Читаем без скачивания Цикл "Детектив Киёси Митараи. Книги 1-8" (СИ) - Симада Содзи

Затем, на следующий день, 31 марта, Харуми Накамару, девушка, жившая в «Рюгатэе», стала третьей жертвой. Это произошло в самой нижней комнате «Рютэйкана», в «Мукадэаси-но-ма». Судя по словам Танаки, это тоже произошло в комнате с запертыми дверями, как и убийство Сатико Хисикавы.

Затем, в ту же ночь, 31 марта, тела двух упомянутых выше женщин были украдены из пристройки дома полицейского по имени Мори. Мне показалось это очень странным, но на следующий день, 1 апреля, в курятнике храма Хосэндзи обнаружили обезглавленный труп предположительно Сатико Хисикавы. Где ее голова – до сих пор неизвестно. Неизвестно и местонахождение тела Харуми Накамару. Вот перечень произошедшего к этому моменту.

Подводя итог, можно сказать, что есть три трупа, все женщины. Если попытаться найти общие моменты в этой серии убийств, то их обнаружится прилично. Мало того, что все они женщины. Дело этим не ограничивается.

Прежде всего все они были застрелены. Это очень важная отличительная особенность этой серии убийств. И по необъяснимым причинам пули, унесшие жизни всех трех женщин, были изготовлены в 1930-х годах фирмой «Браунинг», и, как говорят, это были пули дум-дум.

Есть и еще кое-что. Все три убийства можно охарактеризовать как убийства в запертой комнате. В случае с Сатико Хисикавой это полностью закрытая комната, тут нет сомнений. В случае Харуми Накамару это не совсем так, как с Сатико, но если принять во внимание рассказ Танаки, то и его можно считать убийством в закрытой комнате, пусть и не до конца.

Самый первый случай с Кэйгёку Онодэрой – тоже вариант закрытой комнаты. Она исчезла во дворе, где за ней наблюдало множество людей. Митико с дочкой видели, как она шла одна из перехода через двор к каменной лестнице от заднего входа в «Рюбикан». Жаль, что точное время здесь не совсем ясно, но Кэйгёку определенно дошла до лестницы и стала подниматься по ней. Поднялась ли она до самого верха, Митико уже не видела, так как вернулась в свою комнату.

После этого Масуо Футагояма некоторое время стоял в коридоре «Рютэйкана», глядя во двор. Смотрел ли он во двор, когда Кэйгёку дошла до лестницы, неизвестно, тут, к сожалению, со временем некоторая неопределенность. Я мог бы как-нибудь спросить его напрямую, но не уверен, знает ли это он сам. Однако, даже если Футагояма посмотрел во двор немного позже, Кэйгёку должна была уже подняться во двор. Однако он там ее не видел.

Сразу после этого по коридору проходила Сатико Хисикава, а за ней Харуми Накамару. Однако никто из них не увидел Кэйгёку Онодэру во дворе. Она исчезла прямо перед тем, как выйти во двор с лестницы.

Погоди-ка, подумал я. Две женщины, Сатико Хисикава и Харуми Накамару, которые в это время возвращались в свои комнаты в «Рютэйкане», глядя на двор, позже были убиты. Это может что-то значить.

Я хотел бы тщательнее разобраться в этом, записав все на бумаге. Но были и другие загадки. Почему тело Кэйгёку Онодэры было изуродовано? И почему под сакурой оказалась только ее правая кисть? Почему зубы отрубленной головы были покрашены в черный цвет? Почему у нее на лбу была написана цифра 7? А на газете, в которую завернули ее тело, было нарисовано множество птиц. Почему?

Кроме того, почему тела Хисикавы и Накамару украли из полицейского участка? И почему труп Хисикавы был обезглавлен и брошен в курятник? Неизвестных бесчисленное множество.

Есть ли для всего этого рациональные причины? Или это просто дело рук сумасшедшего извращенца? Если бы так, как все было бы просто!

– Господин из Токио! – послышался откуда-то высокий женский голос.

Я поднял глаза и с удивлением огляделся по сторонам. У подножия склона, перед воротами «Рюгатэя», стояла Сатоми, держа в руках большую белую утку.

– А, Сатоми, – радостно воскликнул я, подняв правую руку и помахав ей.

– Я собираюсь отнести Хэйту на реку. Пойдете со мной? – крикнула Сатоми.

