Читаем без скачивания Вираж бытия (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зачем это делать?
Так все просто – выбить у них почву из-под ног. Ведь любой политик силен теми людьми, которые идут за ним. И если ты хочешь свалить кого-то большого и влиятельного, то начинать нужно с его людей, выбивая их и вымывая его практическое влияние, реальную власть.
В теории члены ЦК могли и не пойти на такой размен.
Но Михаил Васильевич прекрасно помнил, как лихо они в 30-е закладывали всех подряд ради личных интересов. Не то, что подельников, но и даже близких людей. Все-таки партийные функционеры тех лет – это все еще «селюки», не имевшие серьезного опыта бюрократической работы. Не успели набраться. Не откуда. Вот Фрунзе и убедил Дзержинского зайти с этой карты, уверенный в том, что это принесет им успех.
И вот Дзержинский замолчал.
Наступила тишина.
ЦК, а также пара сотен приглашенных, сидели оглушенные. Молча. Слышно было даже как мухи жужжат.
Сталин, кстати, тоже помалкивал.
Подводка под Ягоду была слишком очевидной. И он, судя по всему, лихорадочно пытался сообразить, чем это вызвано. Особенно его раздражало то, что это совещание пригласили журналистов. В том числе и тех газет, которые он не контролировал. Например, ленинградских. То есть, замять это выступление не получится.
Вон как подался вперед с хищным видом Зиновьев.
Он уже почувствовал свой триумф. Ведь этот выпад был направлен против партийной номенклатуры и ее льгот. То есть, на то, за счет чего держалась власть Сталина в те годы. Да и Троцкий выглядел крайне возбужден. Уж кто-кто, а этот человек будет болтать без умолку. Не заткнешь. Разве что пулей. И дело было даже не во вражде Троцкого со Сталиным, а в общем подходе и взглядах на жизнь. Лев Давыдович был прекрасным разрушителем, то есть, критиком, способным достаточно честно и грамотно раскатать все что угодно. Делать сам, правда, почти ничего не умел. Но разве это требовалось?
Дзержинский завершил свой доклад.
Сложился все листы в папку. Закрыл ее. И поблагодарив за внимание удалился с трибуны, уступив место Фрунзе. Тем более, что вопросов никаких ему не задавали. Судя по нервному виду членов ЦК и прочих лидеров партии, им было не до вопросов. Они без всякого сомнения лихорадочно прикидывали, кого и как они скормят разбушевавшемуся Феликсу, чтобы самим не подставиться. Ну и как бы обрубить концы, ведущие к ним. Чтобы не докопаться. Потому что настрой Дзержинского был мрачен и суров как никогда.
Сталин тоже не задавал вопросов.
Он курил.
И нервно, искоса поглядывая на Ягоду. В принципе он стремился занять все ключевые места своими людьми. Но Генрих что-то слишком наследил. И теперь вопрос его снятия – вопрос времени. Причем недолгого. Вон – он и сам все прекрасно понимает – сидит едва живой.
Ведь не просто снимут.
Его есть за что и к стенке поставить. Это если болтать не станет. А то ведь там к стенке ой как много кто может стать. И Сталин прикидывал расклад сил – как это все разыграть в свою пользу. В конце концов – на него и на совсем уж его ближайшее окружение никаких наездов не было. И под кого копал Феликс – большой вопрос. Слишком уж тут все переплетено. Возможно Ягода действительно подставился и спровоцировал Дзержинского. Вот он и разбушевался.
– Михаил Васильевич, вы нас тоже порадуете очередной порцией критики? – поинтересовался Троцкий с кислой улыбкой на лице.
– В какой-то мере. Немного совсем покритикую. Но в основном буду предлагать меры для скорейшего разрешения поднятых проблем.
– Как уж тут скоро их разрешить? – пыхнув дымом, поинтересовался Сталин.
– Давайте все по порядку. Хорошо?
– От Адама и Евы только не начинаете, – фыркнул Зиновьев. – Переходите сразу к делу.
– Ну что. Можно и так. Смотрите. Думаю, что никто из присутствующих не станет возражать – экономика Союза хромает на все четыре копыта.
– А почему копыта? – смешливо выкрикнул Зиновьев.
– Потому что она напоминает маленького замученного мула. С одной стороны, ему надо тащить огромный воз. А с другой стороны его совсем не кормят. Только понукают, ругают, пинают и заставляют идти вперед.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})– Что вы имеете в виду? – нахмурился Сталин.
