Читаем без скачивания Час бультерьера - Михаил Зайцев

Что же касаемо папаши корейского вьюноши, с ним у нас отношения более сложные. Для Кима я кто? Для пацана я Великий мастер, прошедший огонь, воду и канализационные трубы современной действительности. А кто я для Юлия? Для человека, который в первый день знакомства представился: «Зови меня Кореец». Для корейца по кличке Кореец я инструмент отчасти. А отчасти – друг. По его милости я стал калекой, с его же помощью приобрел больше, чем потерял. В философско-бытовом плане, конечно. Кисть правой руки мне уже никто не вернет, и хромать я буду до самой смерти.

И в то же время, ежели настигнет меня костлявая старуха с ржавой, затупившейся от веков работы косой, скажем, через час, я уверен – кореец Юлий позаботится о дорогих мне женщинах, о Кларе и ее дочке Машеньке. Моей, пусть и не родной дочери.

И нельзя забывать, что, помогая мне, спасая меня, Кореец одновременно спасает и себя. Второй раз, между прочим, спасает. Впервые он... Хотя, пардон: история о наших былых заморочках – в прошлом. История укрощения Бультерьера длинная, и она уже однажды мною рассказана.

Вернемся-ка, господа, в злободневное настоящее. Точнее – к предисловию сегодняшнего, теплого по-летнему московского вечера.

Когда концерн «Никос» раздул рекламную антикампанию, посвященную кровожадному Бультерьеру, кореец с погонялом Кореец и древнеримским имечком Юлий встревожился не меньше моего. Как уже я намекал выше – мы связаны Судьбой, мы вынуждены помогать друг другу. При этом мы еще и друзья, что... Миль пардон! Я опять углубляюсь в многоступенчатость и сложность наших взаимоотношений.

Короче говоря, Кореец встревожился, отрядил специальных людей искать меня в бескрайних таежных просторах, а сам занялся сбором дополнительной информации касательно инцидента с «Никосом».

Надобно сказать, что Юлику всегда было кем командовать. И в бытность его командиром при погонах, и после ухода в отставку. Всегда были и есть в его распоряжении специальные люди. Не так, чтобы очень уж много, однако достаточное количество. И, к чести Юлика, спешу обмолвиться – он рискует своими людьми только в исключительных случаях. К примеру, предстоящую операцию нам придется провернуть вдвоем. Ким-оболтус не в счет, у пацана роль в грядущих событиях ответственная, однако без риска для жизни... Прошу прощения, я опять не о том. Операция еще предстоит, мы с Юликом подробно разработали... Опять я сбиваюсь с мысли! А виновата в мешанине мыслей пресловутая предстартовая лихорадка, чтоб ее и так и этак...

В общем, найти меня в таежных далях соратникам Корейца не удалось. Покамест я сам не нашелся, Юлик продолжал копить информацию, но ни фига практически не накопил сверх общедоступного. Однажды утром я возник у Юлика на ранчо, как чертик из табакерки, и вплоть до полудня следующего дня перечитывал газетные вырезки, просматривал видеозаписи телевизионных передач, слушал аудиозаписи радиопрограмм. Знатную PR-кампанию против сволочи Бультерьера замесил господин Казанцев. Снимаю шляпу в восхищении.

Более суток я смотрел, читал и слушал, потом поспал часок – снились ужасы – и снова слушал, на сей раз живую речь Юлика. Он поведал мне о некоторых своих аналитических выводах, поделился парой гипотез, выдвинул тройку версий. Не могу сказать, что я сразу и во всем с ним согласился, но... Все!

Все! Мой внутренний монолог пора заканчивать. Прелесть мысленных скороговорок, обращенных к воображаемым собеседникам, в том, что за пару минут успеваешь высказаться и подвести черту под прошлым, подготовиться к старту в будущее. Вслух и с живым собеседником общаться порой, ой, как не просто, а воображаемый слушатель – он заведомо тебе симпатичен, терпелив и благожелателен. Этакий халявный психоаналитик, который...

– Семен Андреич! – Ким нажатием на педаль остановил «ушастого», окончательно прервав мои вербально-повествовательные мысли.

– Да, я вижу. Вон он, твой папка, маячит за тонированным лобовым стеклом «волжанки». Ариведерчи, недоросль. Все помнишь, как и что делать?

– Все, Мастер.

– Не называй меня «Мастером», о’кей? Слово «мастер» у меня ассоциируется в последнее время с вечно бухим начальником бригады маляров.

Я выкарабкался из «запора», сделал пять с половиной шагов вдоль газончика и с превеликим удовольствием забрался в салон самой престижной советской автомашины. После убожества кабины «ушастого» я почувствовал себя прям-таки кронпринцем в шикарной карете.

– Чего ты сказал такого Киму на прощание, от чего у сына физиономия вытянулась? – спросил Юлик, запуская мотор.

Под капотом «Волги» размеренно загудел движок отнюдь не отечественного производства.

– Чего сказал? – переспросил я, ерзая, устраиваясь в переднем кресле для пассажиров. Переспросил и усмехнулся. – Ха! Да так, ерунду. Воспользовался моментом, чтоб лишний раз полечить твоего отпрыска от возвышенного романтизма.

– Благодарю за участие в воспитании сына, Мастер Семен.

