Читаем без скачивания Штормовое предупреждение - Тим Лотт

— Но как им удается без вас выпускать газету?

— А так… Подсуетились сволочи из профсоюза всяких там электриков. Чертовы штрейкбрехеры. Они делают нашу работу. Все он, этот неуч Герберте, дорвался до власти. Этот австралийский висельник решил, что он имеет право творить все, что ему заблагорассудится, но ничего, мы прочистим ему мозги. Мы камня на камне не оставим в этой его новой типографии. Он еще будет ползать перед нами на коленях. Наш главный в стачечном комитете говорит, что мы сладим с австралийцем за две недели. Это максимум. Мы ткнем ему в морду свои права. Мы имеем право на труд, на то, чтобы делать свою работу, мы будем работать в Уоппинге[94]. Мы поднимемся все, как один, как…

Он отпивает большой глоток водки, его глаза затуманиваются чуть сильнее.

— …как крысы из-под обломков. Вот. Точно! Вылезем, как крысы из-под обломков, Морин.

Морин ласково разжимает его пальцы, забирая стакан с водкой.

— Это вряд ли что изменит, Пит… ой, то есть Чарли.

— Что-что?

Чарли смотрит на нее недоуменно, видимо даже не пытаясь вникнуть в то, что она сказала. Морин охватывает панический страх, но она берет себя в руки.

— Я оговорилась, милый. В последнее время я так много времени провожу за рулем, что уже забыла, как ходят пешком. Пит решил дать мне несколько дополнительных уроков, перед очередной сдачей на права.

Чарли вяло ворчит. Он ничего не подозревает, ему просто досадно: приходится тратить деньги на дополнительные занятия, жена оказалась редкой тупицей, никак не может сдать элементарный экзамен по вождению.

— Отдай мне стакан, Морин. Я допью и все, больше не буду. Сегодня очень уж поганый денек.

— Ты не пил с того самого дня, как мы сюда переехали. Может, не стоит начинать все сначала? Пожалуйста, Чарли. Ради меня.

Он смотрит на жену, представив на миг, каково ему будет без нее. Сразу немного отрезвев, кивает.

— Если хочешь, вылей остаток в раковину. Честно говоря, мне теперь даже противно ее пить.

Потянувшись через стол, Морин чмокает Чарли в щеку.

— Вот и хорошо, Рок.

— Это ты мой рок, моя судьба, моя опора. Ничего, как-нибудь выдержим, детка. Вот увидишь. Все вернется на круги своя, Мо.

Он бросает взгляд на пристройку.

— Не представляю, как я теперь закончу эту штуку, без зарплаты.

— Ничего, потихоньку. У меня есть небольшая заначка. Я знаю, что ты вернешься на работу. Обязательно.

— Эта пристройка еще окупит себя, Мо. Вот увидишь.

— Я знаю, Чарли. Я знаю.

И она снова целует его в щеку, улыбаясь при этом решительной и безжалостной улыбкой.

11

Чарли в легком кепи и тоненьком коричневом шарфике сидит на бетонной швартовой тумбе. Сумерки постепенно рассеиваются, подсвеченные вспышками прожекторов "Уоппингской крепости", нового поли-графкомбината. Вокруг страшная толчея. Тысячи людей толпятся перед зданием газеты "Ньюз Интернэшнл". Чарли не ожидал, что эти предатели вызовут такой ажиотаж. Лица вокруг самые разные, как и выражения этих лиц, молодых и уже совсем не молодых. Непосредственно у ворот позволили выставить только шесть пикетов. Остальные тысяч шесть демонстрантов оттеснены на шоссе. Их удерживает там примерно тысяча полицейских, есть даже конное подразделение. У многих щиты и дубинки; они уже несколько часов проторчали в полицейских автобусах и давно дозрели до хорошей заварушки. Чарли подумал, что надо будет в следующий раз прихватить с собой Томми. Пусть отведет душу, помашет кулаками.

Общее настроение примерно такое же, как в семьдесят девятом, полная иллюзия, что ты на фронте: те же долгие периоды изматывающего нудного затишья, чередующиеся с короткими всплесками возбуждения, ярости, приглушенного страха. Полиция наводит на Чарли ужас. Он собственными глазами видел, как они сбивали с ног женщин и детей. Когда он чуть раньше заскочил в паб промочить горло, они буквально ворвались туда, вытолкали человек тридцать наружу, на ходу их избивая, причем без всякого повода. Здешние громилы совсем не похожи на добродушных копов, которых показывают по телевизору: они издевательски размахивают из автобусных окон конвертами с деньгами, когда бастующие начинают наседать, глумливо хохочут. Чарли и представить себе не мог, что тут соберется столько Томми Баков разом.

