Читаем без скачивания Правда о «золотом веке» Екатерины - Андрей Буровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что очень характерно, европейская культура сразу же, с первого опыта её воспроизводства в России, приобретает какие–то особенные черты.
Во–первых, она очень идеологична. В любом деянии, в любом достижении — даже в области математики или музыки, россиянин пытается увидеть не просто нечто приятное и полезное, но некое торжество просвещения, подтверждение ценности «петровских реформ» или доказательство того, какие россияне хорошие.
При открытии гимназии Московского университета ученик Ломоносова и протеже Ивана Шувалова, Николай Николаевич Поповский произнес, обращаясь к гимназистам, речь, в которой и современный россиянин увидит нечто родное:
«Если будет ваша охота и прилежание, то вы скоро можете показать, что и вам от природы даны умы такие ж, какие и тем, которыми целые народы хвалятся; уверьте свет, что Россия больше за поздним начатием учения, нежели за бессилием, в число просвещенных народов войти не успела»
[51, С. 92].Эта черта может умилять своей наивностью, может раздражать или смешить, но есть в ней и нечто очень древнее — проявление православного, свойственного ещё византийским ученым видения мира, выделения в нем только положительных или отрицательных явлений, неумения относиться к ним как к нейтральным. Ну, очень национальная особенность…
Во–вторых, россияне выступают как наивные государственники, искренне считающие, что просвещение должно служить государству, укреплять государство. В этом отношении любопытно сравнить переписку Гельвеция и Ивана Шувалова. Гельвеций не сомневается в необходимости
«…предоставить некоторую свободу писателям вашей страны, а между тем такая свобода, безусловно, необходима. С цепями на ногах не побежишь, с ними можно только ползти».
А Иван Шувалов совершенно искренне не понимает, зачем нужна кому–то свобода от государства! Просвещение для него совершенно не предполагает предоставления никакой свободы творчества; перед просвещением ставится скорее задача развивать государственное просвещение, внедрять начала прагматизма и рационализма, вести национальную культуру к расцвету и, в конечном счете, привести к появлению великого множества талантливых, образованных, квалифицированных — и притом верноподданных и патриотичных подданных, верных слуг престола и Отечества.
Обе эти черты российской культуры ярко проявились в дискуссии о норманизме. Ну, во–первых, что такое норманизм? О чём речь?
Первыми заговорили об этом немцы на службе в Академии наук: Г.З. Байер и Г.Ф. Миллер. Благодаря своему уникальному положению, они владели и русским, и немецким языками и имели доступ к историческим источникам и в России, и в Европе. В хрониках города Ахена, столицы империи Карла Великого, есть запись о том, что в 800 году пришлось задержать нескольких крупных, одетых в шкуры людей: они говорили между собой по–шведски, а государство Карла как раз воевало со шведами. Люди эти рассказали о себе: они из города Киева, из племени русов; у них есть конунг, который называется каган, и они платят дань хазарам. Грех был не использовать этой записи для объяснения ранней русской истории. Байер и сделал вывод — с точки зрения историка совершенно корректный, — что русы — это германское племя и что из завоевания этим племенем славян по Днепру и началась государственность на Руси. И предположил, естественно, что в «Повести временных лет» и рассказывается как раз о призвании этого племени под видом призвания Рюрика, Синеуса и Трувора. Ничего больше!
Байер никогда не говорил, что у славян не было до германцев государственности. Байер никогда не утверждал, что Древняя Русь не создана славянами. Байер никогда не делал вывод, что славяне не способны к созданию собственной государственности. Он вообще никогда не делал никаких далеко идущих выводов, тем более политического характера.
Эти выводы вообще сделали вовсе не Байер, не Миллер и вообще не немцы. Эти выводы сделал Михайло Васильевич Ломоносов, в своей героической борьбе с пресловутым немецким засильем в Академии наук. Приход к власти Елизаветы Петровны стал для Ломоносова примерно тем же, чем становится для иного современного… (опускаю эпитет) приход нового Генерального секретаря — возможностью устранить конкурентов и отыграть новые очки своей карьере. Тем более, царица борется с немецким засильем, с отклонениями от курса Петра I! Борется она как–то больше в политике и в управлении, но ведь и Академия наук — тоже творение Петра Великого! И это творение тоже подобрали под себя немцы, да еще и выдумывают всякие обидные теории! Еще и издеваются, обижая Россию, русский народ и правящую династию! А кто противостоит им?! Русский ученый (хотя и с немецкой женой), крестьянский сын из–под Холмогор!
