Читаем без скачивания Заставь меня остановиться 2 (СИ) - Юнина Наталья

— Чё пришел?

— Переигрываешь, — буркнул себе под нос Лукьянов и быстро лег в кровать, оттянув себе половину одеяла.

— Это все, что ты мне скажешь?

— А что ты хочешь?

— Тебе весь список моих «хочушек»?!

— Можно сокращенный вариант

— Для начала, я хочу услышать, как прошел твой разговор с Никой и Измайловым, хочу узнать помирились ли вы. Хочу услышать без шуточных форм, что ты меня любишь. Такой сокращенный вариант тебе понятен?!

— Вполне. Нормально поговорили. Помирились. Как выздоровеем, пригласим их в гости и с тебя готовка обеда. Люблю. Все? А, нет. Люблю тебя. Теперь все? Ах, черт, снова нет, сейчас придерешься. Я люблю тебя. Все?

— Даже не знаю, что сказать. Я обескуражена такой лаконичностью и отсутствию выпендрежничества, — вполне серьезно произношу я.

— Ну тебе не угодить, дорогая.

— Угодить, угодить, — уже мягче произношу я, не в силах скрыть улыбку. — Какой ты все-таки… ух, какой.

— На, кстати, грешница, — тянется к прикроватной тумбочке со своей стороны и протягивает мне малюсенький пакетик. — В больнице чуть не украли, суки, — долго смотрю на прозрачный пакетик, внутри которого находится кольцо и не могу поверить своим глазам.

— Ущипни меня. Может это последствия интоксикации?

— Прекрати нести чушь. Надевай, — произносит Богдан, забирая из моих рук пакетик. Достает оттуда кольцо, руку могу дать на отсечение — с бриллиантом, и, надо признать, небрежно надевает его на безымянный палец левой руки.

— Это помолвочное? Или просто так?

— Какой дурак дарит просто так такие кольца? — ну да, это же Лукьянов, и предложение делает в своей манере.

— Твоя правда, — осматриваю руку с наидебильнейшей улыбкой на губах. — Теперь я никак не могу умереть. Спасибо. Жаль, конечно, что без колена и коробочки.

— Я тебе коробочку уже дарил. Не наглей.

— Ой, ладно, ладно. Затыкаюсь. Хрен с этой коробочкой. Это что получается, оно здесь уже месяц лежит, а я только сегодня об этом узнала? Ты мне в Египте его собирался подарить, да? Ну скажи!

— Да.

— Блин, все эти камни в почках и паспорта. А хотя ладно, все так, как и надо. Ммм… кажется, я выздоравливаю. Вот прям чувствую, как организм наполняется живительной энергией. Класс. А когда уже будет белое платье?

— Почему белое? Ты уже не девственница.

— Ну конечно же, будет белое свадебное платье, я же почти девственница.

— Почти — это как? Заросло за месяц?

— Помыслы мои чисты отец мой. А почти, потому что уже с прорытым тоннелем. Но перфоратор был один, плюс чистые помыслы — итого почти дева невинная. Платье пышное, белое, шикарнючее. И торт, конечно же, многоярусный. Ты за распущенные или собранные волосы?

— Это надо спросить у Ольги. Что на это приметы говорят?

— Ой, точно. Обязательно спрошу у мамы.

— Никаких гостей.

— В смысле?

— Я имел в виду, только близкие родственники и несколько друзей. Всех знакомых звать запрещаю. Я бы вообще предпочел сделать это где-нибудь в уединенном месте, а с родственниками так уж и быть посидеть после.

— Нет, исключено. Делать это мы будем здесь и с родственниками. А вот потом улетим куда-нибудь только вдвоем. На морюшко. Да?

— Да. Ты слишком много говоришь, тебе нельзя столько. Все, затихаем и спать.

— Да ты что, нет. Я не смогу заснуть. Давай обсудим, как это все будет.

— Обязательно, когда это будет. А сейчас пора читать заговор твоей мамы от боли в горле. Повторяй за мной. «Вертло, вертло, вертло возьми свою глоть, а если ты ее не возьмешь, то мы ее заглотим с корнями. Аминь, аминь, аминь». Давай повторяй за мной, — долго смотрю на Лукьянова и все же не сдерживаюсь.

— Богдан?

— Что?

— Там надо говорить ветла, а не вертло. Ветла, ветла, возьми свою глоть, а если ты ее не возьмешь, то мы ее заглотим с корнями. Аминь, аминь, аминь»

— Что услышал, то и повторил. И вообще, какая на хрен разница? Повторяй и глотай, — еле сдерживая улыбку, произносит Лукьянов.

