Читаем без скачивания Призраки оставляют следы - Вячеслав Павлович Белоусов

А случай и правду вывернулся злой…

Гостили они с Бобровым на чабанской точке, первый раз вместе выехали. Степняки принимали сердечно, по своим законам и правилам. Уложили больших начальников на ковры, под бока – подушки, молодого барашка заварили. Перед бешбармаком на середину – блюдо с вываренной бараньей головой. По обычаю аксакал поднял её и начал потчевать гостей. Вырвав глаз и ухо, протянул их прокурору.

– Тебе за законом зреть, значит, глаз и ухо съесть.

Бобров бывал на таких посиделках, все знали, что не терпел он этой процедуры с бараньими причиндалами; варварским способом отделённые от головы, они стекали жиром по рукам и халату аксакала, вызывая у Боброва брезгливость и отвращение. Он даже голову опустил и отвернулся к Каримову, попросил приостановить неприятную сцену, но тот лишь расплылся в довольной усмешке, покачал головой, упрекая; своей волосатой рукой с засученным по локоть рукавом перехватил скользкое месиво у старика и ткнул Боброву чуть ли не в грудь:

– Бери, прокурор! – громко, чтоб все слышали и поняли, кто здесь главней. – Тебе смотреть, мне сажать и карать! Слушай потом, какая о нас с тобой молва разлетится среди народа. Мы их и судьи, и защитники!

Бобров тогда вздрогнул, косо глянул на зарвавшегося милиционера, но слова сказать не успел, зашумели все, приветствуя Каримова, и прокурор смолчал, а потом уже поздно было. Другим раздавались ноздри, щёки и прочее.

Перегнул тогда Каримов палку, выпитая водка ударила в голову, сыграла накопившаяся досада на прокурора, но он не жалел: Бобров больше не спрашивал, кто у него недавно гостил, на какой тоне уху хлебали высокие гости и сколько икры увезли с собой на сувениры.

В этом богатом на рыбу районе Каримов познал многое. Сюда любило наведываться и отдыхать не только обкомовское и облисполкомовское начальство. Для правительства страны, аппарата ЦК, Верховного Совета народных депутатов здесь имелись заветные богатые уголки. Заимки, можно сказать, исторические, где любили проводить отдых, рыбачить и охотиться Хрущёв и Брежнев, Подгорный и Косыгин, ну и люди помельче, но для местного масштаба достаточно величественные и властные. Хрущёв, посмеиваясь, грозился всю страну удочкой прокормить и память о себе оставил: воздвиг никому не нужный комбинат по переработке камыша, через год превратившийся во вредный могучей реке хлам, другой отец отечественной политики отчебучил и круче: начал делить реку, в результате совсем обезводив рыбаков и сгубив миллионные поголовья царской рыбы. Было кому себя показать во всей красе, что уж там говорить! Каримов, как и все, это видел, он часто теперь выезжал к морю, катая высоких гостей, потчевал их небылицами и выдумками, которых насочиняли без него великомудрые подпевалы от науки, и собственными глазами наблюдал, как гибнет природа, а с ней и царская рыба…

Морщился Каримов, подрёмывая на диване и мельком посматривая телевизор, воспоминания захватили его, домой идти не хотелось. Там Галия, вечно допекающая женскими заботами. Никогда она не работала, не допускал этого муж, двоих воспитали, но мало казалось Каримову, хотелось больше, а Галия упёрлась… С этим он связывал все домашние невзгоды, потом вдруг отсоветовали врачи: категорически поздно! Каримов взъерепенился, в город жену возил, светилам гинекологии показывал: баба крепка, статна, пополнела, конечно, но чтобы детей не рожать! Такого в роду Каримовых не было. Кстати, как раз в это время и начал он подумывать о своём роде. А как задумался, начал старейшин расспрашивать, книги ворошить… Оказывается, права была его бабка – он из великого старейшего рода, течёт в нём кровь благородных, могучих монгольских тайджей[21]. Свою сокровенную тайну узнав, не доверял Каримов её никому, мучило его и терзало теперь другое: цепь рода его, идущая от пращуров, покоривших Великую степь, ходивших походами на Китай и Европу, ведущих родословную свою от царевича Кюлюкана, повернувшего войска под Коломной, и ушедших в Уральские степи, могла прерваться, если не сумеет родить Галия ещё одного сына… Рухнет тогда всё! Блажью, запоздалой фантазией назвать это было нельзя, потому что съедала тревога Каримова днём и ночью, звериная страсть по сыну обостряла и без того мучившую его болезнь. Как ни надеялся, как ни мучил он врачей, роковой ответ услышать пришлось. После этого утратила прелести Галия, вызывая лишь безразличие и неприязнь.

Кабинет в райотделе, диван в комнате отдыха стали отдушинами. Незаметно Каримов начал попивать. Но однажды скрутила жуткая резь в животе, оказался на больничной койке, а как обошлось, приучил себя к осторожности со спиртным. Позволял в редких, исключительных случаях. Но осчастливил его Хан – свернул себе шею! Его грозный хозяин, его идол, желания которого он исполнял беспрекословно, почти сдох. Каримов ликовал, а потому мог себе позволить расслабиться.

Первый секретарь райкома партии Хансултанов, которого за глаза называли Ханом, оказался умнее и коварнее всех, с кем до этого пришлось работать, и перед кем вынужден был гнуть голову Каримов. Хан был хозяином в районе, и Каримов понял, что ему ничего другого не оставалось, как выбирать: подчиниться и превратиться хотя бы на время в его нукера, слугу, или стать врагом, но тогда неизбежно погибнуть. Больше таких личностей, как Хан, в районе не было, да и во всей области не сыскать. О Боронине, Максинове и Игорушкине Каримов не думал, то были птицы другого полёта.

Хан – личность из тёмного прошлого, от него за версту несло сотнями, а может, и тысячами погубленных душ. Ещё с тех времён, героических, Гражданской войны. Такие, как он, прошли жёсткое время, вершили страшные дела. Мало кто из них выжил.

А Хан уцелел, плевался Каримов. Не только остался целёхоньким, но и в районе правил суровым хозяином не один уже десяток лет. Съезд в Москве отзвонил по таким, как он, а ему всё нипочём! Могучий, коварный, опасный зверь! В районе он гнул и ломал всех непокорных, последние годы, правда, скромнее стал. Никита Хрущёв его напугал, но как проводили того на пенсию, Хан голову поднял, устояв, в первые секретари райкома выдвинулся. Выходит, ломал голову Каримов, нуждалась власть в таких вождях. И судя по всему, долго такая нужда не угаснет – Брежнев с ленцой реагировал на попытки пострадавших восстановить справедливость. И всё же Хан забеспокоился, неспокойно ему сиделось в кресле. Взять хотя бы последнюю историю с тем мальчишкой, уголовником Топорковым и его дурашливым папашей. Папашу, кстати, Дуремаром зазря нарекли. Теперь-то Каримову известно, зачем старику понадобилась причуда прикинуться полусумасшедшим. Каждый по-своему следы заметает. Хану проще, он наверху оказался, а