Читаем без скачивания Сиятельный - Павел Корнев

— Пять тысяч — это немало, — прищурился Рамон.

— Пять тысяч на двоих.

— Вот уж нет! — отрезал констебль. — Прижав ростовщика, ты спишешь десять тысяч долга, а рискуем–то мы одинаково! Ищешь моей помощи — играй честно!

Я какое–то время обдумывал его слова, потом выдвинул встречное предложение:

— Три тысячи тебе, остальное мне. Идет?

— По рукам, — легко согласился констебль, понимая, как непросто захватить оборотня живым.

Поговорку о дележе шкуры неубитого медведя, которую неоднократно повторял отец, я упоминать не стал. Рамон и без того прекрасно осознавал, сколь невелики шансы у нашей авантюры на успех. Лишь немалый куш на кону заставил его рискнуть и поддержать мою опасную затею.

Когда констебль отставил пустую кружку, я предупредил:

— Понадобится лупара.

Рамон скривился, будто разом выхлебал стакан лимонного сока, и потребовал:

— Гони пятьдесят франков.

— С чего бы это? — нахмурился я. — Сержанту в арсенале за глаза хватит десятки! Тебя ведь еще не уволили!

— А патроны? — напомнил Рамон. — Сам посуди — десятый калибр с серебряной оболочкой задешево не найти. А я не собираюсь охотиться на Прокруста с голым задом!

— Забудь о Прокрусте!

— Лисы–оборотни — обычная банда, — уверил меня констебль. — Лисы, ниндзя, душители Кали — все они простые убийцы, никак не связанные с преисподней. Зловещая репутация — вот и все, что у них есть. На дворе — конец девятнадцатого века, черт побери! Лео, время магии ушло!

— На прошлой неделе мы охотились на суккуба, — напомнил я.

— Разве я что–то говорил об инфернальных созданиях? — пожал Рамон широкими плечами. — Потустороннего отребья остается в нашем мире немало, но тайных магических орденов давно нет! Люди просто не способны хранить секреты, тебе ли не знать? Банда оборотней — это даже не смешно. Думаешь, у Третьего департамента нет осведомителей в китайском квартале? Да эти лисы просто напускают тумана и запугивают мистикой безграмотных олухов…

Я скептицизма приятеля не разделял, но не преминул им воспользоваться.

— Зачем тогда тебе серебряные патроны?

Рамон рассмеялся:

— Лео! Я же тебя знаю. Сейчас мы пытаемся прижать бандитов, а через пять минут охотимся на Прокруста. И кто бы что ни говорил, оборотни — это не сказки…

— …но всего лишь жертвы наследственного заболевания, — закончил я высказывание приятеля.

— С острой аллергией на серебро, — подтвердил Рамон.

— Механист!

— Реалист, — возразил констебль.

— А господин реалист не желает заплатить за патроны из полученной сотни?

— Лео, своей мещанской мелочностью ты меня просто убиваешь! Ты же аристократ, представитель старинного рода Косице!

— Сто франков — это сто франков.

— Сто франков — это четыре констебля, которые постоят рядом, пока мы будем задавать вопросы, — заявил Рамон. — Лео, что с тобой? Ты всерьез собирался сунуться в эту клоаку без прикрытия?

— Я полагал, что позаботиться об этом — твое дело, — хмыкнул я, отсчитывая пять десяток.

— Считай, я позаботился. — Приятель забрал у меня деньги и направился на выход. — В восемь на станции подземки у Ньютон—Маркт, — предупредил он, прежде чем захлопнуть за собой дверь.

— Договорились, — кивнул я и только тогда сообразил, что приятель не удосужился расплатиться за пиво.

И это у меня мещанская мелочность?!

6

Остаток дня прошел как в тумане.

Я вернулся домой, пообедал, а когда в очередной раз накатил приступ аггельской чумы, прилег отдохнуть и в итоге проснулся уже на закате с пересохшим горлом и тяжелой головой.

Из правой ноздри сочилась кровь, я ушел в ванную и велел Теодору принести льда. Унял кровотечение, побрился, чего не успел сделать с утра, и начал собираться на вылазку.

Новый костюм надевать не стал, благо прислали из прачечной старый. Туфли, памятуя о том, куда придется идти, поменял на сапоги, потом выглянул в окно и решил дополнительно накинуть сверху легкую брезентовую куртку.

На небе собирались тучки.

Слегка припадая на отбитую ногу, я спустился на первый этаж, взял с полки котелок и повернулся к выглянувшей на шум Елизавете—Марии.

— Когда тебя ждать к ужину, дорогой? — проворковала девушка.

— Понятия не имею, — признался я. — Возможно, к утру.

