Читаем без скачивания Измена. Мой непрощённый - Мари Соль

- Одному не так уж и плохо, - вырывается у меня.

- Вы один? Не поверю!

Смех у неё мелодичный. Она смеётся, а я не смеюсь. Нужно сказать ей, что я не один? Или же «плыть по течению»? Решаю сказать.

- В общем-то, я не один. Но был некий опыт.

- Мужчинам проще найти себе пару, чем нам, - произносит она. И я хочу возразить! Вот, например, моя бывшая. Меняет мужчин, как перчатки…

Но в этот момент зажигается свет. На сцену выходят артисты. Все хлопают. И поднимаются с мест. Мы тоже встаём. Я кошу взглядом в бок. Туда, где стоит, рукоплещет, в проходе, та самая бывшая. Настя. Хочется к ней подойти. Но нас разделяет огромное множество кресел, людей, голосов…

Она в вязаном платье. Красивом, чуть выше колен. И я вспоминаю его, это платье! Однажды снимал его сам. Странное чувство. Видишь что-то своё, а потрогать не можешь.

После оваций артисты идут в закулисье. Я прощаюсь с соседкой. Иду ожидать появления «звёзд» раньше всех, вслед за Настей. Становлюсь позади в коридоре.

- Привет, - говорю ей в макушку.

Она поднимает глаза:

- Здравствуй.

Надо же! Как официально. Значит, специально отсела? Значит, обида ещё не прошла? Значит, есть на что обижаться.

- Хорошо танцевали, - бросаю, наблюдаю за ней краем глаза. Ресницы накрашены, на щеках нездоровый румянец. Руки так сильно сжимают смартфон, что тот вот-вот хрустнет.

- Что? Да! – кивает Настя. Она словно не видит меня.

Из-за кулис вылетает стайка накрашенных птиц. Среди них моя дочка. Простившись с подругой, подходит. В руках – мой букет. Не оставила там! Забрала.

- Пап, я ж просила! – тем не менее, фыркает Динка.

- Ну, извини, - пожимаю плечами.

- И ты здесь? - обращается к матери таким тоном, как будто её не ждала.

Настя сглотнув, замирает. Кусает губу.

- Что значит, и ты? – коверкаю Динку.

- То и значит, - обиженно хмурится дочь.

Настя тоже обижена. И я ощущаю себя третьим лишним.

- Дина! Не груби матери! – говорю со всей строгостью.

На меня смотрят обе. Настя – растерянно, а Динка – уже со слезами в глазах. Выдыхаю:

- Может, в кафе?

Вспоминаю, как раньше сидели после таких выступлений в кафе. Ели всякие гадости и выражали восторги. Но дочка бросает:

- Мы с друзьями потусим в Париже.

- В Париже? – хмыкаю я.

- Кафешка такая, «Париж», - закатив глаза, уточняет она.

- И до скольки будет длиться эта… тусовка?

- Да мы на пару часов всего! Нас тёть Оля потом по домам развезёт, - клянчит Динка.

- Ты знаешь тёть Олю? – обращаюсь я к Насте.

- Знаю, - кивает она.

Динка уходит. А мы остаёмся один на один. Мне неловко. Ей тоже.

- Насть, ты прости меня, ладно, - решаю начать.

Она усмехается:

- Что-то часто ты стал просить извинений, Самойлов. Тебе не кажется?

- А ты предпочла бы не знать? – удивляюсь её равнодушию. Узнав об измене любимого, нужно страдать. А она улыбается!

- Не знать чего? Что ты извращенец и трус?

- Эй, поосторожнее со словами, - торможу я её.

- А ты не указывай мне! – цедит Настя. Теплотой от неё так и веет!

Мы выходим на улицу из разных дверей. И садимся в машины. Мне интересно, куда она едет. Но я не решаюсь следить. Вместо этого заезжаю в кулинарию по дороге домой. И беру для Снежаны большой снежный торт. Он так и называется «Снежный». С узором из мелких жемчужин, утопленных в крем.