Читаем без скачивания Лес на той стороне, кн. 2: Зеркало и чаша - Елизавета Дворецкая

– Я добавлю… серебром или соболями, сколько ты хочешь?

– Двадцать гривен серебра. И Красовита с Игрелькой назад. И чтобы, пока Угру не пройдем, ваши удальцы нас больше не тревожили. Согласна?

– Да. Но мне нужно время, чтобы собрать выкуп.

– Сколько?

– Десять дней.

– Твоя воля. – Зимобор пожал плечами. – Еще пару дней здесь поживем, потом пойдем дальше. Мне до весны тут гостить некогда, реки вскроются, а меня Смоленск ждет. Как соберете – догоняйте, дорога тут одна, по Угре, не потеряетесь.

– Я хочу увидеть моего сына.

– Достоян! Проводи.

Княгиня ушла в овин, где сидел пленник.

– Мало попросил, – заметил Жилята. – Надо было просить, чтобы Угру за нами признали и больше сами тут не ползали.

– Это она не может. Это сам князь решает, а у него сыновей поди много. Одним меньше – ему легче.

– Сказала же, что он у князя любимый.

– Дубравка то же самое про Буяра говорила. А кто у батюшки на самом деле любимый сын был? – Зимобор горделиво потянулся. Кмети вокруг засмеялись. – Нет, серебра она из своих сундуков даст, все узорочье выгребет. А Угру, надо будет, потом сами завоюем. Не последний раз живем, Жилята, друг ты мой!

– Тебе виднее! Как говорится, ты десятник – я дурак…

Повидавшись с сыном, княгиня уехала. Но дозорные так же внимательно вглядывались в лес по берегам ручья, и Судимир обходил дозоры, приговаривая, что «приказа расслабляться не было».

Стемнело, но сельцо было освещено сплошной полосой костров – не зря кмети весь день рубили дрова и сушили их возле огня. Договор с княгиней обеспечивал какую-то безопасность, но ждать можно было чего угодно. Жилята доказывал, что князя Сечеслава нельзя отдавать матери прямо сейчас, а нужно держать в заложниках, пока смоленская дружина не пройдет Угру до конца, и совершить обмен только за ее истоками. Зимобор соглашался, что кметь прав.

– Да мы за десять дней до конца Угры дойдем и так, не переживай! – говорил он. – Как раз в верховьях Десны они нас догонят. Ждать ее на месте я же не обещал! Так что все будет. Завтра-послезавтра тронемся.

За день умерло еще двое раненых, но остальные начали поправляться. И если воевать они смогут еще не скоро, то ехать были уже вполне способны. А задерживаться было нечего.

Весь вечер где-то в лесу выли волки, и кмети толкали друг друга: слышь, дескать, как выводят! Одни говорили, что это не к добру, другие – что все нехорошее уже случилось и волки отзываются на запах пролитой крови.

За этот день Зимобор велел заготовить дрова для погребального костра и послал сани – перевезти погибших к селу, чтобы завтра сжечь. И вовремя – если бы убитых не перевезли под защиту людей и огня, серая лесная братия могла бы устроить им «погребение» по собственному обряду.

Волки выли то поодиночке, то хором. Удрученное их тоскливой песней, серое пасмурное небо заплакало, пошел снег. Ветра не было, и крупные пушистые хлопья медленно падали, норовя устроиться на носу у дозорного. Кмети бранились: зимней ночью по-всякому тяжело нести дозор, а тут еще снег, когда в трех шагах ничего толком не видно!

– Делать нечего, глядите глазами! – наставлял Моргавка. – Забыли, как Оклада на нас под метелью накинулся? Тут и еще поди такие умные есть.

– Да кто тут умный? – ворчали кмети.

– А вот когда узнаешь, тогда сам окажешься дурак! Давай, Хотьша, топай во двор, не бойся, сменить не забуду!