– Ха!.. Не за что, мастер-ломастер Гай Юлий Кореец.

Коробка «Волги» с фирменной начинкой от лучших мировых автопроизводителей разъехалась с ушастым недоразумением и покатилась вон из тихого московского дворика к смердящему бензином проспекту.

– Не нравится мне твое веселое настроение, – произнес Кореец, сворачивая на простор проспекта, поворачивая в сторону МКАД.

– Юлик, ты играешь в покер?

– Нет, я не люблю карты.

– Напрасно. Житие наше весьма схоже с карточными играми. Слишком многое зависит от того, какая масть пришла, какую ставку объявляешь, как умеешь считать и блефовать. А блефовать, Юлик, лучше всего улыбаясь. Слабый – плачет, сильный – смеется заранее. Последним смеется тот, кто к игре в жизнь относится с улыбкой.

– Ты блефуешь, – кивнул Кореец. – Ты прячешь за улыбкой прочие чувства, а меня учили при любых раскладах оставаться невозмутимым. Как Будда.

– Это где ж ты видел невозмутимого Будду? Все его канонические изображения улыбаются...

Мы ехали за город и философствовали. Обменивались фразами и фразочками, развлекались, играя в словесный пинг-понг. Пересказывать Корейцу мою трепотню с Зоей Сабуровой – бессмысленно, ибо раз я подъехал к «Волге» на «Запорожце», значит, считаю целесообразным реализовать операцию под кодовым, предложенным мною ради шутки названием «шок и трепет».

Мы оба прекрасно понимали, что «шок и трепет» легко обернется «провалом и позором» в том случае, ежели сударыня Зоя решит поступить как-то по-своему, учудит нечто отличное от того, о чем я ее просил. А о чем я ее просил, Корейцу было, конечно же, известно, ведь это он детально разрабатывал план операции, искал место для «почтового ящика», придумывал систему для связи и так далее и тому подобное.

– Приготовься, Семен. Подъезжаем.

Я стиснул коленями металлическое древко инвалидной тросточки, сильно надавил на загогулину для руки, с трудом ее повернул. Рукоять-загогулина повернулась относительно древка ровно на девяносто градусов, раздался тихий щелчок, и пружина, препятствовавшая вращательному движению, перестала тягаться силами с моей единственной пятерней. Далее рукоять тросточки можно было вращать легким движением пальца. И ежели повернуть ее еще на девяносто градусов, то сокрытый в полости древка заряд бабахнет – мало не покажется. Разнесет в клочья, к чертовой бабушке, и меня грешного, и Юлика, и «Волгу».

Существовала смехотворно малая, однако, вероятность того, что Зоя Сабурова связалась с начальством «Никоса», едва за мною захлопнулась дверь на лестничную клетку, и начальство сразу же направило к приметной березе в пятистах шагах от дуба с дуплом группу боевиков или же связалось с подмосковными ментами, а могло выйти на связь и с областным отделом ФСБ, не суть важно, кто теоретически, чисто теоретически, может перегнать нашу «Волгу», с какими силами, каких ведомств, опять же – чисто теоретически, мы можем столкнуться возле березы-маяка, однако можем. Пусть и теоретически, пускай и с вероятностью, близкой к нулю. И ежели таковое столкновение, увы, случится, вступать в бой не имеет смысла. Учитывая тот факт, что Казанцеву нужен труп Бультерьера, проплаченные менты, коррумпированные фээсбэшники (а с робингудами из мусарни, с донкихотами из ЧК «Никос» вряд ли тесно сотрудничает) или боевики без чинов и званий, без разницы, кто конкретно будет стрелять на поражение, нас однозначно станут поливать шквальным огнем, и придется нам с Корейцем постараться успеть самоликвидироваться. Придется успеть исчезнуть с планеты Земля таким образом, чтобы не утруждать лишними хлопотами патологоанатомов. Поворот загогулины рукоятки, трах-бах, и мы распались на атомы. И отрубили все путеводные нити следствию, те ниточки, что тянутся к нашим родным и близким.

Дорога, по которой мы финишируем, как я и обещал Зое, асфальтовая, двухполосная. По бокам лес. Редкий, по таежным меркам, чащоба, по стандартам Подмосковья. На добрый десяток километров вокруг ни единого крупного поселения. На похожей, мало популярной лесной асфальтовой дорожке мой двойник перебил охрану господина Юдинова, ныне покойного президента нефтяного концерна «Никос». Эта и та дороги в неожиданно приличном для области состоянии и судьбу имеют схожую. Та – ведет в вотчину россиян с достатком много выше среднего, эта тянется до громадной проплешины в лесах, до поляны искусственного происхождения размером с пару футбольных полей. Полянка образовалась в девственных лесах, в «легких столицы», лет несколько тому назад. По мере того как она образовалась, к ней тянули дорогу. Лесорубы и дорожники закончили работу одновременно, настал срок поработать землеустроителям, строителям и архитекторам, однако случился облом – фирма, купившая участок леса под застройку, поссорилась с налоговиками и до сих пор судится, пытаясь отстоять свое право на приватизацию лесных угодий. Несчастные фирмачи дышат городским смогом и верят, что когда-нибудь возведут все же на далекой лесной плешке шикарный коттеджный поселок. Ну-ну. Блажен, кто верует...