Читаем без скачивания Гнев Диониса - Евдокия Нагродская

Старк упрашивал, злился, уговаривал, но Лат-чинов стоял на своем.

Вечером, когда мы остались одни, он улыбаясь сказал мне;

— Я боюсь разболеться надолго или умереть, и моя миссия не будет окончена. Я еду. Мы увидимся с вами в Петербурге. — Тон его шутливый, но в голосе его звучит решимость, и я более не настаиваю.

Мое сердце сжимается. Через две недели я должна расстаться с моим мальчиком. Но делать нечего, я не хочу ни минуты лишней заставлять ждать Илью.

Старк уже решил, что я приеду к ним на рождественские праздники, хотя бы дней на десять, а в феврале он сам приедет к Латчинову в Петербург.

Я испугалась этого и попробовала его отговорить.

— Не беспокойся, Тата, — сказал он мне, — я понимаю тебя, но неужели ты думаешь, что я нарушу покой «того». Там, в этом городе, мы будем только друзьями. Но ты сама понимаешь, что теперь я не могу так надолго расставаться с тобой. Я бы не отпустил тебя совсем, но я знаю — ты будешь мучиться, а я с тех пор, как узнал, что только долг и жалость к больному человеку удерживают тебя далеко от меня, я спокоен и соглашаюсь на это, Ведь я знаю, что той любовью, о которой мечтал я, ты любила раз в жизни и именно его.

Я принял то, что ты можешь дать мне: твою нежность и страсть. Ведь ты меня любишь немного, Тата, хоть как мужчину?

— Я люблю теперь тебя, как отца моего ребенка, Эдди, — говорю я.

Я не лгу, и мне приятно, что я могу не лгать.

— Вот наша последняя сиеста, — говорю я Латчинову, — завтра я уже буду проводить ее одна. Откровенно говорю вам, Александр Викентьевич, мне страшно тяжело. Вы единственный человек, перед которым мне не надо лгать. Я так привыкла к вам, так дорожу вашей дружбой…

Слезы бегут из моих глаз.

— Я не знаю, чем мы все заслужили вашу преданность. Сколько мы причинили вам беспокойства, хлопот, как издергали вам нервы. Всякий другой махнул бы рукой на нас. Мало этого, я считаю, что Старк обязан вам и жизнью, и рассудком. Он так любит вас, так уважает, так привязан к вам.

— Татьяна Александровна, бросим разговор о Старке и поговорим лучше о вас, в этот последний часок наедине.

— Что обо мне говорить, Александр Викентьевич. Я считаю, что жизнь моя кончена — я о себе больше не думаю. Я буду жить для ребенка и этих двух людей, которые меня любят — к несчастью.

Я думаю, ни одна женщина не попадала в такое положения, как я. Я сама вижу, что моя жизнь сложилась так странно, так неестественно.

— Татьяна Александровна, хотите, я вам скажу то, что давно хотел сказать вам — мою теорию? — вдруг прерывает меня Латчинов.

— Говорите, Александр Викентьевич, — Вы сейчас сказали: ни одна женщина не попадала в такое положение, жизнь сложилась странно и неестественно.

Но дело в том, что вы «женщина». Поставьте на ваше место мужчину, и… все распутывается, все делается обыкновенным, Ведь десятки, что я говорю — десятки, сотни, тысячи мужчин живут так. Переживают то, что пережили вы. Допустим на минуту, что вы мужчина, и расскажем вашу историю. Вы женаты, живете мирно и тихо с редкой по уму и доброте женой, вы ее любите прочной, «сознательной», хорошей любовью, Вы всецело принадлежите своему искусству, и жена ваша не мешает вам. Она немного буржуазна, не всегда отвечает на запросы вашей артистической натуры, но вы знаете, что она вас любит верно и преданно — живет вами, охраняет ваш покой и уважает ваше призвание, ваши вкусы и привычки.

И вдруг — вы встречаете женщину! Красивую, увлекательную, умную, страстную! Эта женщина влюбляется в вас, не скрывает своего чувства, она говорит вам речи, которых никогда не говорила вам ваша кроткая, милая жена. Она сулит вам такую бездну наслаждений! Красота ее так ярка. Страсть — заразительна! Какой мужчина устоит тут! И вы не устояли!

Вы боролись, вы мучились! Вы не перестали любить свою жену, но «другая» — вся страсть, красота, поэзия!

В то же время эта «другая» — красивый деспот, она хочет владеть вами безраздельно, Ей мало вашего тела — она требует души, Ей мало, что вы ей жертвуете женой и семьей — она требует вашего искусства.

С этим вы мириться не можете. Начинаются слезы, сцены — все, чего так не любят мужчины…

Вы начинаете охладевать. Слезы и сцены удваиваются, утраиваются.

Вы готовы порвать все, кончить, бежать… Но тут — является ребенок.

Вы его любите. Тут нужно оговориться, что ваша любовь сильнее и страстнее любви мужчины в таком случае. Вы родили ребенка «сами». Ведь в силу чисто физических причин не мог же Старк родить его за вас.

Да, вы любите ребенка, вам его жаль. Эта жалость к нему и его матери берет верх над всеми вашими чувствами, и вы решаете пожертвовать вашим искусством и женой. Но когда вы видите вашу жену, прежняя привязанность охватывает вас с новой силой, вы видите еще, кроме того, что и искусство ваше остается при вас.

Прибавьте еще сюда, что в силу посторонних обстоятельств и жена ваша остается одинокой, и у вас не хватает духа порвать с ней, и вы жертвуете другой… и жертвуете с легким сердцем. Вы успокаиваетесь, но… вам не дают ребенка. Привязанность к нему все растет, а вы видите, что покой и счастье этого ребенка можно купить только одним: опять сойдясь с его матерью, которая по-прежнему начинает манить вас своей красотой.

Вернуться к ней — значит убить вашу милую, преданную жену. Оттолкнуть ее — пожертвовать ребенком… Вы страдаете, колеблетесь и… идете на компромисс.

Получается самая банальная история! Обыкновенная история десятка тысяч мужчин.

— Но я-то женщина, Александр Викентьевич, — говорю я.

— Нет, Татьяна Александровна — вы мужчина. Что же в том, что вы имеете тело женщины. Женщины, к тому же женственной, нежной и грациозной. Все же вы мужчина. Ваш характер кажется очень оригинальным и сложным, если смотреть на вас, как на женщину, а как мужчина вы просты и обыкновенны. Добрый малый, большой поэт, увлекающийся, чувственный, но честный и любящий, хотя и грубоватый, как все мужчины. Вы обращали когда-нибудь внимание, как вы ругаетесь? Вы ужасно грубо ругаетесь, мой друг. Я никогда не забуду, как один раз, в Петербурге, мы гуляли с вами, в белую ночь, по набережной. Вы были очень поэтично и грустно настроены.

Вы были такая хорошенькая и нежная… вы декламировали мне:

Взгляни туда, там, на конце аллеи,

Ночной красавицы раскинулись кусты,

Их образ приняли, конечно, ночи феи…

В эту минуту на вас наезжает извозчик. «Куда лезешь, леший!» — крикнули вы с энергией и потом опять продолжали нежно:

Дитя, тоски моей не понимаешь ты?

Как мне хотелось расхохотаться тогда! Но вы были так увлечены стихами, поэзией окружающего, что мне не хотелось нарушать вашего настроения.