Читаем без скачивания В стране долгой весны - Евгений Рожков

— Чай готов, — пожав нам руки, говорит бригадир. — Часика два отдохните и начнете считать. Ночью буду перегонять стадо в более надежное место. Не сегодня-завтра крепко дунет.

Мы уловили в тоне бригадира приказ, но смолчали, он отвечает за стадо.

Кормим собак, лезем в палатку и пьем чай. От усталости меня одолевает сонливость. Не замечаю, как засыпаю. У усталого человека не бывает снов.

Просыпаюсь от толчка. Еттегин трясет меня за плечи. Смотрю на часы — четыре дня. Следовательно, мы с Омрынто проспали не два, а все пять часов.

Распогодилось. Сквозь рваные, тяжелые облака прорывается солнце. Мир пятнист и оттого, наверное, кажется веселым.

Помощник Еттегина — пастух Каваугье, мужчина лет под пятьдесят, щуплый, кривоногий, делает тропу от поляны, на которой паслось стадо, к другой, тоже большой, что метрах в трехстах от первой. Затем он начинает голосом подзывать важенок, приманивая их. Олени любят соль. Важенки замечают пастуха и бегут к нему, вначале одна, потом вторая, а следом за ними бегут телята. Каваугье отходит метров на сто, и опять важенки замечают его. Так он доводит первых животных на проталины. За первыми остальные тянутся цепочкой, по проторенной пастухом дорожке.

Каваугье возвращается на поляну и подгоняет тех важенок, что паслись в отдалении.

Сверяем с Омрынто и бригадиром записи. Разница в пять телят — пустяковая разница. Тут же составляем акт просчета и подписываем его.

Омрынто возвращается в палатку, мы с Еттегином ходим по стаду. Бригадир показывает двух хромающих оленей. Нет, у них не попытка, этой болезни сейчас не может быть — элементарные вывихи. Оленухи поправятся.

— Подрастут телята, — говорит бесстрастно бригадир, выслушав меня, — я забью на мясо этих важенок. Не люблю, когда в стаде есть порченые. Потом пойдет, пойдет, и не остановишь. Во всем должен быть порядок.

Что именно «пойдет», я не понял, но с бригадиром спорить бесполезно — он хозяин стада.

Расспрашиваю Еттегина о том, когда в стаде проводился обмен быков-производителей. Давно, он уж и не помнит когда. Делаю запись в блокноте. Племенная работа в бригадах нашего колхоза ведется из рук вон плохо. Бригадир просит, чтобы завезли производителей из соседнего колхоза, пастбища которого простираются к лесотундре, там олени крупнее.

Говорю Еттегину, что препараты и шприцы мною оставлены в ярангах. Теперь до летовки вряд ли кто из ветврачей побывает в его стаде: вскрываются реки — ни пройти ни проехать. На недавних курсах я научил бригадира делать оленям уколы. Важно сразу же погасить вспышку копытки.

Возвращаемся к палатке. Каваугье успел приготовить обед: отварил большую кастрюлю оленины.

— Ыскэку — яловую недавно забил, — поясняет Еттегин, лицо его непроницаемо, спокойно.

— Какие будут заявки? — спрашивает Омрынто.

— Каждый год собираешь заявки и не выполняешь, — отрывисто бросает бригадир.

— Выполним, выполним… — охотно обещает Омрынто.

Небо опять в тучах, похолодало, и вскоре пошел снег.

10 мая

Дневку устроили прямо в тундре, у озера, на проталине. Неподалеку увидели свежие медвежьи следы. Спим по очереди: весной медведи злы и опасны.

Во время своего бдения, я подстрелил гуся. Он сел на соседнюю проталину, и я снял его с первого выстрела.

Дорога уже утомила, тянет назад в поселок, к людям.

11 мая

Всю ночь в движении. Держим путь на запад, дальше от Туманской и моря. Где-то неподалеку озеро Черное, прозванное так за неимоверно темный цвет воды. Тут-то и должно быть маточное стадо Кавакыргина. Нелегко его будет найти в необозримых просторах низовья.

Под утро нас настигает пурга. Ветер порывист, еще небольшой силы. Снеговой мутью закрыло пространство.

Решаем переждать пургу в тундре. Находим низкое, более тихое место. С трудом устанавливаем палатку.

Низ палатки с наветренной стороны придавливаем тяжелой нартой, так вернее: палатку не сорвет.

Готовим на примусе часть убитого мною накануне гуся, кипятим чай, кормим собак. Корма для собак совсем мало. Вся надежда на то, что найдем яранги бригады Кавакыргина и возьмем у них кислой рыбы.

Пурга разгуливается стремительно. Боимся, что паше укрытие сорвет ветром. Но нам повезло, палатку стало заметать снегом. Если растяжки выдержат груз снега и порывы ветра, то мы-то уж как-нибудь перетерпим.

Брезент так громко хлопает, точно кто-то беспрестанно палит рядом из ружья. Если не выдержит полотно, будет худо. Собаки с подветренной стороны палатки, мы слышим, как они скулят и ворочаются.

