Читаем без скачивания Том 6. Дураки на периферии - Андрей Платонов

Ростопчук. Это мы с Иваном вмах!

Ростопчук и Иван исчезают.

Череватов. Как вы себя чувствуете, однако, Александр Иванович? Вы действительно такой оживленный, какого я вижу, или вы только владеете собой и меня обманываете, повергаете в заблуждение, совершаете обходный маневр?

Климчицкий (неуверенно, смущенно). Нет, я вправду веселый, Дмитрий Федорович.

Череватов. Вообще-то я против веселости. Но в данном случае я веселье духа вам рекомендую, предписываю, внушаю, приказываю как генерал-лейтенант!

Климчицкий (по-солдатски). Есть веселье духа, товарищ генерал-лейтенант!

Череватов. Ну вот, так и поступайте: пиво пьете?

Климчицкий. Изредка, товарищ генерал-лейтенант.

Череватов. Чаще, чаще пейте. Ничего не избегайте, делайте все, что все делают, что обыкновенно. Прогуливайтесь, по дороге забредите куда-нибудь — в ресторан, в кафе, в пивную точку, — знаете, есть такие — там всегда ассамблея посетителей и всего один прилавок, а за ним особа стоит, пиво в кружки наливает, до черты никогда не допустит и сама, бедная, за счет недолива, за счет пены живет. Да бог с ними, вы их не избегайте и не обижайтесь на них… Ну, я вечером, может, еще проведаю вас.

Климчицкий. Прошу вас, Дмитрий Федорович. Буду вам очень благодарен.

Череватов уходит. Климчицкий один. Он обходит комнату, осматривает мебель, стены, трогает руками предметы, молчит.

Вещи хорошие, но — чужие. Она их никогда не видела.

Пауза.

Надо иметь и свою собственность… Жалкая у нас с ней осталась собственность! (Вынимает из бумажника два предмета: фотографию Марии Петровны и ее носовой платок. Фотографию он прикрепляет к стене, пользуясь молотком и гвоздем, оставленными Иваном на полу. Затем он подносит платок к своему лицу, нюхает его). Еще руками ее пахнет.

Занавес

Картина четвертая

Та же обстановка. Убранный стол с яствами, но яства эти довольно скромные. Сначала сцена пуста. Затем входит Климчицкий. Одет он по-прежнему в гражданский костюм, он по-прежнему в напряженном состоянии духа, которое извне кажется спокойным и даже веселым. Он подходит к столу, смотрит на яства.

Климчицкий. Мария тоже любила гостей собирать. Я, помню, еще ревновал ее к обществу. Как и всякий человек, я хотел, чтоб она только меня одного знала на свете… Она мне раз правильно сказала: если я тебя одного буду знать на свете, какая же честь в моей любви к тебе? Я тогда понял ее, а согласиться не мог. Теперь я согласен с нею, но сказать ей об этом не могу, поздно уже. Главных, самых важных слов я так и не успел ей сказать. А уже гостей созвал, веселиться хочу — все творится по какому-то странному самотеку обычая и любезности. Не устраивать ли это все, взять трость в руки и уйти одному в ночное мирное поле?.. Как ты думаешь, Мария Петровна? Ты молчишь, ты всегда теперь молчишь. Ты бы позвонила или постучала в дверь и вошла сюда. Я бы многое тебе мог рассказать, самое главное, что не успел сказать и все откладывал, думал — успею, позже скажу…

Стук в дверь.

Пожалуйста! Входите!

Входят Ростопчук и Любовь.

(К Любови). А мы с вами знакомы!

Любовь. Ну, конечно, Александр Иванович, знакомы, и уже довольно давно. Но вы меня, наверное, ни разу не вспоминали, а я вас — ежедневно (Здороваются).

Климчицкий. Неужели ежедневно — так часто?

Любовь. И даже чаще — непрерывно… Со мною еще сестра моя там в гости к вам пришла, можно она придет?

Климчицкий. А где же она? Пожалуйста!

Ростопчук. Она стесняется, товарищ генерал, она наружи осталась (Тихо). Она сержант.

Климчицкий. Какой сержант?

Ростопчук. Да, ну это — ну, это ПВО, объект сторожат, в объекте сани на зиму вяжут.

Климчицкий. Значит, она тоже солдат. Так тем лучше. Как же смели ее на улице оставить? Разве можно солдата унижать? Проси, скажи — я велел быть ей у меня в гостях!

Ростопчук. Есть (Уходит).

