Читаем без скачивания Четвертое сокровище - Симода Тодд

Тина заметила одинаковые зоны активности на обоих снимках — не абсолютно идентичные, конечно, но схожие.

— Что это за зоны? — спросила она.

— Вообще-то я не специалист, но вот эта… — Он провел пальцем круг над одним сканом. — Эта похожа на мозжечковую миндалину.

Амигдало (мозжечковая миндалина): миндалевидная масса серого вещества, состоящая из клеточных тел нейронов. Мозжечковая миндалина считается источником негативных эмоций — гнева, страха, печали. Удовольствие и ощущение счастья в равной степени являются как результатом отсутствия этих эмоции, так и вызываются притоком допамина и ощущением «значимости» (что подтверждается фактом активности вентромедиальной зоны предлобной части коры головного мозга — области, которая сравнительно менее активна у тех, кто страдает от депрессии, и более активна у страдающих любого рода манией.

Допамин: нейромедиатор аминовой группы (C₈H₁₁NO₂₁), активизируется при различных реакциях возбуждения и моторной активности.

Тетрадь по неврологии, Кристина Хана Судзуки

— Эмоции?

— Верно. А вот эта зона сзади — очевидно, зрительная зона коры головного мозга.

Тина кивнула:

— Все сходится — он же смотрит на рисунок.

— Ну. — Уиджи показал на другой яркий участок. — Это зона моторных рефлексов. Точно не знаю, но думаю, это активность его правой руки.

— Зона моторных рефлексов? Но он не двигался, когда мы делали снимок.

— Точно — он, похоже, совершал мысленно те же движения, что и тогда, когда его рисовал. — Уиджи сделал большой глоток кофе. — Но наибольший интерес представляет предлобная зона.

Он показал одну зону на снимке. Тина присмотрелась.

— Но тут же нет никакой активности.

— Совершенно верно. Обычно в этой зоне всегда что-то есть — это место, где происходит сознательный анализ. Это говорит о том, что его рисунки — чистой воды движение и эмоции.

Тина откинулась на спинку стула, сжав в руках теплую кружку с латтэ.

Уиджи купил еще по кофе. Когда он принес кружки, Тина сказала:

— Если честно, мне совсем не кажется, что мы добились нашим экспериментом многого.

— Почему?

— Во-первых, у него такие обширные повреждения. Кроме того, рисунки кажутся бессмысленными. Как у ребенка.

— Знаю. А я в восторге. Думаю, здесь все-таки что-то есть. — Уиджи показал на пачку сканов. — Я моту поговорить об этом с Аламо. Думаю, он очень заинтересуется.

— Профессор Аламо? Да он наверняка только посмеется.

— Нет, он-то уж точно не смеялся.

— Уже?

— Извини, но я не мог сдержаться — хотелось проверить его реакцию. Получить ценные указания, и все такое. — Уиджи слабо улыбнулся. — На самом деле я подал ему мысль, что ты можешь стать прекрасным дополнением к нашей исследовательском группе, особенно если приведешь с собой таком ценным объект.

— А как же профессор Портер? Она меня убьет. Ей тоже нужен сэнсэй.

— У Портер нет перспективы.

— Перспективы? То есть?

— То есть перспективы оказаться среди суперзвезд научного мира. Аламо метит на Нобелевку.

— Правда? — Тина пристально посмотрела на Уиджи. — Ты серьезно?

— Еще как.

— Но я только начала работать с профессором Портер.

— Самое время перейти.

Тина сделала большой глоток.

— Не знаю… похоже на предательство.

Уиджи похлопал ее по руке:

— Обещай мне, что подумаешь об этом.

— Хорошо.

Сан-Франциско

Вечером, возвращаясь домой на электричке, Тина вышла на станции Пауэлл-стрит. Протиснулась сквозь толпу, прошла мимо Юнион-сквер и бездомных, оккупировавших скамейки до первого полицейского патруля, миновала книжный магазин «Границы» с потоками входящих и выходящих покупателей, оставила позади кафе-мороженое «Двойная радуга».

