Читаем без скачивания Свои - Валентин Черных

И я ее выделил.

— Записываю. Рыжеволосая. С накладной грудью. — Ассистентка сделала пометку в своем блокноте.

— А задница тоже накладная?

— Задница у нее привлекательная и своя. За это и взяли.

Я отобрал двадцать девушек, из которых шестеро могли вполне естественно произносить реплики. Пришлось поспорить с Будбергом о первой, на которую я обратил внимание, вернее, она сама обратила на себя мое внимание.

— Коротконогая и задница под коленками, — вынес свой вердикт Будберг. — Не надо ее.

— Надо, — сказал я.

— Почему? — спросил Будберг.

— Потому что она мне нравится.

— Не всем нравятся висячие задницы, — возразил Будберг.

— Всем, — ответил я и вынес уже свой вердикт: — Утверждена.

Когда у меня берут интервью или когда я выступаю перед зрителями, почти всегда просят:

— Расскажите о забавных случаях на съемках.

У меня есть несколько заготовок, но забавное случается редко, есть недоразумения, и чаще всего съемка — это сплошное недоразумение, когда ты хочешь получить одно, а тебе предлагают прямо противоположное.

КИНЕМАТОГРАФИЧЕСКИЙ ОПЫТ

В те годы существовало распоряжение снимать в первую очередь актеров Театра киноактера. Выпускники Киноинститута направлялись в Театр-студию киноактера, где они получали мизерную зарплату, озвучивали иностранные фильмы, выезжали с киноконцертами, пели песни из фильмов, показывали отрывки из фильмов, у каждого актера был смонтированный киноролик, хотя многие снимались в основном в эпизодах.

Чтобы выполнить указание, я пригласил на роли учительниц нескольких актрис из Театра киноактера, когда-то в молодости очень известных. Теперь пятидесятилетние, они старались держать форму.

Знаменитой на всю страну соблазнительной блондинке я предложил несколько реплик. Она пришла на съемку с прической, уложенной в дорогом салоне, и старомодном платье, но от Диора, купленном в Париже лет пятнадцать назад. Я попросил изменить прическу на «халу», покрытую лаком, — такие носили пятидесятилетние учительницы в школе, потому что они носили эти «халы», когда были молодыми и привлекательными. А платье попросил заменить на кримпленовый костюм. Актриса возмутилась, стала настаивать, что учительницы сегодня не одеваются так плохо. Я не стал спорить и заменил ее другой пятидесятилетней актрисой, менее знаменитой. Она замечательно перевоплотилась в одинокую, всегда готовую к обороне учительницу, которая понимает, что, если она не защитит себя, ее никто не защитит, поэтому она нападает первой.

Выбор актера — это как выбор женщины. Конечно, она должна понравиться, но от нее тоже должен исходить посыл. Да, вы мне нравитесь или хотя бы не безразличны. Да, я кокетничаю. Да, я демонстрирую лучшую свою улыбку, я сделаю прическу для вас. Я всегда выбирал тех, которые мне нравились. Я пишу это для актрис, если они прочтут эту книгу, то пусть запомнят. Если режиссер мужчина, у него есть свои предпочтения. Мне, например, всегда нравились в женщине аномалии, чтобы или грудь была полнее, или попка округлее, чем у других. Мне, конечно, нравились высокие женщины, как большие дорогие автомобили, но я еще в школе убедился, что высокие женщины предпочитают высоких мужчин, и смирился с этим. Мне стали нравиться женщины среднего роста, они чаще выбирали меня. Пани Скуратовская была выше меня, и с нею я потерпел поражение.

Одна из девушек взяла скакалку и демонстрировала координацию движений, но главным образом — грудь. При прыжках грудь перекатывалась под купальником соблазнительными шарами. И ноги у девушки оказались замечательными. Чтобы я ее лучше рассмотрел, она повернулась ко мне попкой и продемонстрировала открытые ягодицы — она выбрала купальник, минимально ее прикрывающий. И она выиграла. Я ее отметил сразу, и она получила роль всего с несколькими репликами, но ее заметили по этому фильму и начали приглашать сниматься.

Были девушки, слишком занятые собой. Они подправляли прически, макияж, припудривали прыщики.

Каратистка показала мне на пятерых девушек из Института физкультуры, которым требовалось минимальное обучение каратэ. Ни одна из них мне не приглянулась, Каратистка это поняла сразу и попросила:

— Выбери хотя бы двух.

Я выбрал одну. Белобрысую, жилистую, с почти мужским твердым взглядом. Она запомнилась в фильме.

Вместо огромной девушки я выбрал полненькую хохотушку, и она, улыбаясь, била по яйцам противников, которые нападали на парней из их школы.

В учительской солировали учительницы: Подруга и Катерина, именно для них были написаны роли, и, конечно, Вечный Князь и Каратистка.

