Читаем без скачивания 365 лучших сказок мира - Владимир Одоевский

– Ты так думаешь? – совершенно серьезно спросил его Максим. – Но это будет только до покорения Галлии. Всегда приходится подвергать опасности или свою жизнь, или свою душу, или свой покой, или вообще какую-нибудь безделицу.

Алло обошел вокруг костра с шипящим оленьим мясом в руках и предложил его нам двоим.

– Ага, – заметил Максим, ожидая своей очереди. – Я вижу Алло в своей стране. Что же, ты заслуживаешь почести, Парнезий; скажи, у тебя много сторонников-пиктов?

– Я с ними охотился, – ответил я. – И, может быть, в их племени у меня найдутся друзья.

– Он единственный человек в броне, который понимает нас, – сказал Алло и принялся говорить о наших добродетелях и о том, как мы с Пертинаксом за год перед тем спасли от волка одного из его внуков.

– И действительно спасли? – спросила Уна.

– Да, но он преувеличил наш подвиг. Зеленый человек ораторствовал, как… как Цицерон. Он превратил нас в каких-то великолепных героев, и Максим не сводил глаз с наших лиц.

– Довольно, – сказал он. – Я выслушал Алло, говорившего о вас. Теперь я хочу послушать, что вы скажете о пиктах.

Я рассказал ему все, что знал; Пертинакс помогал мне. Пикт никогда не сделает ничего дурного, если только потрудишься узнать, что ему нужно. Их вражда против римлян загорелась из-за того, что мы сожгли их вересковые низины. Гарнизон дважды в год торжественно выжигал весь вереск на десять миль к северу от стены. Наш генерал, Рутильян, называл это расчисткой местности. Конечно, пикты убегали; мы же уничтожали их медоносные цветы летом, истребляя весной их овечьи пастбища.

– Правда, истинная правда, – сказал Алло. – Как можем мы делать наше святое вересковое вино, когда вы сжигаете наши медоносные луга?

Мы долго разговаривали; Максим задавал Алло серьезные вопросы, которые показывали, что он знал о пиктах многое и еще больше думал о них. Вот он сказал мне: «Скажи, если бы я дал тебе в управление пиктские низины, был бы ты способен править ими так, чтобы пикты не возмущались, пока я не покорю Галлию? Отойди, чтобы не видеть лица Алло, и выскажи свое собственное мнение».

– Нет, – ответил я, – заросли нельзя снова превратить в римскую провинцию, пикты слишком долго были свободны.

– Предоставим им собирать деревенские советы и доставлять собственных солдат, – продолжал Максим. – Я уверен, что ты будешь держать поводья, не сильно натягивая их.

– Даже в таком случае – нет, – возразил я. – По крайней мере, не в нынешнее время. Мы так долго притесняли пиктов что они не способны доверять никому, носящему римское имя, и так будет продолжаться еще много-много лет.

Я слышал, как позади меня Алло пробормотал: «Добрый мальчик».

– В таком случае, что же ты посоветуешь? – спросил меня Максим. – До завоевания Галлии держать север в покое? Да?

– Не притеснять пиктов, – ответил я. – Сразу прекрати выжигание вереска и (они недальновидные зверьки) время от времени присылай им один-два корабля с хлебным зерном.

– И раздавать зерно должны их собственные выборные, а не какие-нибудь греческие мошенники-смотрители, – бросил замечание Пертинакс.

– Да, и позволь их больным приходить в наши госпитали, – прибавил я.

– Вероятно, они скорее умрут, чем согласятся на это, – возразил Максим.

– Нет, если их отведет Парнезий, – возразил Алло. – Я мог бы показать тебе человек двадцать пиктов, искусанных волками, исцарапанных медведями, милях в двадцати от этого места. Но Парнезию придется остаться с ними в госпитале, не то они сойдут с ума от страха.

– Понимаю, – протянул Максим. – Как и все в нашем мире – дело управления пиктами зависит от одного человека. И ты, Парнезий, этот человек.

– Пертинакс и я одно существо, – произнес я.

– Как угодно; только работай. Теперь, Алло, ты знаешь, что я не желаю зла твоему народу. Позволь мне переговорить с пиктами, – попросил Максим.

– Незачем, – возразил Алло. – Я зерно между двумя жерновами и должен знать, что намеревается сделать нижний жернов. Эти мальчики сказали правду относительно всего, что им известно. Я же – правитель страны – скажу тебе остальное: люди севера меня беспокоят. – Он весь сжался, как заяц в вереске, и оглянулся на море.

– Меня тоже, – пробормотал Максим, – в противном случае, я не был бы здесь.

