Читаем без скачивания Нет - Анатолий Маркуша

Филиппова Клавдия Георгиевна тоже не знала.

— Ну ладно, посмотрим, паживем — увидим…

— Все-таки обидно! Мы стараемся, вертимся, ночи не спим, а они, — Клавдия Георгиевна махнула рукой в сторону окна, — ежедневно демонстрируют свое недоверие: сто раз звонят, сто раз спрашивают, сто раз требуют отчета…

— Ва! Звонят, спрашивают, требуют! Бэспокоятся, валнуются, патаму и не дают никому нормально жить. Ничего! Барковский, я тебе скажу по секрету, может быть, один на весь Советский Союз дэло знает. Пэрэд ним не стыдно отчитаться, его не стыдно послушать! Ни в коем случае не стыдно…

На другой день консультанты не прилетели. Шестая точка была до вечера закрыта густым, непроницаемым туманом.

А Хабаров чувствовал себя плохо.

Температура держалась около тридцати девяти. Временами он впадал в забытье и громко бредил. Весь день от постели Виктора Михайловича не отходили Тамара и Анна Мироновна, то и дело в палату наведывались Клавдия Георгиевна и Вартенесян.

Вечером Вартенесян увел Анну Мироновну к себе. Ужинать. Она сопротивлялась, но Сурен Тигранович настоял:

— Надо кушать, что ты говоришь: не хочу! Несерьезный разговор. Клавдия Георгиевна с твоим Витей посидит, Тамара посидит. Мы покушаем, придем. Если тебе плохо будэт, какая ему от этого польза? Никакой…

В длинной тусклой комнате главврача стоял старый облезлый шкаф, широченная тахта, сооруженная из двуспального пружинного матраца, покрытая дорогим темно-вишневым ковром, два стола — письменный и обеденный; всю поперечную короткую стену занимали самодельные стеллажи, набитые книгами.

— Люблю свою берлогу, — говорил Сурен Тигранович, добросовестно разыгрывая роль гостеприимного хозяина. — Сейчас посмотрим, какой ужин у нас будет…

Они ели разогретые на электрической плитке блинчики, запивали крепким, хорошим чаем. Впрочем, Анна Мироновна почти не замечала, чем угощал ее Вартенесян. А он, великолепно понимая состояние матери, говорил, рассказывал, отвлекал ее…

— После войны я со всей армянской родней катэгорически рассорился. Ты Лизу помнишь? Нэ помнишь, навэрное, — хирургическая сэстра такая была. Я с ней вэрнулся. Мои — ни в какую! Не принимают! Трудно было и ей, и мне. Им тоже, надо думать, трудно было. Я помучился намного, плюнул на все, уехал с Лизой в Воронеж. В науку ударился. Работал, как сто чертей, защитился, Лизу заставил в мэдинститут паступить. Наладилась жизнь. Все хорошо — год хорошо, два хорошо, а потом — плохо.

Понимаешь, у Лизы муж был. Пропавший баз вести муж. Так пять лэт было. Она не хотела с ним развод оформлять. Считала, нэблагородно с пропавшим баз вести разводиться. А он нашелся. Вэрнулся. Полный инвалид. Что делать? Лиза мучилась, плакала, мэста себе не находила… Это рассказать нэвозможно…

Тэперь я думаю: какая история банальная — два и одна, знаменитый драматургический трэугольник. А тогда с ума сходил! Стреляться хотел. Пистолета не было. Она к нему в Лэнинград уехала. Я — сюда.

Мэня домой, в Ереван, звали, в Москву второй мэд приглашал, никуда не поехал. Теперь привык тут. И Клавдия появилась. Тоже, я тебе скажу, невеселая судьба у нее в личном плане… Стали у нас отношения налаживаться, какая-то скотина анонимку написала… Аморальное повэдение, использование служэбного палажения и так далее и тому падобное — шесть страниц! Думал, снимут. Нэ сняли. Выговор повэсили и на том, слава богу, успокоились…

Рассказ Сурена Тиграновича перебил резкий телефонный звонок междугородной.

— Опять! — сказал Вартенесян и, недовольно дожевывая блинчик, поднял трубку. — Слушаю.

— Больница?

— Да-да, больница!

— Кто говорит? — Кто нужен?

— Начальство какое-нибудь есть?

— Начальство? Главный врач подойдет?

— Подойдет.

— Главный врач слушает.

— Здравствуйте, товарищ главный. Механик Рубцов с вами говорит.

— Очень приятно, механик…

— У вас находится полковник Хабаров. Так вот, я хотел узнать…

— Как себя чувствует полковник? Да? Дарагой механик, это уже нэвазможно делается — отвечать сто двадцать пять раз в день, как чувствует себя полковник. Мы человека лэчим, понимаешь, лэчим, а такое дело в пять минут нэ делается…

— Товарищ главный, одну минутку. Я не то хотел узнать. Про полковника мы знаем, в курсе. Спасибо, что хорошо его лечите. Я хотел спросить, какая у него ширина кровати?

— Что? Ширина кровати? Для чего ширина?