Климчицкий. Любовь Кирилловна! Не хотите ли выпить чего-нибудь: у нас есть пиво, фруктовая вода, чай есть.

Любовь. Только не напитки. Я их видеть не могу. Я сама директор…

Входят Ростопчук и Варвара. Варвара в большом смущении, не видя генерала — Климчицкий в гражданском костюме — немного успокаивается.

Варвара (тихо, Ростопчуку). А где же генерал, товарищ лейтенант? Его не будет?

Ростопчук (тихо). Да генералы сразу не появляются: у них времени нету, у них война на руках.

Варвара смело подает руку Климчицкому.

Варвара (разочарованно). А я думала, вы — генерал!

Климчицкий (улыбаясь). Да что вы!

Ростопчук. Ну, пора! Давай торжествовать, что ль? Прошу! Не теряйте времени, начнем настоящую жизнь!..

Все усаживаются за стол. Выпивают, закусывают.

Климчицкий. Как вы поживаете, Любовь Кирилловна? Как вы устроились здесь?.. И простите — вы замужем?

Любовь (смеясь). Что вы, Александр Иванович? У меня мужа нету. Я вообще трудна для замужества.

Климчицкий. Вон как… Может быть, это вам кажется только, Любовь Кирилловна?

Любовь. Да нет, нисколько не кажется. Да и мне лет порядочно — уже достаточно сравнялось, в деревнях таких, как я, перестарками зовут.

Варвара (хрипловатым, мужским, как бы махорочным, прокуренным голосом). В деревнях такие за вдовцов выходят, а в городе — за инвалидов.

Любовь. Я вот посмотрю — за кого еще ты выйдешь, солдатский сапог с ложкой!

Варвара (тем же голосом). Я-то? Я не солдатский сапог с ложкой, я — воин, я, Любочка, в Сталинграде на волжской переправе связисткой стояла…

Ростопчук. Ого! Вы в Сталинграде были?..

Климчицкий. Так вы воин бывалый, Варвара Кирилловна. Ваше здоровье!

Любовь. Подумаешь — она в Сталинграде была. А я от немцев бежала!

Варвара (тем же голосом). Бежала!.. Сама говорила, как ты бежала — тебя наш боец на руках через речку перенес!

Любовь (обижаясь все более). Неинтересный разговор! И общество скучное какое-то: болящие да выздоравливающие!.. Геннадий Сафронович, а вы говорили — у вас весело будет, народу много, танцевать будем, а тут одна сестра моя, солдат, инструкции говорит, и у меня уже изжога от нее начинается.

Ростопчук. Вот тебе раз! Веселье потом — мы по порядку живем, у нас дом строгий.

Варвара (тем же голосом). А ей тут все равно будет скучно — она генералов любит и старший командный состав.

Ростопчук. Генералов мы доставим! Пустяки…

Любовь (слегка смутившись). Александр Иванович, а вы кто теперь?

Климчицкий. Кем был, тем и остался, Любовь Кирилловна.

Любовь. А я думала…

Климчицкий. А вы не думайте…

Любовь. Я думаю о вас, Александр Иванович.

Климчицкий. Благодарю вас, но это напрасно, Любовь Кирилловна. Чего обо мне думать — какая я задача.

Любовь. Я ошибку сказала — я о вас не думаю, а я вас как-то чувствую и не могу никак ничего понять…

Климчицкий. А что нельзя понять — то, может быть, и недостойно понимания.

Любовь. Не знаю… Я не знаю, Александр Иванович, но мне так грустно бывает жить… У вас тут хорошо, но все равно потом придется уйти и расстаться…

Климчицкий. Это, правда, печально… Но что же нам делать? Разве вы хотите навсегда здесь остаться?

Любовь. Я хочу навсегда тут остаться, это правда.

Климчицкий. Мы бы вам скоро надоели, Любовь Кирилловна. И мы недолго здесь будем — мы уедем опять на войну… А потом, после войны, опять встретимся с вами. Давайте будем дружить!

Любовь (разочарованно). Водиться? Это что!.. Это ребятишкам и девчонкам радость.

Ростопчук (Варваре, тихо). Атака и контратака!

Любовь. А где же музыка?

Ростопчук. Найдется.

Ростопчук встает и садится за рояль. Начинает играть вальс. Любовь протягивает руки к Климчицкому с тем, чтобы он повел ее в танце.

Климчицкий. Прошу прощенья, Любовь Кирилловна. Но сначала я всегда думаю о солдатах. А сержант — тоже дама.