Читаем без скачивания Маска чародея - Дарелл Швайцер

— Отец принес мне ее во сне. Он оставил ее мне.

Незнакомец сотворил рукой какой-то знак, а затем взял ключ и отпер двери храма, слегка приоткрыв левую створку так, что в нее с трудом мог протиснуться человек. Он жестом велел мне войти, но сам за мной не последовал. Мне показалось, что он остался стоять в дверях, глядя мне вслед, но я так ни разу и не оглянулся.

Вначале мне, ослепшему в кромешном мраке, показалось, что я очутился в необъятной пещере, невероятно тихой, навевающей какое-то умиротворение, и я даже решил, что из ее глубин медленно восходит ласковое солнце. Но это оказалось простой игрой света. Когда мои глаза привыкли к темноте, я различил круглое отверстие в куполе храма, а под ним — слегка склоненную массивную голову бога и сгорбленные плечи, сплошь покрытые спящими птицами. За статуей располагались бронзовые ставни, которые вскоре должны были открыться, чтобы выпустить птиц наружу. Но пока птицы сидели на Бель-Кемаде, заменяя ему одеяние, — они облепили его мраморные плечи, колени, сгрудились у ног…

Я медленно проскользил по отполированному до зеркального блеска полу между тысячами молчаливых птиц и преклонил колени перед стопами статуи, где мерцала одна-единственная, поставленная кем-то по обету свеча. Маску я положил на пол, чтобы Бель-Кемад как следует рассмотрел ее.

Я обратился к богу и долго говорил с ним, но не молился, как это принято, а просто рассказывал ему обо всем, что произошло со мной, словно выбрал его своим советчиком вместо советчиков-людей, которых у меня никогда и не было. Я рассказал ему, что не понимаю, чего хочет отец и почему он постоянно возвращается ко мне. Я объяснил ему, что одновременно и люблю, и ненавижу собственного отца, который убил мою мать и сестру, но который в самую последнюю минуту всегда пытался дотянуться до меня, чтобы спасти от того, во что сам меня втянул, словно подобный результат был для него скорее поражением, чем победой.

В конце я попросил Бель-Кемада простить отца, даровав ему покой.

Но бог так и не заговорил, во всяком случае, не обратился ко мне. Свет под сводом постепенно становился все ярче и ярче, и как только солнечные лучи коснулись скульптуры, раздался глухой скрежещущий звук, похожий на стон который, казалось, исходил из самого Бель-Кемада, и вскоре весь храм задрожал, а пол завибрировал.

Резкие удары, лязганье тяжелых металлических цепей, с грохотом разматывающихся на лебедке… Я поднял взгляд и остолбенел — ставни в куполе раскрылись, заполнив все пространство ярким дневным светом. Птицы взлетели, все одновременно, и воздух наполнился хлопаньем крыльев и какофонией криков, слившихся в единую песню без слов. Птицы покружили вокруг головы божества, подобно пчелиному рою, вылетели через окна и исчезли в небе.

Снова тишина… Только перья кружатся в воздухе… Я неподвижно сидел с серебряной маской на коленях, готовый предложить ее в дар богу, если он нагнется и возьмет ее. Прошло уже много времени, прежде чем я понял, что двери у меня за спиной открылись, и в них, перешептываясь и показывая на меня, толпятся люди, сдерживаемые безбородыми мужчинами в белых мантиях с красными пятнами. Скоре всего, это были священники.

Я оставил серебряную маску на полу для того, чтобы бог поразмыслил над ее судьбой, поднялся и направился к дверям. Стоявшие сзади подпрыгивали, чтобы получше рассмотреть меня. Но оказавшиеся впереди в испуге подались назад. Толпа разделилась, и я вышел на ступени храма. Поднялся ропот, как от наступающей волны прилива, — вся площадь была заполнена людьми, совсем недавно спешившими по своим делам, но теперь собравшимися группами и что-то оживленно обсуждающими: речь, несомненно, шла о только что случившемся чуде. Все новые и новые зрители подтягивались к храму, и многие из них смотрели на меня в ожидании. Кто-то в первых рядах упал на колени.

Жрец с женским голосом встал рядом со мной и спросил:

— О, чудотворец, какое вас посетило видение?

Я не мог сказать ему правды, признаться, что я не святой, не чистый душой белый маг и что у меня вообще не бывает видений, а черный маг, преступник-чародей, из тех, от кого следует держаться подальше, из тех, кого лишь используют сильные мира сего, из тех, кого даже невозможно полностью уничтожить, и что боги не слышат молитв чародеев.

— Скажи им, что все будет хорошо, — ответил я.

— Мудрец, но на тебе была серебряная маска Безликого Царя, Взвешивающего Души, назначенного судьей самим Сюрат-Кемадом. Ты должен был узнать нечто большее.

— Да… но… я не могу сейчас открыть этого.

Я сошел по ступеням в толпу, изо всех сил стараясь, чтобы мое лицо осталось столь же холодным, как и отцовская маска. Над площадью пронесся вздох, и огромная толпа расступилась передо мной. На другом конце площади меня ждала Тика. Как только она выбралась из гущи народа и побежала ко мне, раздались крики, но никто не попытался остановить ее. Подбежав ко мне, она вцепилась в мою руку.

— Что случилось? — спросила она, когда мы тронулись в путь, а толпа двинулась за нами на некотором отдалении, с трудом втискиваясь в узкие улочки.

— Мне приснился сон. Отец снова приходил ко мне. Он часто делает это. Я не понимаю, чего он хочет.

— Ах!

— Твоя мать, должно быть, удивилась, обнаружив, что я ушел.

— Когда мы увидели, что твоя комната пуста, окно открыто, а в воздухе стоит запах…

— Вы решили, что я мертв.

Потупив взгляд, она кивнула. Наконец она решилась сказать:

— Хуже того… Мы подумали, что ты был мертв все это время, как отец.

Остановившись, я притянул ее к себе.

— Чей? Твой или мой?

В тот же день мы уплыли из Тадистафона на судне, добравшись до берега в двух паланкинах. В первом восседала госпожа Хапсенекьют, облаченная в роскошное платье со множеством драгоценностей и блестящей золотой короной на голове. Она сидела абсолютно неподвижно, лишь слегка покачиваясь в такт движению паланкина, словно идол какого-то божества.

Но все взоры были устремлены на меня. Люди оборачивались мне вслед. Мне кажется, они ждали чуда или знамения, но ничего так и не произошло. Мы с Тикой ехали во втором паланкине с задернутыми занавесками. Множество священников в бело-красных одеяниях шли у нас по бокам, сдерживая толпу.

Хорошенько рассмотрев все это, я шепнул Тике:

— Мы бы не смогли принять столько людей прошлой ночью.

Она сидела глубоко в тени, одетая в старое платье.

— Мама прекрасно умеет все организовывать.

Неожиданно в наш паланкин просунулась рука. Занавески раздвинулись — там оказалась старуха, еле поспевавшая за нами. Я пожал ей руку. Наши взгляды встретились. Вначале она казалась испуганной, но затем в ее глазах засветилась безграничная благодарность. Под крики толпы священники оттащили ее прочь.