– То же самое, что имел в виду Владимир Ильич, когда в 24-ом году хотел уйти в отставку. А именно саботаж НЭПа. Съезд ему пообещал так больше не делать, но вышел из зала и продолжил как ни в чем не бывало. То есть, обманул его. Из благих побуждений, без всякого сомнения. Но сути этого не меняет.
– И ви хотите сказать, что мы должны отказаться от идеи построения настоящей советской, социалистической экономики? – явно начав нервничать произнес Сталин. Он от таких слов наркома аж в лице переменился. Ведь это был явный выпад против него, как главного локомотива скорейшего перехода к социалистическому хозяйствованию.
– Ни в коем случае! – замахав руками, воскликнул Фрунзе. – Социалистическая экономика – это наша цель! Это наша задача! Фундаментальная! Системная!
– Тогда к чему ви все это говорит? Про нашего любимого Владимира Ильича и про нашу якобы измену. – излишне крепко сжав трубку, спросил Иосиф Виссарионович, с трудом сдерживаясь от раздражительного тона.
– К тому, что ложка дорога к обеду. Поясню. Нам нужны колхозы вместо мелких частных хозяйств?
– Нужны.
– А готовы мы к ним?
– В каком смысле?
– Я взял количество земли, выделенной сейчас под колхозы[47], и поделил ее на общее количество. Вышло, что для перевода всех сельскохозяйственных угодий по текущему образцу[48] нам потребуется около двухсот тысяч председателей колхозов. Откуда нам их взять?
– Обратимся к членам партии. Они откликнуться.
– А они что-то смыслят в сельском деле?
– А ви думаете, что верные партийцы не справятся?
– А мы можем провести эксперимент чтобы это узнать. Организовать несколько колхозов, отобрав для этого не желающих этого крестьян. И поставить ими руководить людей, ничего не смыслящих в сельском хозяйстве.
– Не стоит, – вмешался Рыков твердым и уверенным голосом. – Это пустой эксперимент. Только время и силы тратить, да людей мучать. Провал там верный будет. Может быть кто и справиться, случайно, но надеяться на это не стоит.
Сталин промолчал.
Остальные тоже. Вступать в этот спор они не хотели. Опасно. Чревато.
– Нам нужно создавать колхозы, – меж тем продолжил Фрунзе. – Но перед этим обучив подходящее количество председателей в агротехнических училищах. Двести тысяч! Огромное количество. Даже если увеличить размер колхоза вдвое, вчетверо, да хоть в десятеро – все равно очень много. Только тут нужно помнить, чем больше размер колхоза, тем сложнее им управлять. И тем выше требования к компетентности председателя, к его образованности. А ведь нам нужны не только они. Например, еще потребны агрономы – специалисты с высшим агротехническим образованием. Тысячи и тысячи их. Механизаторы, механики, трактористы и прочие. Ведь без механизации все это будет пустым делом. Ну и так далее. И для того, чтобы с размаха не сесть в лужу, нам требуется прорва подготовленных кадров. У нас они есть?
Тишина.
– Вот и я так думаю – нету. Аналогичным образом обстоят дела и с промышленным производством. Только там все еще хуже. Мы вот на днях с Феликсом Эдмундовичем проинспектировали АМО. И что же? Директор завода вообще не понимает, чем управляет. Ходит там дурак дураком. Как болванчик. Но никаких к нему вопросов нет. Он честный партиец и коммунист. Он старается, в меру своих возможностей. Просто ему не хватает образования. Строго говоря у него его попросту нет. И он смотрит на всю эту технику как корова на седло. Из-за чего технический директор разрывается и работает за двоих, а то и троих. А его за то гоняют и дергают, словно это он во всех бедах виновен.
– Причем мы требовали от АМО все больше и больше грузовиков, – с места произнес Дзержинский. – Но даже не обеспокоились тем, как их там производят. И могут ли? Я вот по бумагам, которые мне доносили, был уверен, что там саботируют и бездельничают. Когда пришел и глянул, то обомлел – люди старались, работая на износ, не имея для того подходящих инструментов и оборудования. Хотя деньги выделялись. Но явно ушли непонятно куда. Я сейчас начал трясти Автотрест и нарыл массу неприятных вещей. До завода доходили крохи, остальное прилипало к рукам тех, кто нес.