— Да я тут Виктору Михайловичу костылики состроил из облегченной дюралевой трубки, складные, ну и еще начал собирать пюпитр с подсветкой, чтобы, пока лежит, читать ловчее было… Почти готов пюпитр, надо только уточнить, на какую ширину разводить опоры.

— Прости мэня, дарагой… Стандартная ширина — семьдесят пять сантиметров. Я ему обязательно привет от вас пэрэдам. Сейчас пойду и пэрэдам. А с костылями пока не торопись. Еще рано. Но понадобятся! Обязательно понадобятся.

Вартенесян положил телефонную трубку, посмотрел на Анну Мироновну веселыми глазами и сказал, не тая улыбки в голосе:

— Слушай, а я начинаю вэрить, что твой сын действительно впалне приличный чэловек.

— Витя? Его все любят, — и Анна Мироновна сразу поднялась из-за стола. — Спасибо, Сурен Тигранович, пойду.

— Иди. Я тоже скоро приду. Подмени пока Тамару, отпусти отдохнуть, совсем дэвочка с ног сбилась.

Глава седьмая

Запись двумя разными почерками.

Первый абзац ее рукой — твердой, аккуратной, ученически-прилежной; второй — неверными, дрожащими закорючками с длинными хвостами у концевых букв:

«5 апреля. Консилиум в составе травматолога, доктора медицинских наук генерал-лейтенанта Барковского А. И., гематолога, кандидата медицинских наук Филиппова К. Д., терапевта, доктора медицинских наук полковника Носенко Э. Л.

У больного, перенесшего комбинированный перелом костей таза и правого бедра, сопровождавшийся центральным вывихом, в результате массивных кровоизлияний в мягкие ткани развился флеботромбоз подвздошной артерии справа. Показаний к оперативному вмешательству в настоящее время нет. Рекомендована дальнейшая терапия прямыми антикоагулянтами, снижение протромбина до 30 процентов…»

Сначала Хабаров услышал характерный грохот снижающегося вертолета и забеспокоился:

— Что такое, Тамара? Эта мельница валится совсем близко.

— Не валится, а садится. Какой вы нервный стали, Виктор Михайлович, просто ужас.

Он усмехнулся.

— Гости к нам прилетели. Профессора разные. Консилиум!

— Для чего? Кто вызывал?

— А никто не вызывал. Просто начальство ваше сомневается — хорошо ли мы вас тут лечим, достаточно ли понимаем… Мы же периферия!..

Потом они вошли белой тихой стаей и сразу заполнили палату от самого окна до двери. Из всех прибывших Хабаров сразу выделил высокого, жилистого, совершенно лысого старика с тяжелыми крестьянскими руками. Халат на старике был распахнут, и Виктор Михайлович разглядел мундир генерала.

Ближе всех к генералу держался плотный, сильно загоревший, спортивного облика человек лет сорока — сорока трех. Чуть поотстал третий незнакомец: пожилой, мелкий, невзрачный — преждевременно постаревший мальчик. Остальные были свои: Вартенесян, Клавдия Георгиевна, больничный рентгенолог, совсем в уголке, между тумбочкой и шкафом, затерялась Тамара. Матери в палате Хабаров не обнаружил.

— Здравия желаю, — громко сказал старик, — моя фамилия Барковский, зовут Аполлон Игнатьевич. Вы улыбнулись, полковник? Прекрасно! В этом месте все люди с нормально развитым чувством юмора и находящиеся в трезвом уме непременно улыбаются. По профессии я костоправ. А коллега Эрих Леонтьевич Носенко, — старик глазами указал на плотного, спортивного облика человека, — специалист по насосам. Ну и еще один коллега — Кирилл Демьянович Филиппов — вампир и кровопийца, научно — гематолог.

Специалист «по насосам» хорошо, добродушно улыбнулся, показав ровный ряд неправдоподобно белых зубов, а постаревший мальчик съежился и почему-то отвел от Хабарова глаза.

Старик генерал сел на поданную Вартенесяном табуретку и, забрав в горсть свое некрасивое лицо, спросил:

— На что жалуетесь?

— Сначала разрешите доложить, на что я не жалуюсь.

— Как, не понял?

— …на что я не жалуюсь, — громко повторил Хабаров.

— Ну-ну, интересно. Валяйте!

— Я не жалуюсь на лечащего врача Клавдию Георгиевну Пажину, не жалуюсь на главного врача Сурена Тиграновича Вартенесяна, еще не жалуюсь на медсестру Тамару Ивановну Воронину и вообще не жалуюсь на больницу. Очень прошу передать инициаторам вашего, Аполлон Игнатьевич, беспокойства, что меня тут превосходно лечат…

— Понял. Хватит, — строго сказал Барковский. — Мы прилетели не с инспекторскими целями, а для того, чтобы обменяться мнениями с коллегами, вместе подумать и по возможности найти быстрейшие пути вашего возвращения в строй. Время, как известно, дороже денег, так что не будем его терять на дипломатические выкрутасы. Прошу отвечать по существу. Что беспокоит в данный момент?..