Читаем без скачивания Черные колокола - Александр Авдеенко

Отступник исчерпал свое красноречие.

— Теперь твоя очередь, Миклош. Давай.

— Но я буду говорить всерьез.

— Чем серьезнее, тем интереснее. Искры возникают только от столкновения кремня с кресалом. Давай круши!

Андраш с искренним гневом смотрел на «папский кадр» высокой ковки и видел в нем только то, чем тот был на самом деле, чьи интересы представлял. И говорил от имени того, кем был на самом деле. От имени коммуниста Андраша Габора, капитана государственной безопасности, разведчика венгерской армии, с оружием в руках отстаивающего, утверждающего мир, убивающего войну в самом ее зародыше.

— Вот как вы сегодня заговорили, «Большой Имре»! Маска национального коммуниста, вождя возмущенных умов, борца с ракошистами и сталинистами сброшена. Голенький р-р-революционный отступник образца октября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года! Сделан в Венгрии. По идее «бескорыстного», истинно свободного Запада, по чертежам Аллена Даллеса.

Вальтер Бранд одобрительно улыбался, поощряюще кивал головой. Он был в восторге от речи «гвардейца». Молодчина, умеет перевоплощаться!

В дверь постучали. Вошел военный. Козырнул вежливо улыбнулся, почтительно, вполголоса попросил:

— Господа, не шумите! Кардинала можете побеспокоить.

Танкист вышел. Андраш сокрушенно пожал плечами, зашептал:

— Не дал развернуться таланту! Ну, байтарш, будем спать или шепотом спорить?

— Бог с тобой, Миклош, отдыхай! — Вальтер Бранд благословил сон своего случайного спутника и сам начал раздеваться.

БУДАПЕШТ. «КОЛИЗЕЙ»

Опытной рукой режиссера Кароя Рожи «Колизей» превращен в сцену. Предстоит разыграть представление, именуемое «Радиорепортаж из революционного Будапешта».

Все тщательно приготовлено. «Национал-гвардейцы», которым поручено изображать и самих себя, и народ, выстроились вдоль стен. Магнитофон воспроизводит то, что было записано ночью. Гул танковых моторов и грохот гусениц перемежается со звоном церковных колоколов. Радист Михай держит руку на выключателе, ждет сигнала. Карой Рожа продувает микрофон. Американец очень живописен, как и положено фронтовому корреспонденту. Весь в ремнях. Навьючен и портативной камерой, и биноклем, и фотоаппаратом, и термосом, заменяющим фронтовую флягу, и планшеткой, полной географических карт, листовок, газет, комендантских приказов, показаний очевидцев, документов и записных книжек.

Элегантная шляпа Рожи, его замшевая, на «молнии» куртка, макинтош, лицо и руки покрыты неотмываемой копотью, кирпичной пылью, известью. Но сияющие глаза и возбуждение корреспондента свидетельствуют, что он счастлив, полон энтузиазма и в таком виде.

— Начинаем! — Карой Рожа кивнул радисту. — Включай!.. Алло, алло, алло! Здесь венгерский Дунай, революционный Будапешт, к которому сейчас обращены взоры сотен миллионов людей всего мира. Говорит радиостанция «Свободная Венгрия», любезно предоставленная восставшими венграми специальному корреспонденту радиокорпорации Соединенных Штатов Америки. Хэлло, Америка! Хэлло, земля Джорджа Вашингтона, Авраама Линкольна, Дуайта Эйзенхауэра! Надеюсь, я не безнадежно охрип на берегах Дуная, чтобы американцы не узнали моего голоса. Да, да, это я, неустанный искатель новостей Карой Рожа… Леди и джентльмены! Если вы уже настроились бай-бай, перемените курс, ибо мой репортаж не позволит вам заснуть. Сообщаю потрясающие новости. Америка и Западная Европа ждали таких новостей одиннадцать послевоенных лет. Вы слышите? Это грохочут советские танки. — Рожа подносит микрофон к магнитофону. — Марш капитулянтов, прикрывших красные затылки белым флагом!

Жужанна вышла из своей комнаты. Ей не доверили никакой роли в этом представлении, она не знает о нем и с гневом смотрит на почтительно замерших «национал-гвардейцев», на американца, танцующего какой-то дикий танец вокруг магнитофона.

— Что здесь происходит?

— Тсс!.. Радиорепортаж для американского континента, — шепчет Ямпец.

Жужанна разыскивает глазами брата. Дьюла сидит у камина, тупо вглядываясь в огонь. Она подходит к нему, садится рядом. Смотрит на американского корреспондента, внимательно слушает его репортаж.

— Советские танки покидают Будапешт, — торжественно вещает Рожа по-английски. — Выполняют ультиматум восставших. О, какое счастье видеть это!

Он снова подносит микрофон к магнитофону, воспроизводящему грохот танков, а сам смотрит на часы и кивает головой на телефон. Киш набирает номер и вполголоса распоряжается:

— «Тюльпан», одиннадцать. Приготовиться! Не бросайте трубку, ждите сигнала.