Чтобы получалось убедительнее, Михайло Васильевич перевёл то, что писали по–немецки Байер и Миллер, причем и перевёл не очень корректно, да к тому же задал кое–какие вопросы и сделал из них свои выводы…
Получалась жуткая полунаучная галиматья в духе уже известного утверждения о том, что дикие славяне отродясь не были в состоянии создать своего государства, да вот норманны их, к счастью, завоевали, принесли высокую культуру и сделали им государство. И хорошо, что принесли и сделали. А то так бы и кисли славяне вне цивилизации, прозябали бы в дикости. Потому что сами они ни на какое творчество не способны, а само слово «славяне» происходит от немецкого sklave, что означает «раб». И естественно, династия русских князей — норманнская, германская, и такой ей надлежит оставаться всегда.
Весь этот бред приписывался создателям норманнской теории и получал великолепнейшее политическое звучание, прямо привязывался к тем лозунгам, под которыми Елизавета пришла к власти: Байер и Миллер, сном–духом не ведавшие пока о диверсии, учиненной Ломоносовым, оказывались прямыми сторонниками, помощниками и идеологами Миниха и Остермана, клевретами немецкого засилья и личными врагами Петра I и Елизаветы (тут неплохо бы вспомнить, что это Пётр I всю жизнь выдавал свою вторую жену, мать Елизаветы, за немку).
Елизавета Петровна узнала от Ивана Шувалова о героической борьбе Ломоносова с норманизмом, ознакомилась с писаниями Ломоносова… И пришла в ужас от норманизма, а вместе с тем в восторг от Ломоносова. Даже если бы Байеру и Миллеру дали бы хоть что–то ответить, Елизавета не смогла бы их понять — конечно, она была очень хорошая женщина и очень патриотическая царица, но изучить немецкий было свыше её слабых женских и царских сил.
С тех пор Ломоносов стал вхож в придворные круги, стал читать воспевающие Елизавету вирши по праздникам, и хотя Елизавету, судя по всему, глубоко не уважал, многое от неё получил.
Ну, вот и пример одной из первых идеологических баталий, которых потом будет так много в российской и советской науке.
НЕГЛАСНЫЙ ДОГОВОР
В чём же причина подъема, даже расцвета, который начинается в Российской империи со времен Елизаветы?
На одну причину я уже указал — это стабильность.
Вторая же причина еще важнее первой; настолько, что без неё и первой бы не было. Дело в том, что Елизавета первой из русских царей со времен деда, Алексея Михайловича, начинает проводить последовательную внутреннюю политику…
В такой политике правительство и монарх могут занять две очень разные позиции: они могут балансировать между интересами разных групп населения, стараясь объединить их, найти точки соприкосновения, а если это невозможно — диктовать свою волю с позиции общего, государственного интереса. Именно так и делал Алексей Михайлович.
С тем же успехом монарх может опираться на какой–то один класс, одно сословие, одну группу населения. И проводить политику главным образом в ее интересах. Так и делала Елизавета, поставив свое государство на службу дворянству.
Не она первая, конечно!
Разные цари правят между 1741 и 1762 годами, между ними очень мало общего. Но в некоторых отношениях правительство Елизаветы, а потом Петра III и Екатерины II так последовательно продолжает начатое Анной Ивановной, словно это одно правительство одного царя. Каждый дает что–то дворянству, а последующие только расширяют, дают новое и новое.
Конечно же, Елизавета не отбирает ничего из данного дворянству Анной и добавляет к этому привилегии и права гвардии. При ней же появился Дворянский банк, дававший ссуды под 6% годовых. Фактически банк экономически поддерживал дворянство, делая их поместья более доходными.
При Елизавете же помещики обретают все большие права над крепостными.
В 1754 году по инициативе Петра Шувалова создается Комиссия для разработки нового Уложения взамен безнадежно устаревшего Соборного Уложения 1649 года. Смерть Елизаветы в 1761 году не позволила завершить эту работу, но с текстом работал целый коллектив, до тридцати человек.