— Лео, домоседом тебя точно не назовешь.

Я ничего не ответил и вышел на улицу. Низкое небо нависало над самой головой, с востока уже подкрадывались сумерки. Ветер раскачивал черные ветви мертвых деревьев и завывал в дымоходах. Приближалось ненастье.

Я чувствовал это.

Очень скоро резкие порывы и проливной дождь оборвут белые лепестки цветущих яблонь и смешают их с грязью, но заодно они смоют с домов пыль и свежий нагар. В этом городе нет плохого и хорошего, отвратительного и ужасного, черного и белого. Одни лишь полутона и оттенки серого, плавные переходы между дурным и приемлемым.

Граница — она внутри нас. Только мы решаем в каждой конкретной ситуации, какая она, эта серость, черная или белая. Но есть нечто незыблемое. Мерзость. То, что не может считаться добром ни при какой точке зрения, какую бы выгоду ни сулили последствия. Убийство семьи банкира относилось как раз к таким случаям, и у меня все просто зудело внутри от желания добраться до повинного в случившемся чудовища.

А при одной только мысли о том, что этим чудовищем может оказаться господин Чен, зудело вдвойне и начинало дергаться правое веко.

Праведный гнев и корыстолюбие — воистину адская смесь.

Как и условились, Рамон Миро ждал меня перед станцией подземки на Ньютон—Маркт. Когда я дохромал до нее, уже порядком стемнело и всюду загорались электрические лампы. В китайском квартале на подобную иллюминацию рассчитывать не приходилось, но, к счастью, Рамон оказался предусмотрительней меня — на мраморном ограждении фонтана рядом с четырехствольной лупарой стоял мощный квадратный фонарь, вроде того, что брал с собой в подкоп инспектор Уайт.

— Узнал? — спросил я, подойдя к напарнику.

— Порядок, — подтвердил констебль.

На розыски лис–оборотней он надел форменный прорезиненный плащ без знаков различия и, если б не оружие, в своей мятой кепке и потертых сапогах вполне мог сойти за недавнего отставника, небогатого и опасного. Такого народу в тех местах, куда мы направлялись, хватало с избытком. Опиумных курильщиков среди ветеранов было более чем достаточно.

Мне затеряться в толпе, несмотря на неброскую одежду, было несравненно сложнее — подводил высокий рост. Когда в тебе два метра, на фоне коротышек–китайцев ты смотришься, будто пожарная каланча.

— Что узнал? — повторил я вопрос, когда мы спустились на перрон и остановились в ожидании поезда.

— Все не так плохо, — подмигнул Рамон с таким видом, словно чек на три тысячи уже лежал у него в кармане.

— А конкретней? — уточнил я, начиная понемногу закипать.

— Лисы действительно были оборотнями.

— Были? — неприятно удивился я. — Что значит — были?

— То и значит, — фыркнул констебль. — Они работали на триады, но пока за границы китайского квартала не высовывались, наши их не трогали.

Я кивнул. Полицию метрополии мало волновало соблюдение законности в пределах китайского квартала; порядки там устанавливали триады. А дабы приезжие не распространяли свое влияние на соседние улицы, выходцам из Поднебесной позволялось селиться вне исторических границ округи лишь с позволения министерства иностранных дел; китайцам, принявшим подданство Второй Империи, для этого было достаточно разрешения магистрата. И уж это правило соблюдалось неукоснительно.

— Что изменилось? — поторопил я напарника, который отвлекся на перекрученный ремень лупары.

— После! — отмахнулся тот.

Прокатился длинный гудок, из тоннеля вырвался окутанный клубами дыма паровоз, заскрипели тормоза. Расталкивая горожан, мы забрались в вагон третьего класса и заняли угол, бесцеремонно вытеснив оттуда пару работяг.

— Помнишь беспорядки после поражения в Третьей опиумной войне? Лет пять назад было дело.

— Помню.

Неожиданный союз Поднебесной и Японии позволил объединенным силам восточных государств нанести ряд чувствительных поражений русской армии, усиленной колониальными корпусами французов и англичан.

— Беспорядки были знатные, — невесело усмехнулся Рамон. — Ты тогда еще не работал, а мне довелось стоять в оцеплении. Такого насмотрелся, до сих пор те места стороной обхожу.

— Ближе к делу, — потребовал я, вцепившись в поручень. Вагон мотало из стороны в сторону, и возникли даже опасения, что еще немного — и он сойдет с рельсов. Но нет — паровоз постепенно сбросил скорость, выкатил на станцию и остановился.

Констебль отпихнул в сторону притиснутого к нам толпой мужичка и продолжил рассказ: