Читаем без скачивания По ту сторону черной дыры - Дмитрий Беразинский

Уже восьмой год Андриан трудился над своим шедевром, получившему название «Мир глазами пчелы», столь же яркому по сюжету как и «Последний день Помпеи». Холст был разбит на неправильные ромбы и «тупоугольники», каждый из который представлял маленький сюрреалистический сюжет. Все еще не законченное, творение следовало за своим создателем на берега Сены.

За Андриана вступился Мухин:

— Командир, в конце концов, он ведь не «Запорожцев» скопировал!

— Не учите деда кашлять! — отмахнулся Булдаков, а где гарантия, что этого обдолбанного Людовика не хватит кондратий?

— В тринадцатом веке на Земле у людей были нервы покрепче, — отозвалась Светлана, — любимым развлечением ребятишек, например, было смотреть на публичные казни…

— Надо мою половину, Иваныч, на должность поставить, — сказал Олег Палыч, — не годится, чтобы какие-то гражданские влезали в разговор военных! Назначим, скажем ее, командиром отделения посудомоек с присвоением посмертного звания обер-кондуктора. Чего молчишь? Слыхал ты, чтобы детишек на казни водили? Ребенок, кстати где?

— Я здесь, па! — отчаянно пробасило его чадо с крыши «кунга». Дениска, крепко упершись ногами, глядел в бинокль на город, куда они должны будут въехать буквально через час.

Он походил на Наполеона, ожидающего купчишек с ключами от города-Героя Москвы. Дите было обряжено в камуфляжную форму самого скромного размера, а на правом боку его болталась портупея с кобурой, в которой дремала «берета», которой Дениска владел мастерски.

— Гляди! — предупредил его отец, — свалишься, я тебе трещину в башке зашпаклевывать не буду.

Затем, вспомнив, что хотел сказать людям кое-что ободряющее, продолжал менторским тоном:

— Париж, насколько я слышал, город контрастов. Богатые дворцы, убогие хижины, нарядные дамы и нищие в лохмотьях и башмаках из не шибко ценных пород древесины — вот такая картина откроется нам через какое-то время. Чума, проказа и обжорство вкупе с развратом — это три составляющие картины современного средневековья. Рука врача колоть устанет грязные ягодицы неряшливых обитателей, разносящих на теле своем проклятие рода человеческого. Призываю и приказываю вам не предавать забвению кодекс правил, посвященный личной гигиене. Лишь строгое соблюдение их может гарантировать нам безопасное существование в этом рассаднике заразы.

— Помните! — подполковник сделал эффектную паузу, — вши у дам — вещь такая же обыденная, как глисты у Хулио Иглесиаса. За бархатной внешностью порой скрывается банальная чесотка. Я правильно излагаю, Валерий Иваныч?

Починок профессионально откашлялся.

— Все сказанное вами, командир, правильно и, следовательно, верно. Под правой рукой постоянно должно находиться мыло, а под левой — таблетки от дизентерии. Теперь еще пару слов о наболевшем. Я об утраченных половых связях нашего холостого контингента. Разумеется, все мы мужики и тем из нас, у кого нет жен придется туго. Но учтите: хотя СПИДа пока не изобрели, у местных барышень можно подцепить внушительный букет, избавиться от которого будет мучительно и больно. На первых порах раз в две недели я буду осматривать мужское население на предмет сами знаете чего, не взирая на семейное положение и занимаемую должность, — фельдшер многозначительно глянул на командира.

— Жена Кесаря… — начал напыщенно тот, но Починок только улыбнулся.

— Вас, Олег Палыч, это не касается. Всем известна ваша маниакальная привязанность к супруге, — раздался скромный хохот. Булдаков побагровел.

— Ни хрена не понял: комплимент это, или оскорбление? — Светлана взяла его под руку.

— Зависть, мой хороший, черная зависть.

— Женщин чаша сия минует, — продолжал тем временем Починок, — местные самцы хоть и красивы, но издают запах, способный вылечить даже бешенство матки.

Все заулыбались, вспомнив, как был уязвлен посол, когда его со всей свитой отправили в баню. Волосы его, по определению Ильиничны, пахли лошадиным потом, тело — медвежьим пометом, ноги — перебродившим пивом, а изо рта несло, как из преисподней.

— Вести себя скромно, — напутствовал своих людей Булдаков где-то подслушанной фразой.

Кортеж подкатил к воротам как раз в тот самый момент утра, когда стража закончила пропускать всех желающих попасть в город. Колонна из семнадцати автомобилей замерла, не доезжая метров ста до ворот, а УАЗик с посольским флагом, в котором находились Булдаков и особы к нему приближенные, подкатил к четырем усатым молодцам, которые оторопело взирали на странных посетителей. Судя по лицам гвардейцев, им хотелось убраться куда-нибудь за Сен-Жермен и провести остаток жизни там в скромности и святой убогости.