– Что ж, пойдем, – крикнул я в ответ и сбежал вниз по склону.

Большая утка в руках Сатоми была совершенно белоснежной. Ни одного пятнышка грязи. Она сидела на руках совершенно спокойно, только иногда перебирала ногами.

– Какая чистая! – сказал я с восхищением. – Ты ее моешь?

– Никогда, – сказала Сатоми, – она еще молодая и всегда чистая, даже если с ней ничего не делать.

Сатоми почему-то громко рассмеялась. Ее смеющееся лицо выглядело очень естественно. Но почему она смеялась, я не мог понять.

– Что тут смешного?

– Так, ничего, – сказала она.

Она помолчала минуту.

– Вода с нее сама скатывается. Потому что на перьях есть жир.

– Так спокойно сидит на руках, прямо как кошка.

– Вы хотите подержать?

– Нет, нет, спасибо. Откуда она у тебя?

– В школе была лишняя, и мне ее отдали. Рядом у нас река, и в сарайчике вода всегда есть, поэтому я взяла ее из школы.

– Вода?

– Да, да, вода, которая течет по желобу.

– Ты эту воду для нее набираешь?

– Да.

Мы подошли к берегу реки Асикавы. Мне стало интересно, куда мы направимся дальше, когда она повернула к гигантской сакуре, под которой мы с Кайо вчера наткнулись на кисть. Действительно, это лучшее место для того, чтобы пустить утку поплавать. Тут к кромке воды ведут каменные ступени, есть и просторная каменная площадка почти на уровне воды.

Когда мы прибыли к цели, я первым делом поискал глазами яму, в которой Кайо нашла кисть. Может быть, из-за дождя, а может быть, потому, что полиция приезжала, чтобы провести расследование, а затем засыпала яму, но от нее почти не осталось следа.

Спустившись с уткой на руках по каменным ступеням, Сатоми осторожно поставила ее на просторную каменную площадку, которая, по моим предположениям, служила прачечной. Почувствовав это, утка побрела по камням в воду и поплыла против течения. Вода была настолько прозрачной, что я мог ясно видеть, как ее перепончатые лапы двигались в воде.

– Забавно, – сказал я, – но ты не боишься, что она куда-нибудь денется?

– Нет, она очень трусливая, – сказала Сатоми.

Я сел на ближайший камень и огляделся. Все вокруг уже зазеленело. Было видно, как выше по течению дети играют с сетями.

Подул ветерок, и это было очень приятно. Несмотря на прохладный ветер, солнце грело так, что казалось, будто уже наступило лето. Только что в курятнике храма Хосэндзи я видел труп в таком ужасном состоянии, но этот солнечный свет и ветерок, несущий аромат растений, казалось, унесли все плохое и очистили мой разум и тело.

– Вы приехали из Токио, верно? – зачем-то спросила Сатоми еще раз.

– Нет, из Иокогамы.

Мы ведь уже говорили об этом раньше.

– Расскажите мне о городе

– Ну, хоть это и большой город, он ничем не отличается от Окаямы.

– Но там ведь много бутиков и кафе.

– Да, это правда. Но это не имеет большого значения. Здесь ведь они тоже есть.

– Здесь только одно кафе. Называется «Роман».

– «Роман»?

– Его содержит бабушка.

Она опустила глаза и засмеялась.

– Зимой там подают кинако моти[412].

– Кинако моти… а, абэкава.

– Абэкава?

Сказав это, Сатоми покраснела. Она почему-то страшно стеснялась всего, что связано с ее родными местами.

– Я бы хотел съесть абэкава; их еще продают?

– Абэкава?

– Да.

– Я думаю, продают.

– Вот прямо захотелось. Не ел ничего подобного уже много лет.

– Много лет? Ничего себе!

Сатоми вытаращила глаза от удивления и снова рассмеялась.

– Да, потому что я один живу.

– Вы живете один? У вас нет жены?

– Верно, нет.

Мне не хотелось, чтобы она надо мной смеялась, поэтому я быстро продолжил:

– Где это кафе?

– На Каисигэ Гиндза. Хотите пойти туда?

– Ага.

– Тогда пойдем завтра?

– Хорошо. Ты меня проводишь?

– Да, ладно, – произнесла она неуверенно.

– Вам что, в школе запрещают туда ходить?

– Ну да.

– Я так и подумал.

– С мужчиной нельзя, а если с отцом, то можно.