Читаем без скачивания Хоксмур - Питер Акройд

Я написал его слова на бумажке — дай умереть малым сим, — однако по-прежнему не мог найти никакого ключа к их смыслу. Несколько времени спустя мне пришло в голову взять первыя буквы этих слов и составить из оных что-нибудь сходное; итак, к ужасу моему вышло: Дайер убил меня сегодня. Пораженный, взирал я на свои труды: возможно ли, чтобы злодей предсказал собственную судьбу, когда он веселился за кружкою всего за несколько минут до гибели? При всем том, естьли эти слова суть Вальтеровы собственныя, то как ему возможно было снестись с мертвецом, разве что дух того каким-то образом в него вселился? И когда он сочинил сие тревожное посланье? Вокруг меня вихрем кружились страхи, я произнес вслух: Вальтер, Вальтер, не сошел ли я с ума? В сей же миг раздался стук в дверь, и я подскочил, будто пес, который боится плетки. Но там оказался всего лишь этот хлыщ Ванбрюгге, опять явившийся с поклоном: господин Гейес, говорит, был великой охотник до пиес, а потому, когда обрядим его в саван и передадим приходскому служке, нам должно самим отправиться в Театр, дабы почтить его память. Согласны ли Вы, господин Дайер?

Я-было собирался высказаться, однако мозоль тщеславия у сего человека такова, что делает его неуязвимым, и все, что ему ни скажешь, он принимает за добрые вести. Уговорились, отвечал я.

Вернемся, однакожь, к моему рассказу: был созван суд присяжных, собравшихся для того, чтобы расследовать, как была убита сторона (так они его называли); допрошены были все очевидцы, какие имелись, кроме Вальтера, однако, по подозрению большинства присутствовавших, свидетельства их были черезчур путанны. Одни на допросе подтвердили, что видели человека большого росту в темном плаще, ожидавшего около полуночи в конце Попс-хед-аллея, тогда как другие заявляли, что заметили у новой церкви пияницу; еще кое-кто полагал, будто слышал бурное пение в вечерних сумерках. Все они имели лишь туманное представление о времени, и вскоре сделалось понятно, что ничего определенного тут заключить нельзя. Так оно и происходит, что мир создает собственных Демонов, какие потом являются людям.

Меж тем злодея Гейеса обмыли, выбрили и обрядили в саван; его оставили лежать в гробу всего на один день, поместивши тряпицу на лицо и шею, дабы скрыть признаки смерти, после чего, пронеся тело по Чипсайду и Поултри, его погребли у восточной стены Св. Марии Вулнот. Сэр Христ., испытывавший великую неприязнь к похоронам, смотрел, вздыхаючи, на недавно построенные стены вместо того, чтобы опустить взор в могилу. Господин Ванбрюгге оглядывал собравшихся с видом меланхоличным, когда же мы бросали на гроб веточки розмарина, то он оживленным тоном все повторял слова, прозвучавшия во время службы: ибо прах ты, и в прах возвратишься, говорит, ибо прах ты, и в прах возвратишься. После он перегнулся ко мне и шепнул, прикрыв рот рукою: Вы, господин Дайер, сколько я вижу, не ревностный почитатель.

Вера моя — вот истинная религия, отвечал я, не подумавши.

Что ж, говорит он, а сам улыбается, господин Гейес теперь в сих науках у нас мастер.

За сим мы возвратились на Чипсайд тем же порядком, что пришли; Вальтер все еще отсутствовал — как полагали, страдал от душевного недуга, проистекавшего от нежданной встречи с ужасным трупом. Однакожь все мы (не считая сэра Христ.) веселились, воодушевляемые известною песенкою, а я все жив!; в пять часов пополудни того же дня мы, пройдя через Нев-инн и пересекши Рассел-каурт, направили свои стопы к Театру. Господин Ванбрюгге, ревностный поклонник искусства брадобрея, после визита к оному явился разукрашенным: весь вымытый, в пудре и духах, благоухает, что твой тропической бриз или же кулек сластей; вот вам щенок самовлюбленный, который родился мальчишкою и всю жизнь проживет, так и не ставши мужем. Пожаловавши слишком рано до начала пиесы, мы прошлись по передней зале, представлявшей собою не что иное, как место свиданий на любой прихотливой вкус, иначе говоря, базар, среди коего молодые и старые выставляют себя на продажу. Бок о бок с гуляками, кои прохаживаются, сунувши руки в карманы, попадаются дамы из домов терпимости: все подмазанныя да раскрашенныя, а меж тем, загляни поглубже, так они стары да желты, с души воротит, да и только. После, кинувши случайно взгляд, я заметил шлюху, что повстречалась мне в ту роковую ночь; я тут же отворотился от нее и занялся чтением объявлений, наклеенных на колонны.

