Читаем без скачивания Мужской разговор в русской бане - Эфраим Севела

Эти пальто, как вы догадываетесь, появились не в открытой продаже для трудящегося населения, а в нашем закрытом распределителе, куда доступ открыт лишь «слугам народа» — партийно-советскому активу. Вскоре на улицах нашего города можно было без особого затруднения определить, кто из мужчин принадлежит к избранным, то есть к начальству: все они, как на подбор, щеголяли в ратиновых пальто с шалевыми воротниками стального и бежевого цвета. В наличии имелись только эти два цвета.

Мы с Вадимом тоже удостоились обновок — я купил стальное пальто, а Вадим — бежевое. Заодно там же, в закрытом распределителе, разжились шикарными, в клеточку, кашне. И когда обрядились в обновы и глянули в зеркало, то имели вид иностранных матросов, сошедших с корабля в порт порезвиться. Ведь только матросы-дружки, с их понятием о вкусе, могут одеться в одинаковые, как униформа, пальто и кашне и парой выйти фланировать по бульварам.

Точно так, того не ведая, поступили мы по прибытии в приморский город. Стояла осень. Теплая и влажная. Опавшие листья прели на поблекшей траве в многочисленных парках города, и морской свежий ветерок перекатывал их по асфальтовым дорожкам.

Этот город славился своей набережной, озаренной множеством фонарей, откуда видны были десятки кораблей с флагами разных стран и где вечерами гуляли жители города и гости, наслаждаясь свежим воздухом и прекрасным видом.

Разместившись в гостинице, мы с Вадимом в одинаковых пальто бежевого и стального цвета, каких в этом городе еще никто не носил, и, повязав бантом кашне, выплыли на набережную и включились в поток фланирующей публики.

Эффект, который мы произвели на представительниц слабого пола этого приморского города, ошеломил нас самих. Нас «безошибочно» приняли за моряков с иностранного судна, вышедших развлечься в советском порту. Как мухи на мед, как железные опилки к магниту, ринулись к нам охотницы до иностранной валюты, заграничных чулок и парфюмерии. Ринулись парами и в одиночку, блондинки и брюнетки, крашеные и натуральные, на какой-то чудовищной смеси иностранных слов предлагая свои, совершенно определенные услуги.

Вадим Локтев разинул рот от изумления при виде такой массовой и откровенной проституции в советском порту, на глазах у иностранцев и поэтому не смог произнести ни слова и тем самым не выдал девицам того, что он русский. Я же молчал нарочно, дразня девиц еще больше и усиливая у них желание зацепить нас.

И я и Вадим служили в армии в Германии и с грехом пополам владели немецким языком. Я шепнул ему, что мы сыграем роль немецких матросов и посмотрим, что из этого получится. Вадим, парень заводной, охотно поддержал игру, поставив непременное условие, что, выявив таким образом большинство проституток, мы обратимся к соответствующим властям и поможем им очистить город от такого позорного явления.

Мы двигались в довольно густой толпе гуляющей публики, изредка перекидываясь немецкими фразами из армейского лексикона, вроде: «Руки вверх!», «Следуйте за мной!», «Так точно!» и «Гитлер капут!», и, как мотыльки на огонь, выпархивали к нам девицы, пристраивались впереди нас, какое-то время мы следовали вплотную за ними, и затем они заговаривали с нами.

Как избалованные и опытные покупатели, мы цинично разглядывали их, а Вадим старался запомнить, и потом молча, жестами отказывались от их услуг. Стоило им исчезнуть, как тут же возникали новые, и игра повторялась.

Так мы прочесали всю набережную, и Вадим засек несколько десятков девочек, чья древнейшая профессия не вызывала сомнений. Вадиму это казалось крушением привычного мира. Советский народ представал в совершенно искаженном свете перед иностранцами, и этому нужно было немедленно положить конец. Он умолил меня пойти вместе с ним сейчас же к местному начальству и предложить простой и вернейший способ очистки города от позорного элемента — девиц легкого поведения, предлагающих услуги иностранцам. Мы, мол, вдвоем снова пройдем по набережной, как бы прогуливаясь, а детективы в штатском пусть следуют за нами и хватают каждую девицу, которая заговорит с нами. А в стороне пусть дожидается большой милицейский фургон: мы его полностью загрузим «уловом».

Велико было изумление Вадима, когда дежурный офицер в приморском отделении милиции, вежливо выслушав его горячую речь и в деталях разработанный проект, поблагодарил и беспомощно развел руками, сказав, что всех этих проституток милиция знает наизусть, а взять их не может.

— Почему? — ахнул Вадим.

