Читаем без скачивания Штандарт - Александр Лернет-Холения

фон Аншютц (которая позже сообщила мне, что через несколько месяцев англичане также передали ей остальную часть его вещей). Письма, которые оказались у нас, были написаны женой Аншютца, и мы сразу перестали их читать, когда заметили, что они очень личного свойства. Но тут же оказались и письма, написанные самим Аншютцем, они были совсем иного содержания, которое задело нас за живое и вызвало горячий спор. Одно письмо касалось разговора ротмистра Хакенберга с Хайстером незадолго до гибели прапорщика. Аншютц, несомненно, много думал об этом в последние дни. Странно, но письмо было написано поэтическими строфами. И человек, от лица которого говорилось в этом стихотворении, похоже, был не Аншютц, а кто-то другой, как будто бы Хакенберг. Строки гласили:

В пути на восток.

Солдат видел я,

Под шлемами лица,

С ними был человек

На коне, с двумя псами.

На зайца

Указал я собакам,

Побежали они напрямую.

А он наутек, в чащу,

Сбросил я всадника с лошади.

Я стоял, где он пал,

Я взял его одежду и обличье,

Сел на его коня,

Свистнул его собакам,

Вернулся к солдатам.

Я проскакал по кругу,

Сотворил колдовство,

Дунул в пустую ладонь,

Мост рухнул,

И шлемы затянули

Мертвых в реку.

За этим следовали, без каких-либо переходов, еще девятнадцать строк, которые, как я позже выяснил, принадлежали не самому Аншютцу, а представляли собой отрывки из старинных песен. Они звучали так:

Я часть пятнадцати богов

И четырнадцати богинь.

Первым был Скиф.

Он был мой сын.

В пятнадцатом колене

Я вновь породил себя.

Гримом меня звали,

Меня звали Гангматтом,

Правителем и воином,

Повелителем желаний и магом,

Носителем плаща,

Обманщиком армий.

Теперь я Хар,

Иггом звали раньше,

Несколько дней назад

Меня звали Тунд.

Имени не было у меня,

Когда я пошел в народ.

Не иначе безумие завладело Аншютцем, решившим, что Хакенберг, которого он считал виновником нашей судьбы, был вовсе не самим собой, а демоном или призраком, вселившимся в тело Хакенберга. А может, то были четыре демона, которые завладели телами Хакенберга, его лошади и двух его собак, чтобы уничтожить нас. Действительно, Аншютц однажды пытался рассказать нам о своих фантастических предположениях, но, когда Боттенлаубен спросил, не сошел ли он с ума, Аншютц не стал продолжать. Теперь-то, будучи уже по ту сторону, он точно знал, как все обстоит на самом деле. Между тем Боттенлаубен долго держал листок в руках, задумавшись, казалось, не только об Аншютце: позже он несколько раз перечитывал эти строки.

— Все это, — сказал он наконец, — очень странно… Если Аншютц знал Хакенберга раньше и заявляет здесь, что человек, которого мы видели, был вовсе не Хакенберг, он должен был предположить, что мертвый Хакенберг все еще находился где-то… в чаще, так это здесь называется.

— Вовсе нет, — сказал я. — Он просто говорит, что кто-то другой вселился в его тело.

— Но долго он в нем не проходил. Довольно скоро он оставил его… Бедный Аншютц! Если бы он не погиб, он бы действительно сошел с ума. А может, уже сошел. Он так странно говорил… в конце концов: не исключено, что этот старик… — тут он замолчал и вернул мне лист.

После Боттенлаубен говорил совсем о другом. Но у меня создалось впечатление, что он думал о так называемом старике больше, чем готов был признать. В любом случае, все это оставалось таким же неясным и неопределенным, как и многое другое, что произошло с нами. Вокруг разворачивались неслыханные события. Почему бы в такой момент чему-то таинственному не коснуться каждого из нас. Империя уходила. Но когда она вернется, она будет править во всех нас.

9 ноября в одиннадцать часов утра мы были в Пресбурге.

Погода все время стояла прекрасная, венгерские офицеры на вокзале грелись на солнышке и заявили, что им приказано забрать у нас оружие, потому что нам не позволено пересекать границу с оружием.

Боттенлаубен разбушевался и кричал, что лучше бы они так переживали за Австрию, как за наше оружие. Однако я отстегнул кобуру и положил ее с пистолетом на стол, на котором уже лежало оружие других. Затем бросил взгляд на Боттенлаубена, и, как ни странно, он тоже положил свой пистолет.

— Нам нужно добраться до места, — сказал я ему. — Нет смысла пререкаться с этими людьми.

Но наша неожиданная покладистость, очевидно, вызвала какие-то подозрения. Во всяком случае, двое подошли к нам, чтобы обыскать. Конечно, они больше не нашли никакого оружия, но тот, кто осматривал меня, заметил, что у меня что-то спрятано за пазухой. Штандарт. Прежде чем я успел остановить венгра, он уже оторвал две или три пуговицы на моей рубахе и в глаза ему сверкнула золотая вышивка. По его словам, я должен был оставить им и штандарт.

Я был совершенно готов схватить один из пистолетов, лежащих на столе, и застрелить его, но вместо этого очень спокойно сказал, что штандарт — это не оружие.

— Его нужно оставить, — ответил он.

— Я так не думаю, — сказал я.

— Думаете или нет, его нужно оставить здесь.

— Тогда позовите сюда коменданта станции, чтобы он подтвердил это.

— Вряд ли он придет сюда из-за вас.

— Значит, ведите меня к нему, — потребовал я.

Венгр переглянулся с остальными и сказал, что готов это сделать.

А я ждал. Меня беспокоило, что Боттенлаубен может впасть в гнев и все быстро закончится. Но Боттенлаубен сдержался, а я кивком попросил его и Резу пойти со мной. Оценив силы офицера, который должен был нас сопровождать, я решил, что легко справлюсь с ним.

Когда мы покинули платформу и спускались по лестнице, я сказал Резе по-французски:

— Ты поедешь в Вену с Антоном, а Боттенлаубен и я попробуем пересечь границу в другом месте, чтобы попасть на Северную железную дорогу. Так мы сможем добраться до Вены. Приедем ночью или самое позднее завтра утром. Пусть Антон встретит нас на вокзале. Ты поняла?

— Да, — сказала она.

— Стой на месте.

— На каком языке вы там говорите? — спросил офицер.

— Это итальянский, — сказал я. — Мы из Триеста.

Тем временем мы с ним уже поднимались по другой лестнице. Реза осталась