— Окей. Повторяю и глотаю, — соглашаюсь я, вперив взгляд в свое колечко. Ай да, красота.

Эпилог

Три с половиной года спустя

Пытаюсь вспомнить в подробностях день приема разбираемой старушки, но то ли память меня подводит, то ли действительно, несмотря на несобранность и внутренний раздрай, за мной нет косяков в отношении этой больной. Чувствую себя отвратительно за этим круглым столом. И только рядом сидящий Богдан придает хоть какую-то уверенность.

— Анна Михайловна по всем правилам приняла полутруп девяностодвухлетней больной, перекидываемой из больницы в больницу, и назначила адекватное и правильное лечение, судя по записям в истории болезни. О каком невыполнении обязанностей может идти речь в отношении больной, которая в принципе должна была отправиться в мир иной еще в процессе перевода в нашу больницу?! — возмущенно бросает Богдан, нахмурив брови. Мне бы радоваться, мой муж демонстративно защищает меня перед начальством, да вот только что-то не радуется. Еще и затошнило. Наверное, от страха и косых взглядов начальства в мою сторону.

— Давайте, Богдан Владимирович, свою супругу вы будете защищать дома, а не на работе. Что-то профессионализмом здесь и не пахнет, — отмечает начмед, делая запись в блокноте.

— Как раз им здесь очень даже и пахнет, — парирует в ответ Лукьянов. — Вам ли не знать, как я отношусь к родственным связям.

— Анна Михайловна, давайте еще раз уточним, — пропускает мимо ушей фразу, брошенную Богданом, устремив на меня взгляд.

— Я уже писала все в объяснительной, ничего нового я вам не скажу. Еще раз — я заполнила приемку от руки, потому что не работала вся система, о чем всем известно, — раздраженно бросаю я, сжав кулаки.

— Компьютеры заработали в семь вечера.

— И что?! Рабочий день до пяти. Я приняла больную при ее истеричной дочери без десяти пять, хотя с легкостью могла скинуть ее на дежурного врача. Заполнила приемку и назначения от руки, потому что не обязана ждать, когда система соизволит заработать. А если бы она была в загрузе до двенадцати ночи, я должна была здесь ночевать?! Это где-то написано?

— И тем не менее, жалоба от дочери умершей больной уже в комитете по здравоохранению. Вы, по ее словам, эти листы вклеили после кончины ее матери, не соизволив должным образом ее принять и лечить. И то, что в компьютере ничего не зафиксировано — не в вашу пользу, — все так же ровно, бесячим голосом произнесла начмед. Была бы моя воля, встала и треснула бы ей по лбу. Стерва. Как будто почувствовав флюиды моей злости, Лукьянов незаметно для других, сжимает под столом мою коленку. — На будущее, Анна Михайловна, у нас не двадцатый век, заполнение приемных листов и назначения от руки, как минимум, писать не стоит в виду вот таких сомнительных случаев…

Она еще что-то говорит но слушаю я с трудом. Концентрация внимания — нулевая. Кажется, тошнить стало еще больше. Понимаю, что весь разговор сведен к тому, что я неуч, которого совершенно непрофессионально защищает мой муж. И да, снова-таки защищает, я бы сказала, активно лезет на рожон. Пытаюсь абстрагироваться и думать о чем-то хорошем, крутя на пальце обручалку. Да, меня это всегда успокаивает. Равно как и кольцо на безымянном пальце у Лукьянова. Мне всегда нравились мужчины, которые не боятся этого украшения. Не какой-нибудь там перстень-печатка, а именно обручалка. Есть в этом что-то такое прям… ух.

Почему-то раньше мне думалось, что Богдан не будет носить обручальное кольцо. Мол ненужная фигня, да еще и для врача, но нет, носит. Для меня это как знак принадлежности. Хоть и понимаю, что дело не в нем. Несмотря на то, что сейчас происходит в кабинете, на душе становится хорошо, стоит только посмотреть на наши кольца. Раньше мне казалось, что реагировать на этот атрибут буду разве что первое время. Но нет, без одного дня третья годовщина, а я по-прежнему тащусь от колец. Третья годовщина… офигеть. А кажется офигенское платье и красивый, но невкусный торт были разве что вчера. А может быть дело в том, что я просто частенько пялюсь на это самое платье, по-прежнему висящее в шкафу. А я ведь счастливый человек. Самой себе можно позавидовать. Есть почти все, о чем только можно мечтать. Вот только это почти никак не дает покоя. И стоило мне только подумать об этом «почти», как тошнота в очередной раз подкатывает к горлу. Перевожу взгляд от наших рук на начальство.