Читаем без скачивания Широкий Дол - Филиппа Грегори

Мне такая жизнь казалась жалкой, убогой, но дедушка Купер иной жизни не знал и к ней не стремился; он никогда не пытался найти себе какую-нибудь постоянную работу и никогда никого не называл «хозяином». В своей грязной маленькой лачуге он спал на тюфяке, набитом листьями папоротника, завернувшись в тряпье, но гордо называл себя свободным человеком; и мой отец, который всегда чувствовал гордость других людей и с уважением к этому относился, обращался к нему исключительно «дедушка Купер» и никогда просто «Джон». Точно так же поступала и я.

Соррел устал ждать меня и даже немного замерз, так что я сперва пустила его легким галопом и прокатилась по заснеженной дороге туда и обратно, а потом свернула направо и поехала по тропе, ведущей к лачугам сквоттеров. Заснеженный лес был окутан какой-то волшебной тишиной. Ветви темно-зеленых сосен и елей, украшенные снеговыми шапками, растопырили застывшие ветки, точно острые пальцы. Даже самые маленькие веточки, как и каждая сосновая иголка, были закованы в скользкий ледяной панцирь. Серебристые березы казались серыми на фоне этой льдистой снежной яркости, а стволы буков и вовсе были цвета оловянной посуды. Мне все более отчетливо было слышно, как грохочет подо льдом Фенни на своих каменистых перекатах, и я подъехала ближе, чтобы посмотреть, как таинственно бежит зеленая вода под тонким серебристым льдом, образуя тихие заводи у берега под нависшими белыми гребнями снега.

Снег в лесу был весь испещрен следами зверья. Я заметила два широких круга – следы кролика, пытавшегося спастись от преследований ласки или горностая, маленькие отпечатки лапок которых были тоже отчетливо видны. Были там и лисьи следы, похожие на следы некрупной собаки, и даже размазанный след барсука, который волочил брюхо по снегу, как бы заметая отпечатки собственных лап.

Я подняла глаза к небу, видневшемуся в переплетении заснеженных ветвей, и поняла, что сегодня снегопад наверняка продолжится. Я снова пустила Соррела легким галопом – мне нужно было успеть домой до обеда. Гунтер легко бежал по хорошо утоптанной тропе – похоже, до меня здесь прошла не одна пара крепких сапог или башмаков на деревянной подошве. Значит, дедушка Купер и впрямь серьезно болен, раз его навещают соседи, подумала я.

Но вскоре я поняла, что приехала слишком поздно: дверь лачуги Купера была распахнута настежь, как в самые жаркие летние дни, и оттуда мне навстречу вышла миссис Мерри, повивальная бабка, которой в нашем приходе также обычно поручали обряжать покойника; она-то и была хозяйкой тех хороших крепких сапог, следы которых я видела на тропе; впрочем, это вполне соответствовало ее уважаемому и весьма высокому для деревни положению.

– Добрый день, мисс Беатрис. А Купер-то скончался, – суховато приветствовала она меня.

Я придержала коня возле изгороди из ореховых веток и спросила:

– От старости?

– И от старости тоже, – ответила она. – Зима всегда их одного за другим забирает.

– Может, у него еды не хватало? Или одежды? – спросила я. Дедушка Купер не принадлежал к числу «наших людей». Он также не был и арендатором, и пенсии никакой не получал, и все же он проживал на нашей земле и все это время ухитрялся как-то выживать. Наверное, я испытала бы чувство вины, узнав, что он умер в нужде.

– Он только вчера вечером съел одну из своих несушек, – сказала миссис Мерри. – Да ничего, он столько зим здесь пережил, несмотря на такую одежду и такую постель. Вам не стоит расстраиваться, мисс Беатрис. Просто время его пришло. И он вполне мирно свой конец встретил. Хотите на него посмотреть?

Я покачала головой. В нашей деревне не было семьи, которую я обидела бы подобным отказом. Но в данном случае я имела право поступить по-своему.

– У него хоть какие-то сбережения были? – спросила я. – На похороны хватит?

– Нет, – сказала она. – Его похоронят в могиле для неимущих, как нищего. У него в доме мы ничего не нашли.

Я кивнула и быстро сказала:

– Я оплачу гроб и службу в церкви. Вы уж, пожалуйста, все устройте, миссис Мерри. Я не могу допустить в Широком Доле таких позорных похорон.

Миссис Мерри смерила меня взглядом, улыбнулась и воскликнула:

– Ну до чего же вы на вашего отца похожи, мисс Беатрис! – Я тоже улыбнулась – это был самый лучший комплимент, какой только можно было мне сделать.

– Да, и очень надеюсь, что это так, – сказала я, кивком поблагодарив ее, и распрощалась с нею.

Через день-два останки дедушки Купера в простом светлом гробу из струганых досок похоронят в дальнем углу церковного двора, возле сарая, где стоит водяной насос и хранятся разные инструменты. Я оплачу и простой деревянный крест, на котором будет написано имя покойного. А поминальную службу отслужит помощник приходского священника, и в церкви соберутся немногочисленные друзья Купера и те деревенские жители, кому просто нечего делать. Возможно, придут и другие обитатели лачуг, но саму деревню мало затронет смерть одного из тех, что живут рядом с ними так обособленно. Я заплачу и за то, чтобы, как полагается, прозвонили в колокол. И услышав этот печальный звон, мужчины, что пашут в поле, или подрезают зеленую изгородь, или копают канаву, прервут работу и стянут с головы шапку, чтобы с непокрытой головой почтить уход старика, который при жизни ни разу не удостаивался такой чести.

Вскоре колокол звонить перестанет, крестьяне вновь натянут шапки на озябшие головы, а могильщики поплюют на холодные ладони и возьмутся за кирки, проклиная жизнь, которая заставляет их в середине января стоять по колено в ледяной воде и без перерыва трудиться до темноты, не имея возможности ни обогреться, ни обсохнуть.

Морозная погода была, конечно, могильщикам очень некстати, но для пастухов эта снежная и холодная зима и вовсе стала настоящим кошмаром. Особенно плохо было то, что снег выпал так рано и обильные снегопады все продолжались; из-за этого овец не успели вовремя свести вниз для окота на более доступных и удобных пастбищах. Теперь приходилось день за днем под снегом отыскивать тропу, ведущую на верхние пастбища, тыча длинными палками в сугробы и пытаясь отыскать твердую белую кочку, в которую превратилась похороненная под снегом овца. А затем следовало решить и еще одну, весьма неприятную задачу – откопать несчастное животное.

Впрочем, наши потери овец были на удивление ничтожны, потому что я с самого начала позаботилась о том, чтобы на верхних пастбищах с рассвета и до сумерек непременно находились люди. Я знала, что эти люди поносят меня такими словами, что, услышь я их, я бы должна была упасть в обморок или хотя бы свалиться с седла, но я в ответ на их проклятья только смеялась.