Читаем без скачивания Агенты Берии в руководстве гестапо - Валерий Шамбаров

Николай II, как известно, вступился за дружественную Сербию. Советский Союз тоже заключил с Югославией 5 апреля договор о дружбе и ненападении. Но когда на эту страну двинулись германские войска, Сталин, в противоположность царю, безоговорочно уступил ее немцам. А после ее оккупации выслал югославских дипломатов из Москвы. Тогда же, в апреле он озвучил предложение о роспуске Коминтерна. И тогда же советская дипломатия начала забрасывать удочки относительно личной встречи Сталина и Гитлера. Не исключено, что Иосиф Виссарионович считал это способом снять все накопившиеся проблемы. Наверное, он учитывал силу своего воздействия на собеседников — все иностранные дипломаты и политики, которым приходилось встречаться со Сталиным, так или иначе попадали под влияние этой силы. Да и Гитлер к тем, кого почтил званием «персонального друга», впоследствии относился подчеркнуто «по-рыцарски» — так было и с Муссолини, и с Антонеску.

7 мая 1941 г. генеральный секретарь ЦК Сталин назначил себя по совместительству председателем Совнаркома, то есть главой правительства. Что было расценено многими политиками как демонстрация неизменности внешнего курса. Ведь теоретически в случае отставки какого-либо другого главы кабинета могли сместиться и политические ориентиры, теперь же линия правительства и линия Сталина подчеркнуто отождествлялись. Это отметили и многие немцы. Посол Шуленбург докладывал в Берлин: «Я убежден, что Сталин использует свое новое положение, чтобы лично принять участие в поддержании и развитии хороших отношений между Советами и Германией». А германский военно-морской атташе в Москве прямо заявлял: «Сталин — оплот германо-советского сотрудничества». Пост председателя Совнаркома мог облегчить и организацию предполагаемой встречи с Гитлером: оба они теперь формально были «на равных», лидерами как партий, так и государств.

Ясное дело, сосредоточение немецких войск на советских границах становилось слишком очевидным. И Сталин тоже начал перебрасывать на запад свои дивизии. Нужно было оставаться совсем глупцом, чтобы не реагировать на угрозу. Но когда в мае у Жукова возникла идея превентивного удара по немцам, и в генштабе Ватутин и Василевский подготовили «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», Сталин даже не стал рассматривать такой проект. То есть проект самый общий, предусматривающий лишь начало разработки плана наступательных действий. Поскольку такая разработка, как уже отмечалось, неизбежно затронула бы более широкий круг людей, различные эшелоны штабов. А утечка информации могла стать той «провокацией», которой воспользуются в Германии сторонники войны.

Информации о близком нападении и впрямь было сколько угодно. Слухи о нем носились и по Европе, и по Америке. Шли предупреждения разведки, дипломатов. Предупреждали и Рузвельт с Черчиллем на основании своих данных. Но… имел ли основания Сталин верить предупреждениям Англии, которая еще с 1933 г. ориентировала Гитлера на войну против СССР? В описываемое время она вела себя как противница Советского Союза. Британская разведка вынашивала планы диверсий на бакинских нефтепромыслов, а в армии прорабатывался вопрос бомбардировок Баку с территории Ирана. Сталин об этом знал. И уж поссорить «союзников», Россию и Германию, было явно в британских интересах. Да и в целом к наплыву сообщений и слухов — как раз из-за их слишком уж массового количества — Сталин относился подозрительно, считая, что они могут быть плодами широкой кампании дезинформации, развернутой Англией.

Иосиф Виссарионович знал и о том, что и в германском руководстве с самого начала существовало сильное прозападное крыло, которое подталкивало Гитлера к агрессии не против Франции и Англии, а в союзе с ними против СССР. И рассматривал ситуацию в прежнем ключе, как борьбу двух сторон за выбор Гитлера. Надеялся все же переиграть англичан и немецких «западников» в этой борьбе. И если не избежать войны, то хотя бы отсрочить ее. Отсрочить до 1942 года — к данному времени предполагалось завершить перевооружение армии новыми образцами техники, обучить 800 тыс. только что призванных резервистов, коих пока можно было считать солдатами лишь условно.