Высокая ограда опутана проволокой, утыканной острыми лезвиями, иногда это двойные и тройные проволочные петли. Стальные лезвия сверкают на толстой проволоке, как крылья бабочек. Все бывшие склады в округе давно обжиты, превращены в дорогие квартиры. Поодаль парит над всем этим гудящим, закипающим человечьим морем Тауэрский мост.

Чарли оборачивается и вглядывается в транспаранты и флаги над толпой. В основном это эмблемы профсоюзов, но среди них попадаются и лозунги "Остановить вооружение", "Мы за классовую борьбу", "Спасите китов". Желающие "классово" побороться — в обтягивающих голову трикотажных шапочках, в руках у них черные флаги. Чарли с отвращением замечает, что кто-то из них насадил на острие железяки свиную голову.

Господи, а киты-то тут с какого боку? Чарли плевать хотел на китов, на классовую борьбу, на всяких ищеек, выкуривающих по две пачки дорогих сигарет в день. Ему нужна его работа. Ему нужно его прошлое, причем в целости и сохранности. Ему нужен еженедельный конверт с живыми, реальными деньгами, которые он может отдать Морин, а она потом может спрятать их под половицей, как белка в дупло.

Ллойд стоит рядом, тихонечко перетаптываясь с ноги на ногу. Мимо медленно проезжает "фольксваген-жук", оклеенный плакатами и листовками, из громкоговорителей, закрепленных на его круглой макушке, несутся какие-то вопли. Воздух пропитан запахом корицы — тут издавна были склады для хранения специй. Чарли замечает несколько десятков знакомых лиц, это те, кто работал в старой типографии на Грейз-Инн-роуд, но незнакомых лиц во много раз больше. Туристы. Набежали сюда и футбольные фанаты, где-то пронюхали. Есть женщины, даже с детьми. Одна шутница демонстративно распахнула перед проходившим мимо Чарли рубашку. На каждом соске по яркой наклейке: "Не покупай "Сан"[95].

Чарли все происходящее кажется диким и смешным. С какой радостью он сел бы сейчас на поезд и укатил в Милтон-Кейнз, но это пикет на сутки, и он приговорен торчать здесь еще пять часов. Он пытается сосредоточиться на книге, которую прихватил, чтобы было не так тоскливо, детектив Кена Фоллета. Хороший детектив, события разворачиваются очень быстро, в конце все сходится, все довольны. Жизнь вошла в нужное русло, справедливость торжествует, зло наказано.

Чарли захотелось есть. Примерно в сотне ярдов от них стоит лавка на колесах, такие грузовики всегда сопровождают пикеты.

— Снежочек, не хочешь перекусить?

— В этой автолавке, что ли?

— Нет, я как раз собирался заглянуть в "Савой". Заказать себе грудку фазана с жареным картофелем.

— Я никогда не ем всю эту уличную гадость. Еда для кошек. Еда для собак. И собаки для еды, собачатина. Гиацинта кое-что мне с собой дала. Но у меня что-то никакого аппетита. Не нравится мне все это.

— Не нравится что?

— Вся эта свистопляска. Очень уж тут противно.

— Вы только на него посмотрите! — усмехается Чарли.

Ллойд тоже усмехается, машинально проводя по своей пышной шевелюре искалеченной рукой. Первое время его увечье вызывало у Чарли брезгливость, Но теперь эта его изуродованная рука воспринималась уже как часть образа Ллойда. Чарли, ей-богу, был бы разочарован, если бы каким-то чудом у Снежка выросли новые пальцы.

— Какая страшная толпа! Сборище уродов. Вы все страшилы. Один я красивый. Самый красивый мужчина в Уоппинге. Потому что я никогда не дерусь. Потому что я берегу свою красоту.

Чарли смотрит на него. Откуда-то взявшийся солнечный луч вдруг освещает Ллойда, и его кожа кажется сейчас золотистой. Чарли вдруг с некоторым ошеломлением понимает, что Снежок действительно красив, по крайней мере очень пригож, привлекательный мужчина средних лет. Высокий, до сих пор мускулистый и подтянутый, с правильным носом, с большими ясными глазами и высокими скулами. Возможно, все эти его байки про любовные интрижки никакая не выдумка, он действительно бывалый сердцеед, неотразимый денди из Ноттинг-Хилла[96]. Но Чарли тут же себя одергивает: чушь это, полный бред. Снежок много чего рассказывал: как он подпаивал когда-то Гиацинту, чтобы ее задобрить, как водил дружбу со всякими "авторитетами" из уиллесденовского клуба "Зеленые домино". Даже его боксерские подвиги не вызывали у Чарли особого доверия, хотя дружок его вполне убедительно подпрыгивал и пританцовывал, когда изображал очередной шикарный хук.

— Я даже тебе нравлюсь, Чарли. Вижу, вижу это по твоим масленым глазам. Но больно ты некрасив, парень. Вот Морин другое дело, я как-нибудь загляну к ней, утешу. Она слишком хороша для такого извращенца, как ты.