— Потому что у нас, в советской стране, нет проституции. Ясно? Такова официальная точка зрения. А раз ее нет, как же с ней бороться! Нонсенс! Конечно, можно было взять их под другим предлогом: тунеядство, бродяжничество. Но и тут мы — пас. Они все работают, некоторые даже состоят в комсомоле. А вечерами, когда они вправе распорядиться своим временем, как вздумается, выходят на панель и торгуют своим телом за пару заграничных чулок или губную помаду. Милиция бессильна, когда закон лицемерит.

— Что-то не в порядке в нашем отечестве, — бормотал сбитый с толку Вадим Локтев, когда мы покинули милицию и снова вышли на набережную.

Он был искренне раздосадован и уж ни на кого не смотрел, а пытался своими неокрепшими мозгами связать жесточайшую реальность с подмалеванным фасадом нашей действительности, который он же своими руками окрашивал в радужные тона.

— Слушай, давай сами наведем порядок, — не мог успокоиться он. — Пусть нас, как иностранцев, поведут к себе домой. А когда разденутся и лягут в постельки, мы вынем из штанов ремешки и выпорем по-отечески, приговаривая: мол, не позорьте советскую власть, суки. Наши, мол, космонавты вызывают у всего мира зависть и восторг, а вы топчете в грязь престиж первого в мире социалистического государства.

Делать нам было нечего, мальчишеская горячность Вадима меня смешила, и я не стал его отговаривать, полагая, что неплохо развлекусь.

Мы остановили свой выбор на одинокой проститутке, заметно выделявшейся среди остальных. Она была, в отличие от них, некрасива и бедно и неопрятно одета. Неопределенного возраста — между двадцатью и тридцатью. Белесые, свалявшиеся, нечесаные волосы, никаких следов помады на невыразительном лице. На костлявых плечах длинная, явно чужая кофта. Туфли на сбитых и скошенных каблуках.

Это еще больше возмутило Вадима Локтева. Что, мол, подумают о советской молодежи иностранные матросы, переспав с этим огородным пугалом. Вадим уже забыл о нравственности. Его теперь беспокоило, чтобы советские проститутки имели подобающий вид и в постели не уступали пальму первенства своим заграничным товаркам. У Вадима мозги были туго нафаршированы.

Покачиваясь на сбитых каблуках, девица прошла несколько шагов впереди нас и, резко обернувшись, выдавила профессиональную улыбку, озарив Вадима черным провалом на месте отсутствующего переднего зуба.

— Иностранцы? — спросила она по-русски и, ухмыльнувшись, добавила: — Иностранцы-засранцы.

Вадим и я сразу же вошли в роль и, выразив на своих сытых, откормленных лицах абсолютное непонимание русского, дружным дуэтом переспросили по-немецки:

— Вас?

— Хер тебе в глаз, — в рифму отпарировала славяночка, показав свое полное презрение к загранице и вызвав у меня молчаливый восторг. Она мне сразу понравилась. Вот он — результат нашей ура-патриотической пропаганды! Проститутка — великодержавный шовинист!

— Ладно, хватит трепаться, — по-русски продолжала она, нисколько не заботясь, понимаем ли мы ее. — Меня зовут Валя.

И для большей вескости она ткнула себя пальцем в плоскую грудь:

— Валя! Ясно? А неясно, тоже невелика беда.

— Валя, Валя, — хором повторили мы, кивая головами и глупо улыбаясь, как это обычно делают в советских фильмах актеры, играющие иностранцев.

— За мной! — кивнула нам Валя. — Пойдем ко мне.

Деньги есть? Мани! — произнесла она первое слово по-английски.

— О, мани! — взвизгнули мы и загалдели, как гуси, хлопая себя по карманам. — Мани, мани, мани…

Вполне удовлетворившись беседой с нами, Валя повела нас в сторону от набережной, как раз в том направлении, куда показывал вытянутой рукой с гранитного постамента бронзовый Ленин. А он указывал на величественные многоэтажные здания, полукругом окаймлявшие бухту. Мы прошли эти здания, свернули во двор, и Валя зацокала сбитыми каблуками по ступеням, ведшим вниз, в подвал.

— Боже мой! — пришел в ужас Вадим. — Куда они водят иностранцев? Что они подумают о нашей стране?

Вадиму предстояло удивляться на каждом шагу. Перед ним открывалась жизнь, о которой не пишут в газетах.

Под величественными, облицованными мраморной плиткой зданиями, создававшими с моря выразительный облик приморского города, был второй город — подземный. Подвальные трущобы бесконечно тянулись мрачными сырыми коридорами, на стенах которых, как ребра, выступали ржавые трубы канализации. Во все стороны уходили такие же мрачные переулки со множеством дощатых дверей, откуда воняло детскими пеленками и кислыми щами. Здесь ютились сотни семей. Нам то и дело попадались табуреты с гудящими примусами, на которых варилось что-то в кастрюлях, и белье, сохнущее на веревках.