Наконец, стоит учитывать и особенности кампании дезинформации, развернутой Гитлером. Она была «многослойной»! Советской стороне преподносилась версия, будто концентрация войск на востоке — это грандиозный отвлекающий маневр перед вторжением в Британию. Чему и вправду поверить было трудновато. Но во «втором слое», по секрету, немецким командирам сообщалось, что их перебрасывают на восток для обороны от готовящегося нападения русских. Сообщения о «советских военных приготовлениях» появлялись и в германской печати. Причем делалось это очень хитро. Как вспоминает дипломат В. Бережков, сперва такие публикации появлялись в американских газетах (они инспирировались агентурой СД), а немцы их перепечатывали со ссылкой на американские! Сталин считал возможным, что Гитлера вводят в заблуждение. Что «дезу» запускают те же англичане с американцами или прозападные генералы. Вот и прилагались все усилия, дабы развеять это заблуждение.

Коснемся и донесений разведки. Конечно, картина, которую рисует в своих произведениях, например, исследователь шпионажа в рейхе Льюис Килзер, годится только для наивного американского читателя: будто донесения агента прямехонько несут к Сталину, и он по ним принимает решения. В реальности в Москву стекался огромный поток информации от многочисленной агентуры, рассеянной по всему свету, из дипломатических представительств, консульств, от военных атташе, армейской и пограничной разведки. Все эти данные, многоголосые и нередко противоречивые, просеивались и анализировались группами квалифицированных экспертов, сопоставлялись, сравнивались с другими источниками. Учитывался и «вес» агента — положение, которое он занимает за рубежом, в каких кругах вращается, откуда черпает сведения. Например, к информации Зорге в данное время относились с недоверием и перепроверяли, считая, что он может быть «двойником».

И в итоге из всей мозаики складывались обобщенные разведсводки, которые и представлялись главе государства или в генштаб. Но в 1941 г. самые ценные и надежные агенты в Берлине, группа Харнака и Шульце-Бойзена, работавшая в центральных учреждениях рейха и имевшая доступ к самой секретной информации, сообщала, что война против СССР и впрямь готовится — однако передавала и другое! Что войне будет предшествовать ультиматум с требованием к России выступить против Англии. А в залог союзнической верности Германия при этом якобы должна была потребовать Западную Украину и Западную Белоруссию с Прибалтикой. И именно в таком виде сообщения о приближающейся войне попали в главные, «сталинские» разведсводки НКГБ (см. Воскресенская 3. «Под псевдонимом Ирина» с коммент. полковника Э. П. Шарапова. М., 1997). Хотя на самом-то деле вариант с ультиматумом в руководстве рейха даже не рассматривался. Очевидно, это был третий, самый глубокий слой дезинформации Гитлера.

Но Сталин в июне 1941 г. ждал сперва ультиматума! И, кто знает, может, и принял бы его? Ультиматум открывал возможность дальнейших переговоров, которые, глядишь, несколько разрядили бы напряженность. Насчет «залога» можно было и поторговаться. И даже если уступить — западные области достались недавно, почти «даром». В конце концов, выигрывалось время для подготовки к схватке. А отдать приказ о приведении войск в боеготовность, казалось, будет еще не поздно…

Бесспорно, Сталин допустил грубейший просчет. Впрочем, не более грубый, чем допускали правители Англии и Франции — их ведь тоже предупреждали о наступлении, сроки сообщали. А ошибка советского и западных лидеров была общей. Они два десятилетия строили свою политику на противопоставлении демократии и коммунизма. Привыкли к такому противопоставлению. И преувеличили его значение в глазах Гитлера. Они рассматривали картину мира в двухцветном варианте — либо за тех, либо за этих. А для фюрера одинаково не подходили ни демократия, ни коммунизм. Он вообще подходил к политике в другой плоскости. Не с точки зрения всяких «измов», а с точки зрения собственного господства в Европе и завоевания «жизненного пространства».

Мюллер накануне 22 июня

К войне готовились не только военные и дипломаты. Идеолог и будущий министр восточных территорий Розенберг вел консультации с лидерами белой эмиграции, украинскими, кавказскими, среднеазиатскими сепаратистами, советскими невозвращенцами, стараясь выработать основы оккупационной политики. Причем сбежавшие на Запад работник секретариата Сталина Бажанов сразу высказал ему мнение, что исход схватки будет зависеть от того, какую войну поведет Германия: если антикоммунистическую, то она имеет все шансы выиграть, если же антирусскую — наверняка проиграет. А российская эмиграция разделилась. Большинство было против сотрудничества с нацистами (ведь белые стояли за «единую и неделимую»), некоторые эмигранты в оккупированных странах вошли в движение сопротивления. Немцы, кстати, тоже Русское Зарубежье не жаловали, все эмигрантские организации в Польше, Франции и других государствах были запрещены. Вместо них создавались управления по делам эмиграции при германской администрации с назначаемыми руководителями.