Ах, говорит она, приближаясь и обращая свои слова к какому-то черному Диаволу в маске, видали Вы, как на нас Капитан воззрился, аж зубами заскрежетал, словно съесть нас готов за то, что смотрим на него. И опять, подошедши ко мне совсем близко, молвит: Капитан, Вы ко мне спиною поворачиваетесь, как прежде, бывало. И засмеялась, я же задрожал и вспыхнул. А она говорит, взявши мои руки, взмокшия от пота, в собственныя: вот они, руки эти, сильныя, чего только не способны натворить. Не успел я и рта раскрыть, как швейцар стал ходить меж собравшихся со словами: пиеса начнется ровно в шесть часов без промедленья, прошу покорно заходить, прошу покорно заходить. Стало быть, в другой день, Капитан, говорит она, или же пускай будет другая ночь. И пошла прочь с улыбкою.

Помедливши, чтобы перевести дух, я взошел в партер, где протчие уже сидели на скамьях; и то сказать, места были не лучшие, ибо господа впереди нас до того напудрили свои парики, что, стоило им обернуться, дабы поглядеть на общество, как моим глазам беда пришла. Будучи в дурном расположеньи духа после разговора со шлюхою, я поперву решил, что они уставились главным образом на меня, но вскоре мое волненье улеглось, когда я понял, что взгляды их ничего не означают ни для их самих, ни для протчих. Итак, несколько успокоившись, я устроился на месте и принялся наблюдать за сборищем: амурныя перемигиванья, усмешки в духе времени, старомодные поклоны — не мир, но маскерад, представление на театре, да такое, где персонажи не знают своих ролей и вынуждены приходить в Театр, чтобы их разучить. Поболее неприличия, чтобы сидящие в партере увидали самих себя; пускай со сцены не сходит порок, сопровождаемый ругательствами, богохульством и неприкрытою похотью. Чем грубее черта, тем правдивее.

Наконец занавес открылся, и за ним обнаружилась темная комната, где кто-то играл с колодою карт; над его головою висело с дюжину облаков, окаймленных черным, да молодой Месяц, несколько подпорченный. И тут я на мгновение очутился в окруженьи сих раскрашенных картин, зажил их жизнью, хоть и оставался сидеть на месте: вот лорд Всегордейший уводит Простушку Долли[59] прочь, на сцену вытаскивают декорацию, изображающую камеру пыток, где он произносит: как Вам нравится эта лента (указывая на кнут), этот отрез (указывая на нож), этот чулок (указывая на висящую веревку)? Я снова превратился в дитя, наблюдающее за прекрасным миром. Однакожь волшебство рассеялось, когда в промежутке какие-то щеголи выскочили из партера на сцену и принялись паясничать средь актеров, от чего все смешалось в кучу. Я и сам смеялся в след за ними, ибо мне нравится веселиться в обществе падших, я нахожу некое удовольствие в созерцаньи мирового уродства. Итак, когда беспорядки улеглись и пиеса возобновилась, мне лишь сильнее захотелось насмехаться над ее раскрашенными выдумками, злобным лицемерием и порочными обычаями, для изображенья коих в ход пущено было словесное лукавство, пустой звон да разнузданное веселье, призванные отогнать скуку и добавить разнообразия. Смотреть на это радости не было ни малейшей, после же в голове ничего не осталось: подобно импровизации перед уроком, пиеса забылась совершенно, так что нечего было ни вспомнить, ни повторить.

Когда сей маскерад завершился, Ванбрюгге, пустомеля эдакой, повел нас в Таверну Серого медведя, куда приходят те, которые головою пусты, умом хилы, а мозгами мелки, чтобы попивать там свой коньяк да предаваться болтовне о только что виданном. Что, сэр, воскликнул он, покуда мы ожидали подавалу, как Вам понравилась пиеса?

Я ее позабыл, сэр.

Так скоро?

Я попросил его повторить то, что он сказал, ибо вокруг нас стояла такая неразбериха разговоров, что я его едва понимал. У завсегдатаев таверн сердца створожены, а души в молоке размочены, однако глотки у них, что твои пушки, из коих так и несет табаком и собственным их зловонным дыханием, когда они выкрикивают: что за новости? который час? холодно нынче, я погляжу! Итак, извольте: Гошпиталь для дураков.

Джон Ванбрюгге — модный Архитектор

Николас Дайер — никто, Сосед

Сэр Филип Бесстыдник — Придворный

Выжига[60] — Делец