Обойдя дозоры, Зимобор разгреб себе местечко на мягком мешке, лег и укрылся полушубком. Теперь и ему можно было немного поспать. Он и задремал было, но, несмотря на темноту, тепло и усталость, ему не спалось. Все время вспоминалась то княгиня-персиянка, то девушка в лисьем полушубке, которая приходила к ним в Селибор и ушла, как будто никто не в силах ее задержать… И ведь правда, никто не заметил, как она исчезла, хотя за такой красавицей следили сотни глаз. «Их мать была знатная чародейка и зналась с Велесом… Говорят, все ее дети рождены от Велеса…»

Да, а что значит их мать? Что значит все ее дети? Сколько их там? И если все ее дочери – такие красавицы, может, имеет смысл сторговать у князя Вершины хотя бы парочку?

Ландышевый венок за пазухой изливал одуряющий запах. Вдруг заметив это, Зимобор удивился. С чего бы? Ведь он не звал Младину. Он вынул венок – тот был сухим, и запах от него шел как от сухих цветов – но необычайно сильный.

Зимобора вдруг разобрало любопытство. Так сколько детей было у княгини-чародейки и что это за дети? И тут ведь под рукой есть у кого спросить! Судя по словам княгини Замилы, дети чародейки – соперники ее сына, а значит, Сечеслав знает их очень хорошо.

Приподнявшись, Зимобор хотел кликнуть отрока из сеней и послать за пленником, но передумал и решил сходить сам. Неохота было вставать с мягкого мешка, вылезать из теплой истобки, но очень неплохо было бы еще раз проверить дозоры. Ночь, метель – мало ли что?

Натянув полушубок, опоясавшись на всякий случай мечом, Зимобор вышел на двор. Костры горели, дозорные прохаживались и перекрикивались.

– Кто здесь? – Перед Зимобором вдруг оказался Горбатый, держа щит наизготовку и выглядывая из-за него с топором. – А, княже! Что бродишь, как мара полуночная? Не спим мы, не спим!

– Хочу к князю Сечеславу заглянуть. Как он там?

– А как ему быть? Его Судимир стережет.

Зимобор пошел мимо нескольких заснеженных избушек к овину. Из окошка тянулся дым – там тоже жили кмети и тоже топили. Среди прочих там обитали и вятичские пленники, с которых день и ночь не спускал глаз кто-то из дозорного десятка.

И вдруг в полосу, освещенную кострами, вбежало разом с десяток фигур – в поднятых руках блестело оружие, мечи и топоры. Несколько кметей, одновременно их увидевшие, одновременно заорали. Часть вскинула щиты и бросилась навстречу, по одному человеку от десятка кинулось в избы будить спящих.

В свою избу Зимобор помчался сам – у него с собой был только меч, но не было щита и шлема.

– А ну вставай! – заорал он, распахнув дверь сеней по всю ширь. – Опять лезут на нас! Живо, Достоян, поднимай, бегом!

Он пробежал между поднимающимися кметями, схватил шлем, в который предусмотрительно был вложен подшлемник, нахлобучил его на голову, подхватил в сенях первый попавшийся щит, выскочил наружу – и тут, видя, что на избу пока никто не нападает, поставил щит к ноге и стал застегивать ремешки шлема.

Когда он был готов, из избы уже выбегали со щитами в обнимку остальные.

– Туда! – Зимобор махнул мечом и первым побежал в сторону овина. Оттуда доносились знакомые звуки – треск разрубаемых щитов и звон мечей.

Нападающих уже стало около трех десятков. Сражение шло в полосе света от сторожевых костров – правда, половина из них же была разметана и затоптана. Кое-как одетые, в криво подпоясанных полушубках, дозорные и кмети из дружины Любиши отражали нападение. Любишина дружина жила в овине, его людям бежать было ближе всех, и к тому времени, как подоспели остальные, они уже уверенно вытесняли уступавшего числом противника к берегу ручья. Несколько человек уже сражалось внизу на льду.