— Последние минуты, последние секунды советского господства в венгерской столице. Туман уползает на восток, и в той же стороне скрывается последний советский танк. Будапешт свободен. Ура-а-а!

— Ура-а-а! — дружно подхватывают «национал-гвардейцы».

— Голос венгерского народа, — вещает Рожа, — голос свободы, голос правды! Поздравим Венгрию с ее возвращением в семью вольных народов западного мира. Взошло солнце, и перестала существовать красная Венгрия.

Ласло Киш не спускает глаз с секундной стрелки хронометра. Телефонная трубка прижата к уху.

— Король Стефан! — произносит он парольный сигнал и смотрит в окно.

На той стороне Дуная, на горе Геллерт, гремит сильный взрыв. Черный, дым и пыль поднимаются к небу.

— Боже мой, что они творят! — Жужанна закрывает лицо руками.

— Что посеяли, то и пожинаем, — бормочет себе под нос Дьюла. — Не пожалели ни живых, ни каменных.

— Еще одна потрясающая победа! — ликует перед микрофоном Рожа. — На горе Геллерт свален, превращен в прах русский солдат, примазавшийся к монументу венгерской Свободы. Все снято на пленку.

Ликуют и «национал-гвардейцы» — кричат, топают, дуют в трубы, смеются.

— Ты слышишь, Америка? На берегах многострадального Дуная начинается всенародный праздник… Извините, друзья! Прерываю репортаж. Бегу в самую гущу праздника. Гуд бай!

Радист Михай по знаку американца выключает рацию, вытирает мокрый лоб, улыбается.

— О’кэй, сэр!

— Благодарю, мой друг. Хорошо поработали. Я вас особо отблагодарю. Хотите натурой или…

— Сигаретами «Кемел». Можно?

— Обеспечу.

Ласло Киш взмахнул рукой, и все рядовые «национал-гвардейцы» покорно покинули «Колизей». Остались только штабисты — Стефан, радист Михай, Ямпец, часовые, дежурный стрелок у пулемета.

— Бедная Америка, — вздохнула Жужанна.

— Почему бедная, мисс? — удивился Карой Рожа.

— Моей сестре не понравился ваш цинизм, — сказал Дьюла. — И мне тоже.

— Цинизм? Что вы! Обычные репортерские штучки. Всякое событие должно быть подпорчено художественным преувеличением. Вот и все.

— Да?.. В таком случае… — Дьюла церемонно, со злобной усмешкой раскланивается перед американцем. — Весьма признателен вам, мистер Рожа, за «правдивое», «объективное» освещение венгерских событий.

Ласло Киш подходит к своему бывшему другу. Стоит перед ним, смотрит в упор, откровенно-насмешливо и с пьяной удалью переваливает свое легкое, послушное тело с носков сапог на каблуки, с каблуков на носки.

— Профессор Хорват, мы должны быть благодарны мистеру Роже за такой репортаж, а вы…

Дьюла обнял сестру и увел ее к себе.

Проходя мимо рации, Жужанна внезапно перехватила сочувственный, дружеский взгляд молодого радиста Михая. Ей даже показалось, что парень улыбнулся и сделал какой-то знак. Кто он? Что это такое? Искренняя поддержка тайного друга? Призыв боевого товарища?

Жужанна ничего не сказала брату. Видит, чувствует он, что попал на чужой корабль с черными парусами, но ждет помощи только от своих единомышленников из клуба Петефи, из кабинета Имре Надя. Не хочет и не может искать поддержки среди простых венгров, среди тех, кому по-настоящему дороги интересы народа.

Дьюла куда-то звонит по параллельному телефону. Жужанна машинально перелистывает альбом с рисунками Франциско Гойи, думает о брате, о радисте Михае, об Арпаде, о себе. Надо немедленно уходить отсюда. Но куда? Где и кому она нужна? Если бы она не разлучалась с Арпадом!..

Ласло Киш сидел с американцем в «Колизее» у жаркого камина, прихлебывал вино и подслушивал телефонный разговор Дьюлы Хорвата.

— Ну? — спросил Карой Рожа, когда Мальчик положил трубку.

— Претворяет в жизнь свою угрозу. Дозвонился до приемной премьера, упросил секретаря в юбке Йожефне Балог пропустить его к Имре Надю. Обещан всемилостивейший прием. Завтра во второй половине дня.

— Мне перестала нравиться эта семейка. Примите решительные меры, Ласло!

— Вы переоценили мои возможности, сэр. Я не умею так быстро отказываться от друзей.

Неожиданная строптивость Мальчика изумила, американца.

— Сумеете… Должны! Хорваты до сих пор нам были полезны, но теперь опасны. Если мы сегодня не уничтожим бациллу сомнения, завтра она превратится в эпидемию.