– Слушай, – начал Алло. – Давно, очень давно крылатые шапки, – он говорил о северянах, – явились на наши берега и сказали: «Рим подается. Уроните его». Мы бились с вами. Вы прислали солдат. Они победили нас. Тогда мы сказали крылатым шлемам: «Вы лгуны. Оживите наших воинов, которых убил Рим, тогда мы поверим вам». Крылатые со стыдом удалились. Теперь они снова возвращаются с поднятыми головами, смелые, и начинают старые песни, которым мы готовы поверить. Они опять говорят, что Рим падает.

– Пусть на стене будет мир в течение трех лет, – воскликнул Максим, – и я покажу пиктам и всем воронам, как лгут крылатые шлемы!

– О, я желаю этого! Я хочу спасти хлебные зерна, еще не раздавленные жерновами. Но вы стреляете в нас, пиктов, когда мы приходим ко рву, чтобы взять немного железа; вы сжигаете наш вереск – нашу единственную ниву, вы пугаете нас большими катапультами; прячетесь за стеной и палите нас греческим огнем. Как я могу помешать моей молодежи слушать слова крылатых шапок… особенно зимой, когда мы голодаем. Моя молодежь говорит: «Рим не может ни сражаться, ни управлять. Он берет солдат из Британии. Крылатые шапки помогут нам разрушить стену. Позволь нам показать им тайные дороги через топи». Разве я хочу этого? Нет. – Алло шипел, точно гадюка. – Я сохраню тайны моего народа, хотя бы меня заживо сожгли. Эти двое моих детей сказали тебе правду. Оставь нас, пиктов, в покое. Успокаивай нас, люби нас, корми нас, не приближаясь к нам, корми, протягивая руку из-за спины. Парнезий нас понимает. Предоставь ему управлять стеной, и я смогу продержать мою молодежь – он что-то посчитал по пальцам – первый год без труда, второй – с некоторым затруднением, третий – может быть. Видишь, я даю тебе три года. Если в течение этого времени ты не покажешь нам, что Рим силен людьми, что он ужасен оружием, говорю тебе, крылатые шлемы высадятся на обоих берегах, с двух сторон пойдут вдоль стены, встретятся в середине, и вы, римляне, уйдете. Я не стану печалиться об этом; однако мне хорошо известно, что каждое племя, помогающее другому, требует за это платы. Нам, пиктам, тоже придется уйти. Крылатые шапки, как жернова, превратят нас вот в это. – Он подбросил на воздух пригоршню пыли.

– О, – вполголоса произнес Максим, – всегда и везде все в руках одного человека.

– И все вмещается в одну жизнь, – заметил Алло. – Ты император, но не бог. Ты можешь умереть.

– Я думал о смерти, – произнес Максим. – Хорошо. Если этот ветер продержится, к утру я буду близ восточного края стены. Итак, завтра, во время смотра, я увижу вас двоих и сделаю обоих капитанами стены.

– Погоди немного, цезарь, – остановил его Пертинакс. – Каждый требует платы. Меня ты еще не купил.

– Ты начинаешь торговаться? Уже? – спросил его Максим. – Ну?

– Рассуди меня с моим дядей, Иценом, дуумвиром Галлии, – сказал он.

– Тебе нужна только такая безделица, как человеческая жизнь? Я думал, ты попросишь денег или места. Конечно, я отдам тебе ее. Напиши его имя на одной из этих дощечек, с их красной стороны; другая сторона для живущих. – И Максим подал ему свои таблички.

– Мертвый он мне не нужен, – сказал Пертинакс. – Моя мать вдова. Я далеко и не уверен, что он выплачивает ей ее вдовью часть.

– Все равно. Моя рука достаточно длинна. В свое время мы просмотрим отчеты твоего дяди. Теперь же до завтра, о капитаны стены.

Он ушел. Мы видели, как его фигура уменьшалась, когда он двигался по вересковой низине к своей галере. Его окружали скрытые за камнями пикты, десятки пиктов. Он не смотрел ни вправо, ни влево. Скоро вечерний ветер понес его галеру на юг, и, глядя, как он выходил в море, мы молчали, понимая, что земля не часто взращивает подобных людей.

Алло привел лошадей и, в ожидании, пока мы не сядем в седло, держал их, чего никогда не делал прежде.

– Погоди немного, – сказал Пертинакс. Он сделал маленький алтарь из нарезанной травы, на него насыпал цветов вереска, а на них положил письмо от одной девушки из Галлии.

– Что делаешь ты, о мой друг? – спросил я.

– Приношу жертву моей мертвой молодости, – ответил он и, когда пламя уничтожило письмо, затоптал его ногой. После этого мы поехали к стене, капитанами которой нам предстояло стать.