское. Язык один, порядки одни, обычаи. Так чего делиться? Есть и другие народы: Брендан – ирландец, Йолла – тугаринка, Эпика – гречанка да Кими – гуронка. Так жену князя старшего молодую зовут. Тайна, на славянский говор если перевести. Поначалу-то подивились, кого вдруг Брячислав себе в жёны выбрал, привёз же из лесу себе чудо невиданное. Да в такие дела чужому заказано нос свой длинный совать. Потом удивлялись, когда князь её сам на руках из дома выносил, в меха укутанную, усаживал в саночки, полостью медвежьей накрывал да вёз по граду, выгуливал. Кумушки быстро донесли, что хотя и калеченая девица, да красы неописуемой. Жалели даже. Брячислав же на свою супругу надышаться не мог, сам ухаживал, на руках всегда носил, даже в отхожее место. Посмеивались люди. Ведь толком-то и не видел никто девицу. Коли на улицу выходит пара, так меднокожая в меха закутана так, что лишь глаза карие блестят из-под волос. Кое-кто и завидовал. По-хорошему, естественно.