Читаем без скачивания Музыкант и модель - Полина Поплавская

Пройдя длинным кафельным коридором и омыв ноги в пересекавшем дорогу к бассейну каменистом ручейке, Люсия и Эйприл оказались под ослепительным, огромным куполом, накрывавшим заполненное резвыми купальщиками пространство. Между мачехой и падчерицей ненадолго воцарилось полное взаимопонимание. Стоило Люсии признаться, что она влюблена, и Эйприл тут же простила ей неучтивое поведение. Какой спрос с влюбленной двадцатилетней красавицы?

Вода была нежно-голубой, словно в нее опустили безоблачное небо. У Люсии точно такой же купальник, небесный, делающий ее худенькой и невесомой. Сейчас она растворится в этой огромной прозрачной чаше. Набрав побольше воздуха, девушка доплыла до середины и вынырнула уже другой, освободившейся от гнета недомолвок и опасений. С намокшими ресницами и стекающей по лицу влагой Люсия чувствовала себя очистившейся, готовой двигаться дальше.

По соседней дорожке, старательно работая под водой руками, ее догоняла Эйприл.

– Какая прелесть! Теперь буду приходить сюда каждый свободный день, – задыхаясь, прокричала она Люсии. Свободными Эйприл называла дни, когда ей удавалось отправить Дэнниса и Брэндона надолго гулять с Филиппом или в гости к бабушке – своей еще молодой и не интересующейся внуками матери. Эйприл сознательно отвергала услуги беби-ситтеров, считая, что это портит взаимоотношения в семье. Миссис Нортон вообще все стремилась делать сама или с помощью Филиппа.

Они выбрались из воды только спустя полчаса, взяли по стакану ананасового сока и присели передохнуть.

– Так хочется спросить, что не могу удержаться. Он уже признался тебе в любви? – Эйприл иногда поражала поистине девической наивностью. Люсия более всего боялась, что от нее потребуют откровений, так оно и вышло.

– Да, – сказала она неохотно, отводя глаза в сторону и давая тем самым понять, что не намерена открывать подробности.

– Извини, что задаю тебе дурацкие вопросы, но он красив?

– Да, но… Эйприл, он не звонит мне уже два дня, и мне не хочется об этом говорить… – Люсия задумалась, но вскоре по ее лицу скользнула довольная улыбка. – Он безумно красив.

– Я тебя поздравляю! У меня никогда не было красивых мужчин. То есть не подумай, что я считаю твоего отца уродом, но таких… крепких молодых брюнетов с яркими губами… нет, не было.

– Он не крепкий, не брюнет и… не молодой.

– Сколько же ему лет?

– Я не знаю. Эйприл, пойдем лучше поплаваем.

– У меня уже руки не двигаются. Давай выпьем еще сока!

– Я все-таки поплаваю. – Она вскочила, но не смогла уйти: давнее желание поделиться с кем-нибудь своими переживаниями овладело ею, хотя Эйприл и не подходила для роли наперсницы.

– Люсия, я понимаю, что веду себя глупо, но как вы познакомились?

– Случайно.

– Ты говоришь, что он немолод. Ему за тридцать?

– За сорок.

– Господи! А он случайно не женат? Знаешь, бывают такие прецеденты: думаешь, что нашла наконец вдовца, холостяка или, на худой конец, разведенного, а на самом деле… Хотя Филиппу я сразу поверила.

– Эйприл!

– Прости, моя дорогая, ты так располагаешь к откровениям.

– Обещай, что больше не будешь говорить со мной на эту тему.

– Больше не буду.

– И Филиппу ничего не рассказывай, пожалуйста.

– Не буду, я же сказала.

– Вот и хорошо. Поплыли?

Люсия никогда не понимала, чем очаровала Эйприл отца и на чем держится их семейное счастье. Но сейчас ее осенило: папа искал подобие Ла Валенсианы, нечто повторяющее ее черты, но более мягкое, со сглаженными углами, более податливое. Трудно сказать, удалось ли ему найти искомое. Может, и да.

Филипп наконец-то вздохнул спокойно, уложив близнецов спать после изнурительной беготни в парке. Когда он закрывал дверь спальни, их опущенные веки вздрагивали от нетерпения. Конечно же, разбойники обдумывают какой-нибудь очередной коварный план, но ему уже не до этого. Куда запропастились утренние газеты?

Но стоило открыть страницу с новостями культуры и водрузить на нос очки, как раздались отчаянные телефонные трели. Что за странность: иногда не составляет труда определить по звонку, кто собирается с тобой поговорить. «Не иначе как Соледад», – сразу же решил он.

– Здравствуй, дорогой! Как там наша птичка? Забыла про своего ворона или все строит ему глазки?

– Какого ворона? Какие глазки?

– Глазки – что надо! Только кому достанутся? Я про Дэвида. Дэвида Маковски.

– С каких это пор тебя интересует его глазки?

– Да не его глазки! – Тут Соледад перешла на родной язык, и Филипп, разобрав только одно «имбесиль», понял, что если уж его величают обидным испанским «простофиля», то речь идет о чем-то значительном. Но о чем?

– Люсия сошла с ума! – величественно закончила Ла Валенсиана.

– Я пока что не заметил ничего подобного.

– Она влюбилась в Дэвида!

– Ты показала ей запись прошлогоднего концерта? – радостно спросил он, вспомнив, как здорово они играли Четвертый концерт Гайдна для фортепиано с оркестром.

– Что за чушь! Она влюбилась не в запись, а в самого Дэвида!

– Они знакомы?

– Да. Не знаю, насколько близко, но ты узнай и прими меры. Не медли с этим. Ты меня понимаешь?

На другом конце провода воцарилось гулкое молчание. Филипп повесил трубку и закурил. На газетные строчки упало забытое поленце пепла и тут же рассыпалось.

Дневной свет придавал их встрече оттенок недозволенности, хотя вскоре прозрачная стена, отделявшая убежище влюбленных от сада, перестала искриться на солнце, померкла, затуманилась, и за шариками аккуратно остриженных кустов распласталась темно-синяя туча.

Дэвид был молчалив, он словно торопился, старался успеть выплеснуть из себя последние стоны раньше, чем их заглушит барабанная дробь ливня. Когда, утомленный, уткнувшись в черную подушку, как в небытие, он успокоил дыхание и чуть стиснул пальцы на дрожащих бедрах Люсии, в окно обрушился ливень, словно стараясь раздавить лежащие тела. Вода встречала на своем пути такую же прозрачную стену и падала вниз, унося в землю обиду поражения. Казалось, что крупные капли, объединившись в натиске, бьются только в их окно, что стоит пройти незаметно в соседнюю комнату, и там будет тихо и светло, как десять минут назад.

Дэвид приподнялся на локте и стал искать пепельницу.

– О чем ты думаешь в такие моменты?

– Я не смог бы описать, что я думаю, даже когда прикуриваю, потому что «не погас бы огонь» – только тысячная доля всех мыслей, заполняющих голову.

– Дэйв, тебе хорошо со мной? – Люсия всем телом подалась вперед, и на ее лице застыло напряженное – брови домиком вверх – ожидание, как в немых кинокартинах начала века. Она была настолько серьезна, что Дэвид не выдержал и снисходительно улыбнулся.