Читаем без скачивания Колдунья - Рослин Гриффит

— Почему бы тебе просто по-хорошему не уйти?

В этот момент он услышал, как в казино вошли несколько человек во главе с Фрэнсис.

— Проклятье!

— Может быть, мы разрешим нашу проблему, как это делают мужчины, Джоунс, и выйдем на улицу.

— Нет!

Чако услышал протест Фрэнсис, но ни на секунду не отвел глаз от бандита, не сомневаясь, что у него припрятан и револьвер и нож, несмотря на то что он, как полагалось, снял ремень у входа в «Блю Скай».

Понимая неотвратимость схватки, Чако грубо сказал:

— Ну ладно, давай выйдем.

Присутствовавшие в комнате люди перешептывались и ожидали развязки. Чако раздирался на части: он и прислушивался к тому, что говорили вокруг, и переживал за Фрэнсис, которая пристально смотрела на него, В ее взгляде он видел и неодобрение, и разочарование, и ужас. И, черт побери, здесь еще появился де Аргуэлло со своей высокомерной молодой женой. Что их принесло сюда? Однако Чако все же не сводил глаз с Мартинеса, который опустошил виски, отпихнул стул и встал. Возможно, мексиканец был пьян, хотя по нему это было не видно. Его глаза были ясными, а руки твердыми.

Мартинес направился к двери:

— Ты же не стреляешь людям в спину, не так ли?

Чако не отреагировал на это оскорбление. Он шел на безопасном от него расстоянии. Проходя мимо Фрэнсис, он сделал вид, что не замечает ее.

— Чако, пожалуйста, не ходи туда. Он не заслуживает этого. Ты же говорил мне, что покончил с этими делами.

Он тоже так думал. Однако он не мог позволить какому-то мерзавцу убить его, к тому же Чако не сомневался, что Мартинесу заплатили за это.

При выходе из «Блю Скай» мексиканец забрал свой ремень с кобурой. Толпа последовала за ними через площадку, а затем по грязной узкой улице.

Чако ни на секунду не сводил глаз с Мартинеса. Он все время следил за его движениями, особенно за руками.

Солнце уже заходило, но светило все еще ярко. Чако наклонил вперед шляпу, чтобы солнце не слепило его. Он весь сгорбился. Мартинес остановился, повернулся. Он медленно потянулся к груди и, раздвинув полы пиджака, вытащил из двойной кобуры два револьвера.

Чако ощутил, как кровь заиграла в его жилах, а сердце так сильно забилось, что даже в ушах зазвенело. Ему действительно стало страшно.

Ему стало страшно при мысли, что на этот раз он окажется недостаточно проворным, на этот раз именно его положат в гроб, скрестив ему навечно руки на груди. Его похоронят, и никто не станет оплакивать его.

Но все же какой-то внутренний голос напомнил ему, что Фрэнсис будет его оплакивать.

Эта мысль укрепила в нем желание жить. Никогда еще, с тех пор как умерла его мать, ему так не хотелось жить, как сейчас.

— Запомни, это был твой вызов, — сказал он Мартинесу.

Мексиканец ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.

— Это твои похороны, Джоунс. Вот уж я попляшу на твоей могиле.

Затем движения его рук были почти молниеносны. Чако сразу же выхватил кольт, как только прогремели выстрели, воздух от пальбы наполнился смрадом и клубами дыма. Мартинес дернулся, но его револьверы все еще стреляли. Чако рухнул на землю и скрючился, продолжая палить.

Когда стоявший в воздухе смог стал рассеиваться, все увидели, что Мартинес лежит на земле. Без движения.

Чако поднялся, к нему стали подходить люди, укрывшиеся в соседних зданиях. Какой-то седой старик первым подошел к лежавшему Мартинесу и не обнаружил никаких признаков жизни.

— Намертво сработано, как дверной гвоздь, — произнес он, закрывая Мартинесу глаза.

Чако осыпали поздравлениями, некоторые похлопали его по спине, предлагая ему выпить.

А он стоял и думал, кому это все было надо. На его руках опять кровь. Он не хотел этого, он пытался всячески избежать такой развязки.

— У меня не было другого выбора, — пытался оправдаться он перед Фрэнсис.

Она стояла поодаль, несколько отстраненно от основной толпы поздравляющих его людей. У нее было испуганное лицо. Ей было невыносимо страшно видеть смерть.

— Выбор всегда есть, — говорила она. — Всегда можно выбрать путь, подобающий цивилизованному человеку.

И это все, что она могла сказать ему сейчас, после его признаний и раскаяний? Неужели она думала, что именно он виноват в том, что случилось? Разве ему хотелось убивать? Почему же она не смогла заставить себя понять его?

Разозленный тем, что она отвернулась от него, даже не спросив о причинах случившегося, Чако убрал кольт в кобуру и пошел прочь от «Блю Скай Палас», возможно навсегда.

Глава 13

Чувство гордости за сына-победителя буквально вырывалось наружу у Армандо де Аргуэлло, и он бросился догонять Чако.

— Дон Армандо, куда вы? — кричала вслед ему жена. — Супруг, постойте!

Ее вопли раздражали Армандо. Конечно, это и понятно, для женщины смерть — зрелище не из приятных.

— Подожди меня в фойе гостиницы, — приказал он. — Я скоро вернусь.

Он торопился догнать сына, который уже скрылся из вида. Его старое сердце так сильно колотилось, когда он спешил за ним по улице, затем по площади, где прогуливались люди. Заметив Чако, Армандо побежал что было сил, боясь, что Чако может окончательно исчезнуть в толпе. Догнав его, Армандо сказал:

— Я горжусь тобой, сын.

Сначала он даже подумал, что Чако не слышит его или делает вид, что не слышит. Затем сын повернулся к нему. Выражение его лица было очень сердитым. Его серые прозрачные глаза пронзили Армандо.

— Если вы гордитесь тем, что я убил человека, тогда вы действительно больной человек.

Однако Армандо проигнорировал сарказм Чако и ответил:

— Я горжусь не тем, что ты убил, а тем, что ты выстоял гордо и бесстрашно.

Чако как будто опалил его взглядом. Он не любил комплиментов. Тем более ему не хотелось выслушивать их от человека, бросившего его…

— Что вы хотите, старый человек?

— Тебя. Земля, которая…

— Я не продаюсь.

— А я и не собираюсь покупать тебя. Я хочу наделить тебя правом первородства, — говорил Армандо, стараясь не обращать внимания на то, что Чако даже рассмеялся, услышав эти слова. — Я хочу, чтобы род де Аргуэлло продолжался.

Чако перестал смеяться, и его глаза опять стали холодными и неживыми. Армандо даже пот прошиб.

— Извините, но моя фамилия Джоунс. Рубен Джо-унс был лучшим из отцов, о котором может мечтать любой ребенок, — сказал он уверенным и непреклонным тоном. — И я не стану пятнать его память, отказавшись от его фамилии, которую он дал мне с честью.

Армандо, осознав свою ошибку, начал лгать, желая исправить положение:

— Нет, нет, я вовсе не это имел в виду. Я могу сделать такой документ, где ты признавался бы моим сыном, поэтому, когда я умру…