Тяжелее всего лежать бездвижно: отекают бока, ноги. Одежда волгнет, и потому холодно. Надеваю сухие запасные чижи — меховые чулки. Изредка приподнимаюсь и осторожно, чтобы не задеть брезента и лежащего Омрынто, машу руками, но это плохо помогает, не согревает. Ватная одежда совершенно не приспособлена к холодам. Другое дело — меховая. Шкура впитывает излишнюю влагу, а прослойка между телом и шкурой, образованная волосом, хорошо удерживает тепло.

Одежда белая от холодной снежной пыли. На улице ревет, гудит, стонет. Сколько еще ждать — неизвестно.

Ночь провел в тревожной дреме. То и дело вздрагивал от мысли, что, заснув крепко, могу замерзнуть. А Омрынто безмятежно спит.

12 мая

Под утро пурга стихла. Выползаем из палатки, разгребаем занесенную нарту, укладываемся. Тундра белая, вся в снегу, но этот снег недолог. Первые лучи солнца растопят его, и опять зачернеют проталины. Непривычно тихо. Мгла еще не развеялась, но уже сыро, ветер повернул опять с юга.

Наст держался почти до обеда, и мы успели найти озеро и яранги на его берегу. Оказывается, мы заночевали в двух или трех километрах от стойбища. На поиски же яранг ушло несколько часов.

Маточное стадо паслось недалеко от яранги. Мы застали бригадира Кавакыргина озабоченным: в пургу замерзло семь телят.

После обеда нас укладывают спать. Просчет решено начать на следующий день, когда стадо перегонят на более удобное место.

13 мая

День выдался на редкость тихий и теплый. Солнце печет, снега слезятся. Мы ходим без малахаев, с бурыми от загара лицами. Мы возбуждены, веселы. Омрынто собирает с каждого члена бригады заявки, я инструктирую бригадира и пастухов, как делать уколы на случай вспышки копытки.

Бригадир Кавакыргин необычно внимателен. В свои шестьдесят он еще бодр и подвижен. Два года назад у Кавакыргина умерла жена. Самую пожилую чумработницу в стойбище, жену другого пастуха, он частенько называет именем своей старухи.

— Жалко, что Малышок наш замерз, — говорит бригадир, когда мы шли по стаду, уже просчитав телят. — Слабенький родился, я его за пазухой отогревал. Уж было выходил, а тут пурга, и он потерялся. Каждый гибнет тогда, когда суждено погибнуть.

— Еттегин просто думает — убивай в стаде слабых, тогда в стаде будут только сильные, — говорю я и смотрю в седоватые, выбеленные временем глаза старика.

— Наверно, так и нужно, — кивая головой, говорит старик.

Но по тону его ответа я усомнился в том, что он во всем согласен с Еттегином.

Перед отъездом старый бригадир дарит мне новые дымленые чижи — меховые чулки. Мои, запасные, в пургу отсырели, а потом так ссохлись, что уж на ногу не налазили. Дымленые чижи не боятся влаги. В ответ я дарю старику трехцветную шариковую ручку.

— Теперь пастухам за плохую работу красными чернилами буду двойки ставить, — смеясь, говорит он. — Как ставил нам двойки кочевой учитель, когда еще в колхозе действовал ликбез.

— Балдесь у старика, — смеется Омрынто. И уж серьезно: — Надо и на авторучки заявку написать.

Путь домой всегда короче, чем путь из дому.

За одну ночь успеваем достичь охотучастка Руанто на реке Туманской. После короткого сна идем охотиться. Начался массовый лёт гуся. На сей раз везет: убиваем пятнадцать гуменников. Домой возвращаемся с добычей.

Омрынто вновь заставляет Руанто писать заявку. Тому теперь понадобились и новые капканы.

— Тебе и за жизнь не выполнить всех заявок, — говорю я Омрынто, когда мы с ним остаемся одни в избушке.

— Главное — собрать, главное — проявить заботу, а там как придется, — спокойно, убежденно отвечает тот.

15 мая

Вот и землянка. Здесь мы дневали десять дней назад, когда путь наш лежал в глубь тундры. Такой же солнечный и необычно теплый день. Тундра наполнена брачными, протяжными криками журавлей и гусей. Весна — пора спаривания птиц.

Удивительно чисты и сини дали. Проталин так много, что приходится петлять по тундре в поисках снежного наста.

Пытались охотиться на нерп, но в море так много больших разводий, что не смогли далеко отойти от берега.

Сидим у землянки, на солнцепеке и пьем чай. Слабо дымит костерок. Безмерные дали наполнены влагой и солнцем. Как чисто и первородно в этом мире! Такая же чистота и первородность на душе. Десять дней в тундре! Что ж произошло за эти дни? Кажется, совсем ничего. Но в душе эта дорога осталась навсегда. Подобное состояние души будет неким эталоном, манящей звездой, до которой уж не добраться, ибо пережитое не повторяется.