Читаем без скачивания Изгнанник - Лариса Петровичева

– Это сон, – сказала Софья глухо. – Мы просто спим.

В окошко заглянула золотистая полная луна – самым краешком. Увидела, что происходит в сарайчике, и смущенно прикрылась тучкой.

Глава 13

Нет повести печальнее на свете

Лушу нравилось быть правителем.

Он слишком засиделся в принцах, все-таки тридцать восемь лет, это не шутки, и теперь с удовольствием подписывал указы и распоряжения своим именем, принимал верительные грамоты послов и командовал армейскими парадами. К сожалению, на любимые забавы, вроде охоты, времени почти не оставалось: он лишь теперь понял, насколько занят был его отец государственными делами. Практически все требовало его вмешательства, тщательного и вдумчивого рассмотрения, и Луш частенько возвращался в свои покои уже за полночь, когда ее величество давно спала сном младенца. Змеедушец побери, да ему теперь и напиться как следует было некогда!

Впрочем, если говорить откровенно, то оно того стоило. Глядя на свое отражение в зеркале, Луш видел не привычного себя – крепко сбитого неуклюжего мужика, которого разве что темной ночью и с закрытыми глазами можно было назвать красивым или привлекательным, а гордого венценосца: не тучного, а вальяжного, не разожравшегося, а солидного, не безобразного, а благообразного. На прежнего вечного принца-неудачника смотрел истинный государь. Скромное обаяние верховной власти его не подводило.

Во время коронации Луш здорово трусил. Он так и ждал, что, когда патриарх возьмет в руки государев венец и спросит: «Есть ли кто-то, кто хочет взять его? Выйди и возьми или молчи вечно», – двери кафедрального собора распахнутся, и войдет проклятый Торн, небрежно помахивая новым указом о престолонаследии. Он заберет венец, а Лушу даст такого пинка, что несостоявшийся владыка улетит из собора прямо в ссылку. Но ничего подобного не произошло. Никто не откликнулся на слова патриарха, и тот опустил корону на голову Луша, а хор восторженно грянул в сотню глоток славу новому государю и повелителю. Потом выяснилось, что он напрасно беспокоился: Лушу донесли, что декан инквизиции провел веселый вечер в приюте Яравны, а потом уволок оттуда какую-то девку и продолжил развлекаться дома. Вот тебе и святоша!

Впрочем, Луш благоразумно решил не экономить на мелочах. За быстрое завершение расследования смерти государя он наградил декана инквизиции роскошным трехэтажным особняком на площади Звезд и значительной суммой денег. Внутренний голос говорил Лушу, что он таким образом пытается откупиться за смерть той девчонки-фаворитки: сперва государь отмахивался от этих мыслей, а потом решил, что за те деньги, которые были переведены на счет декана в Первом государственном банке, можно было купить три сотни таких девчонок. Было бы о чем переживать. Торн пришел забирать ключи, вернее сказать, его внесли двое молодых инквизиторов – спьяну на ногах не стоял, болезный, – а от могучего духа перегара у Луша даже слегка голова закружилась. Полученные ключи и документы на дом он уронил трижды, засовывая мимо кармана, потом похлопал изумленного Луша по щеке со словами: «Прощай, сестрица», – и спутники увели его догуливать.

Они увиделись еще раз во время казни дурака Машу и с тех пор больше не встречались. Государю доносили, что декан покутил еще пару недель, а потом уехал на богомолье в Шаавхази, где наверняка продолжил начатое веселье. Луш успел успокоиться ровно до открытия нового театрального сезона.

Луш не особенно любил театр, однако посещение премьер было почетной привилегией государя, которая неофициально являлась его обязанностью. Ничего не поделаешь, придется просидеть здесь два часа, думал он, кряхтя и усаживаясь в кресло в собственной владыческой ложе и разворачивая программку спектакля. Ромуш и Юлета, романтическая трагедия в двух актах, с прологом и эпилогом, написанная господином Дрегилем. Теперь придется бороться со сном, потому что Дрегиль – та еще бездарность и двух слов связать не может. Государыня Гвель, которая, в отличие от венценосного супруга, просто обожала театр, с детским восторгом рассматривала и закрытый занавес с вышитым государственным гербом, и многочисленных зрителей, что собирались внизу, разговаривая о премьере, и огни, которые служители осторожно зажигали на краю сцены, – она наивно надеялась, что премьера окажется невероятным и восхитительным зрелищем. И именно Гвель вдруг ахнула и толкнула мужа под локоть.

– Взгляни-ка, – и она указала на ложу на противоположной стороне зала, где сейчас устраивалась пара зрителей. – Это ведь декан Торн?

