Читаем без скачивания Туда и обратно - Клиффорд Саймак

— Я помню, — ответил человек. — Мы не знаем, что с ними случилось.

— Это просто, — усмехнулся Саттон, — я убил их.

— Они сделали вам предложение?

— Да. Они предложили мне планету.

— Я знал уже в то время, что это ни к чему не приведет. Я говорил Тревору, что это не сработает.

— Полагаю, что у вас сейчас есть другое предложение, — поинтересовался Саттон. — Несколько повысилась цена?

— Не совсем так, — ответил человек. — Нам пришло в голову, что не следует торопиться. Мы дадим вам возможность назначить свою цену.

— Я подумаю об этом, но не уверен, что смогу сделать это.

— Как желаете, Саттон, — прервал его человек. — Мы будем ждать… И следить. Просто дайте нам знак, когда решитесь.

— Знак?

— Конечно. Просто напишите нам записку. Мы в это время будем смотреть через ваше плечо. Или просто скажите: «Ну, я решился». Мы будем слушать, и мы услышим.

— Просто, — согласился Саттон. — Очень просто.

— Мы делаем это простым для вас, — разъяснил человек, — до свидания, мистер Саттон.

Саттон не видел, но понял, что человек прикоснулся к шляпе… Если, конечно, у него была шляпа. А затем он ушел, свернув с дороги и пройдя через кладбище, двинулся куда-то в сторону леса.

Саттон стоял на пыльной дороге и слушал звук удаляющихся шагов. Мягкие свистящие звуки шуршания подошв о траву, покрытую росой.

Наконец-то контакт! Через десять лет. Контакт с людьми из другого времени. Но это не те люди, не его люди.

Ревизионисты следили за ним. Он даже чувствовал, что они следили. Ревизионисты следили и ждали. Ждали в течение десяти лет. Но, конечно, десять лет его времени, не их. Механизмы и наблюдатели могли выполнить эту работу в течение года и даже недели, если они бросили на это дело достаточное количество людей и техники.

Но для чего нужно было ждать десять лет? Только для того, чтобы дождаться, когда он ослабеет и будет готов согласиться на любое предложение?

Пока он ослабеет?

А затем в его сознании появилась картина, и он остановился как вкопанный в несколько неуклюжей позе, удивляясь, почему эта мысль не пришла к нему раньше.

Они не ждали, чтобы он ослабел. Они ждали, пока Джон К. Саттон напишет письмо. Они все записали, записали на пленку и изучили тщательно его жизнь. И потому они могли предвидеть, как сработает его разум и как он будет действовать. Письмо служило ключом ко всему. Письмо послужило той приманкой, которую они использовали, чтобы завлечь Ашера Саттона в ЭТО ВРЕМЯ. Они завлекли его и оставили здесь, в ловушке, и держали крепко, крепче, чем если бы он был в клетке. Они изучили его теперь и могли с уверенностью предполагать, как он будет действовать. Они знали об этом с такой же точностью, с какой представляли действия старого Джона К. Саттона.

Его разум снова как бы раздвоился и начал осторожно прощупывать мозг человека, удаляющегося к лесу. Ни телята, ни кошки, ни собаки, ни полевые мыши — никто из них не мог даже подозревать, что другой разум проникал в них. С ними было легко, как с марионетками. Что касается мозга человека, то здесь должно быть по-другому. Высокоразвитый и чувствительный обязан почувствовать вмешательство извне, если не будет даже знать об этом.

«Девушка не будет долго ждать. Я слишком долго отсутствовал. Ее чувства не так глубоки. И в общем-то у нее нет никаких моральных обязанностей передо мной, я это слишком хорошо знаю. Очень долго я находился в этом временном склепе. Ей надоело ждать, когда я отсутствовал всего три часа, ну и черт с ней. Я смогу найти себе другую, но вряд ли такую же… м-да… Не совсем такую… Нигде больше не существует такой, как она…»

Саттон отчетливо воспринимал чужую мысль.

«Тот, кто сказал, что Саттон сдастся, сам был ненормальный. Бог мой! Если бы я провел десять лет в этой дыре, то любому, кто пришел бы ко мне из времени, из моего времени, бросился бы на шею и расцеловал. Кого угодно… друга… врага… это не имеет значения. А что делает Саттон? Ни одного слова, ни секунды удивления. Когда я заговорил с ним, то он даже не изменил походки. Он продолжал шагать, как будто я все время находился рядом с ним. Бог мой! Надо бы выпить. Эта работа действует мне на нервы… Хорошо бы забыть эту девушку… Но лучше, чтобы она дождалась меня… Нет, она не станет ждать… Хорошо бы…»

Саттон ушел из его разума и спокойно стоял на дороге.

Он ощутил внутренний триумф, и чувство облегчения разлилось в его груди.

Они на протяжении десяти лет следили за ним, и за десять лет слежки не узнали ничего, кроме поверхностных фактов. Они все записали на пленку, но не догадались, что творилось в его душе. Они могли изучить любого человека, но его душа оставалась закрытой для них. Эти люди способны полностью обнажить человеческий мозг и проанализировать его, прочесть в нем все, что их интересует… Но разум закрыт для них. Он открывал им только то, что хотел открыть, и лишь для того, чтобы не вызвать подозрений, что многое осталось им недоступно. Десять лет назад люди Адамса тоже пытались получить информацию из его мозга, но практически ничего не добились. Ревизионисты следили за ним в течение десятилетия и знали каждое его движение, а также многое из того, о чем он думал, но они не догадывались, что он может развивать свой разум и воплощаться в разуме мыши, рыбы… или человека. Если бы они знали это, то, конечно, приняли бы какие-то предосторожности и стали бы еще опаснее. Но они не сделали этого.

Он посмотрел назад, туда, где стояла ферма Саттонов, и в какой-то момент ему показалось, что он видит этот дом, массивный силуэт на фоне ночного неба. Но это была игра воображения. Он просто знал, что дом находится там, и представлял себе эту картину. Одну за другой он воображал вещи в своей комнате: книги, несколько исписанных листков бумаги, бритву. Там не осталось ничего, что могло возбудить подозрение, ничего, что он мог случайно забыть, и ничего такого, что могли бы использовать позднее против него.

Он был готов к этому дню, знал, что этот день наступит, когда Херкимер, или ревизионисты, или правительственные агенты выйдут из-за дерева и пойдут рядом с ним.

Знал ли он об этом?

Нет, этого нельзя было утверждать. Он только верил в это, вернее, готов был верить.

Много лет назад его попытка написать книгу, книгу Судьбы, оказалась бы безнадежной, если бы он написал ее, не используя опыт и знания последнего десятилетия. Все, что осталось от нее теперь, — это кучка пепла, смешавшаяся за прошедшие годы с землей, с дождевой влагой, просочившейся в глубь почвы, и впитанная корнями пшеницы, кукурузы в виде химических элементов.

Его разум сконцентрировался и прояснился, он готовился к этому дню в течение многих лет.