В «Тэмпура-Хаусе», насквозь пропитавшемся запахом масла и жареного теста, было полно клиентов. Киёми заметила Тину и подошла к ней. Выбившаяся из прически прядь лезла ей в глаза, отчего Киёми то и дело мигала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Много работы? — спросила Тина.

— Очень. Вон твоя мама. — Киёми показала через весь ресторан.

Ханако улыбнулась Тине, неся поднос с суси к одному из столиков.

— Есть хочешь? — спросила Киёми.

— Просто заглянула посмотреть, как она. Но поесть не помешает — можно мне овощную тэмпуру?

— Без креветок?

— Ну, одной хватит.

— Можешь сесть за тот столик в глубине, — бросила Киёми, спеша к клиентам.

Тина села и стала наблюдать, как ее мать и другая официанта бегают взад-вперед. Клиенты всегда улыбались, когда Ханако подходила к ним, — они, похоже, были довольны.

После того как мама подошла, чтобы коротко поздороваться, Тина вынула хрестоматию и начала читать статью для семинара профессора Аламо. Она понимала крайне мало про нерепрезентативную память: что мозг не хранит жестко закодированные символы, которые легко всплывают в памяти.

Когда последний посетитель — седоватый и сутулый японец — расплатился и вышел, Ханако села за столик Тины. И как бы обмякла на стуле. Тина уже собиралась прочесть обычную проповедь, что она не должна так много работать, ей нельзя так уставать и нужно сократить время работы, когда Киёми поставила на их стол чайник с чаем и три чашки.

Они потягивали чай молча, изредка глядя по сторонам, словно еще остались клиенты, о которых они не позаботились.

Краем глаза Кандо наблюдал, как Ханако берет заказ у соседнего столика. Он узнал ее по фотографии, сделанной двадцать три года назад: ее он использовал в первом деле. Ханако выглядела моложе своего возраста, на который намекали лишь проседь и морщинки в уголках глаз. Жаль, что он не мог сказать того же о себе.

Его удивило, что она до сих пор работает в том же ресторане. Не так уж много изменилось в ее жизни. Официанткой она была веселой и расторопной; она нашла свое место в жизни.

Его обслуживала девушка, похожая на японку, — она гордо щеголяла татуировкой на лодыжке. Он попытался вспомнить несколько английских слов и вздохнул с облегчением, когда та заговорила по-японски. Для начала он заказал пиво и суси.

Когда в ресторан вошла девушка с рюкзаком — студентка, подумал он, — и села за столик недалеко от него.

Кандо понял, что жизнь Ханако все-таки изменилась в одном отношении: теперь у нее была дочь.

За едой Кандо наблюдал за девушкой и Ханако. Ее дочь читала какую-то статью, медленно жуя свою порцию тэмпуры. Ханако подходила к ней в свободные минуты. Наблюдая за ними, Кандо был уверен, что видит мать и дочь. Дочь унаследовала характерные черты матери. От сэнсэя она взяла рост и угловатое телосложение.

Доев, он расплатился и вышел из ресторана. У входа в одежный магазин напротив он нашел укромное место, где его не было видно. Минут через двадцать пара, интересовавшая его, вышла из ресторана. Он пошел за ними по другой стороне улицы, надеясь, что они не сядут в машину.

Когда они свернули на Буш-стрит, детектив поспешил на другую сторону. Он шел сзади приблизительно в полуквартале от них: прохожих было мало. Через три квартала они вошли в жилое здание, адрес которого совпадал с найденным им в 1977 году.

Тина и Ханако прошли мимо сломанного лифта. На нем висела табличка: «Приносим извинения за продолжающиеся неудобства. Запчастей нет на складе».

Ханако приходилось делать короткую остановку на каждом этаже.

— Может, они дадут тебе квартиру на первом этаже, пока не починят лифт? — спросила Тина.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Свободных нет, — ответила Ханако перед штурмом последнего пролета.

Войдя в дом, Тина спросила:

— Тебе что-нибудь нужно?

— Ииэ, сумимасэн[65]. У меня все есть. — Она прошла в спальню, пока Тина что-то искала в своей комнате. Той хотелось попроситься к матери ночевать, но тогда мать узнала бы о проблемах с Мистером Робертом.