Луш посмотрел и с неудовольствием убедился в том, что там действительно расположился его названый братец.

В обязанности гнусного инквизитора, помимо ведьм и ересей, входила еще и цензура – наверняка поэтому он и явился поглядеть, что там навалял этот бумагомарака. Похоже, за те несколько месяцев, что они не встречались, декан накрепко завязал с выпивкой и теперь выглядел серьезным и сдержанным, пес Заступников. Компанию ему составляла девушка. Луш протер глаза и взялся за увеличительные окуляры.

Девушка была хороша. Да что там хороша – она была невообразимо, восхитительно прекрасна. Точеная фигурка, идеальная осанка, нежное личико, будто у святой Агнес, – Луш едва не облизнулся в открытую, моментально и напрочь забыв, что законная супруга находится рядом. От девушки словно исходило легкое сияние чистоты и невинности, но непорочность нетронутого цветка была лишь тонким стеклом, за которым гудело всепоглощающее страстное пламя. Луш подался вперед; девушка о чем-то спросила у своего спутника и улыбнулась так трогательно и ласково, что у государя засосало под ложечкой.

– Что это ты там рассматриваешь? – сердито спросила Гвель.

Луш выдержал паузу, чтобы не обложить драгоценную супругу по матери, и ответил:

– Да вот не пойму, что за орден у декана на шее. Святого Луфы, что ли… Не пойму.

Гвель поджала губы. Было видно, что она рассержена.

– А что это за девушка с ним?

– Откуда я знаю? – с нарочитым безразличием пожал плечами Луш: дескать, нам до чужих баб никакого дела нету, со своей бы разобраться, что да как. Желание избранить супругу последними словами становилось все сильнее. – При дворе она ни разу не появлялась.

«Я бы ее точно запомнил», – мысленно добавил он.

– Какие у нее бриллианты, – с тоскливой алчностью протянула Гвель, и Луш услышал в этой фразе приближение крупных неприятностей. Сначала жена скажет пару далеко не ласковых слов про чужие драгоценности, потом про то, что Луш теперь слишком мало времени проводит с ней – можно подумать, он до этого от нее не отходил, – и в итоге все кончится тем, что ему на нее наплевать. Настроение стало стремительно портиться.

– Послушай, сокровище мое, у тебя, что ли, бриллиантов нет? – хмуро осведомился Луш. – Вся ими обвешана, только на спину осталось нацепить. Для пущей красы.

– Это не такие, – теперь Гвель чуть не плакала. – Это сулифатская работа! Какие чистые, как сияют! Кто она такая? Ей по статусу не положены подобные камни!

Бриллианты на высокой шее и в кудрявых каштановых волосах действительно стали бы достойным украшением даже для владычицы. Балует господин декан свою пассию, ой балует. Не сама же она приобретает такие драгоценности.

– Куплю я и тебе такие же, – буркнул Луш, рассматривая девушку сквозь очки. А незнакомка вдруг посмотрела прямо на него и смущенно улыбнулась. На ее набеленных по моде щечках проступил очаровательный румянец, и государь почувствовал, как в груди потеплело. – Даже лучше куплю, только не ной, – Гвель толкнула его локтем в бок, и Луш опустил окуляры. – Все-таки орден Святого Луфы. Я так и думал.

В это время герольды трижды протрубили в трубы, возвещая начало представления, и Гвель успокоилась и стала смотреть на сцену, где уже выстраивался хор для декламации вступительных стихов. Луш сел поудобнее – так, чтобы видеть и сцену, и прекрасную незнакомку, и стал слушать пролог. Две равно уважаемых семьи в каком-то приморском городе… Хорошо, что в театре наконец-то появилось что-то современное, а то уже нет ни сил, ни интереса внимать античным стонам и завываниям. Кому вообще сдалась эта Античность?

Спустя четверть часа Луш понял, что засыпать на спектакле ему не придется. То ли кто-то помогал Дрегилю, то ли в нем проснулись скрытые таланты, но на этот раз он превзошел сам себя и в построении сюжета, и в звучании стиха. В трагедии не было ни капли привычной аальхарнской театральной напыщенности: влюбленные подростки из двух враждующих семей были правдивы и естественны, и их первая, детская любовь была той самой настоящей любовью, о которой говорят все, но мало кто испытал. Глядя на главную героиню, Юлету, Луш вдруг поймал себя на мысли, что она очень похожа на покойную фаворитку Торна – та же порывистость в движениях, та же гибкость, тот же абрис тонкого профиля на фоне золотой бутафорской луны в сцене на балконе. Луш машинально потер запястье – кто бы подумал, что мелкая стерва так кусается…