Из Катерины и Подруги я выжал всю возможную сексуальность. Им сшили обтягивающие платья. В фильме был эпизод, когда они разговаривают, высунувшись из окна, чтобы остальные учителя не слышали, о чем они говорят.

В это время в учительской идет разборка. Вызывают провинившихся учеников. Я предупредил Будберга, чтобы он снимал реакцию мальчишек, потому что был уверен: даже говоря заученные тексты, они будут смотреть не на строгих учительниц, а на эти привлекательные задницы. Так и получилось.

ТТ, посмотрев этот эпизод, ухмыльнулся, но посоветовал:

— Вырежь эти задницы.

— Здесь будут смеяться. Это же комедия.

— Я понимаю, — согласился ТТ, — но в комитете обязательно прицепятся.

В комитете смеялись, но предложили подрезать кадры округлых женских форм. Я пообещал, но оставил в фильме.

Я смотрел фильм в разных аудиториях, и всегда над этой сценой гомерически хохотали, особенно когда двенадцатилетний мальчик начинал оправдываться, но, увидев учительские округлости, тут же забыл текст.

Если бы руководитель рок-группы сбрил бороду, то вполне мог сойти за старшеклассника. Но он отказался сбривать бороду. Таким его уже запомнили миллионы. В кино, в отличие от жизни, нет безвыходных положений. Я вызвал сценаристов, и они за вечер переписали сюжетную ситуацию. Теперь рок-группой руководил не школьник, а бывший выпускник школы, студент консерватории, которого на конкурс не пускают из-за бородки, потому что это конкурс школьных оркестров. А он эту бородку сбривать не хочет.

В те годы следили за благопристойностью всюду. Ни в обком партии, ни в ЦК женщин не пускали в брючных костюмах. На первом канале телевидения выступал бородатый известный музыковед, и после нескольких его выступлений пришли тысячи писем от телезрителей с вопросом: почему по телевидению выступает поп? В огромной стране всегда может найтись несколько тысяч сумасшедших, пьяных или с похмелья, которым может показаться все что угодно. Но эти письма передали председателю Телерадиокомитета. Он вызвал музыковеда и предложил ему сбрить бороду. Тот сослался на бородатых основоположников Маркса и Ленина и бороду не сбрил. Тогда его отстранили от эфира, то есть он продолжал приходить на работу, готовил свои выступления, ему платили зарплату, но передачи не записывали и не выпускали. Руководство телевидения ждало, что музыковед или сбреет бороду, или напишет заявление об уходе. Но он не писал заявления и не сбривал бороду. Через год он согласился с переводом на радио, но с повышением зарплаты. По радио можно было выступать и с бородой, все равно не видно.

В фильме ученики выставляют на заднике портреты всех великих бородатых русских.

И рок гремит на фоне бородатых знаменитостей. Потом эти кадры назовут символичными. После выхода фильма меня причислят чуть ли ни к диссидентам.

ТТ посмотрел фильм и, когда мы остались с ним вдвоем, спросил:

— Если тебя заставят переснять этот эпизод, переснимешь?

— Это же комедия. — Я попытался уйти от конкретного ответа.

Я был как все. Сегодня оказалось, что в стране были чуть ли не десятки тысяч диссидентов; вспоминая то время, я не могу насчитать и десятерых из кино. Сопротивлялись идиотским поправкам редакторов, но никто не снимал антисоветских фильмов. Их и снять было невозможно, потому что деньги на производство фильмов выделяло государство, а чиновники, которые выполняли гласные или негласные указания системы, никаких денег на производство фильма против системы не могли дать при тотальном контроле сверху.

Я считал советскую власть вечной, потому что и я, и моя мать родились при этой власти. Конечно, все понимали абсурдность безальтернативных выборов, когда выдвигался только один кандидат на любую должность, но все голосовали.

Страна жила в адаптированном режиме. Это как в школе: даже если ученики начинали понимать, что учитель полный идиот, но, если хочешь получить аттестат зрелости, надо подчиняться школьным правилам, а доучиваться все равно придется самому или с помощью более подготовленных репетиторов.

В магазинах уже давно не было еды, но все еду привыкли добывать на рынках, из-под прилавков магазинов. Провинция ездила в Москву за мясом уже несколько лет. В Москве плохое, мороженое, может быть, из стратегических запасов, но мясо продавали. Железнодорожные билеты стоили дешево, и мороженое мясо везли в сумках-холодильниках, если расстояние не превышало шестисот — семисот километров, обычно такие расстояния электропоезда преодолевали за ночь, а за ночь мясо не размораживалось. В Москву за мясом ездили из всех областей средней России, и никто не роптал, не устраивал забастовок, потому что все знали, что любой протест будет подавлен мгновенно.