— Бонжур! — пропел Олег Палыч голосом Папанова и щелкнул по носу одного из стеклянноглазых, — мсье, же не манж па сис жур! Мухин, быстро переведи мне, что я сказал!

— Командир, — сказал старший прапорщик, мы же не христарадничать сюда явились! Вы сказали, что голодны.

— Пайка, ням! — затряс головой подполковник, произнося извечную солдатскую фразу.

— Олег Палыч, прошу вас, не дурачьтесь! — умоляюще прогудел Мухин, — гляньте, двое уже обмочились!

Обратившись к стражникам на их родном языке, он принялся им что-то объяснять. Те, вытаращив глаза, глядели то на дьявола (Булдакова), то на его свиту.

— Не верят они тебе, Иваныч! — сплюнул подполковник. Затем он достал военный билет и раскрыл его на первой странице. Ткнув страже под нос свое фото, Олег Палыч заговорил «на французском», как его понимают в Калуге:

— Ксива, битте! Моя ест посол Великая Белая Русь до вашего пана Людовика, да сказится его имя! Поехали, Иваныч! — сказал он Мухину, видя, что его старания пропадают даром, — нечего с этими болванами разговаривать. По машинам!

— Куда? — спросил его водитель.

— В Лувр! — буркнул раздосадованный подполковник. Автомобиль не тронулся с места. Командир вопросительно глянул на водителя. Им оказался старший прапорщик Мухин.

— Это не машина времени, — пояснил тот, — Лувр был построен для Марии Медичи, если не ошибаюсь, в шестнадцатом веке. И пока у нас не было причин для восхищения инженерной мыслью данного мирка!

— Тогда поехали к хижине короля!

— А это куда?

— Иваныч, любой советский город состоит из площади Ленина, проспекта имени Ленина и улицы Маяковского! Точно так и все остальное — дуй в центр! Там и живет этот Людовик: между ГУМом и Мавзолеем Калигулы.

Вереница автомобилей потянулась по улицам города, пугая собак и редких прохожих. По бокам улочек тянулись сточные канавы, в которых что-то или кто-то копошился. Путешественников обдало ароматами городской свалки.

— Вот что-то похожее, — сказал Олег Палыч, когда командорская машина выпрыгнула на мощеную желтым камнем площадь. Справа возвышалось высокое здание, чем-то напоминающее Дворец Съездов, правда, без серпастого флага над куполом, — здесь, по-моему, рождаются и плодятся короли.

Мухин лихо осадил у парадного. Живчик-командир мигом выбрался из УАЗика.

— А запах! — сморщил он свой белорусский шнобель-картошку.

— Побрызгаем! — произнес невесть как оказавшийся рядом Починок, — отсутствие канализации — не есть хорошо!

— Народу маловато для пышного приема, — заметила командирская супруга, разглядывая пустую площадь.

— Мухин и семь человек за мной! — распорядился Булдаков, — остальным охранять машины! Никуда не отлучаться даже в случае нужды! Насколько я понимаю, здесь ее справляют где придется.

Где— то вдалеке зазвучал колокол, приглашая добрых католиков на обедню. Под его перезвон Булдаков и компания ввалились во дворец.

Ни толп придворных, о которых так весело писал старый добрый Дюма-отец, ни встречающих, ни даже дворецкого в парадной ливрее. В углу передней залы за столиком на трех причудливо изогнутых ножках сидел маленький худой человечек и трапезничал. Из огромной суповой миски торчала мозговая кость, в которую человечек временами заглядывал. Он громко чавкал и сопел, облизывая жирные пальцы. Ему аккомпанировали бубенцы головного убора радостным перезвоном.

— Говеет, сволочь! — зло сказал Олег Палыч, — насколько я понял, это не Людовик. Что это за чучело?

— Людовик на охоте, — сообщило чучело, вкусно облизав пальцы.

«Если он захочет поздороваться за руку с нами», — подумал Мухин, — «я его кончу».

— Позвольте представиться! — продолжал человечек, — придворный шут — Жак.

У присутствующих отвалились челюсти.

— Гля-ка! — пробормотал подполковник, — по-нашему разговаривает!

— Десять лет в плену у князя Святослава, — кивнул Жак.

— Семьсот болтов за смену! — кивнул Мухин, — скажи-ка нам, дружище, когда прибудет их Величество?

— К вечеру! — ответил шут злобненько хихикая, — у этих дебилов жратва кончится, и они на ужин прискачут как миленькие! За десять лет знаменитый охотник Людовик лишь однажды подстрелил зверя из королевского арбалета, освященного самим Ромейским Владыкой. Зверь при детальном рассмотрении оказался собственной борзой короля. В придачу ко всему, охотники заблудились. Пришлось собачку скушать, дабы с голоду не опухнуть.