Читаем без скачивания Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если указания Бонч-Бруевича на Русселя еще можно отнести на счет действительной забывчивости мемуариста, то отрицание им контактов с японскими социалистами выглядит как преднамеренное стремление скрыть истинное положение вещей. Это тем более бросается в глаза, что уже через полгода после описываемых событий, во втором номере большевистской газеты «Вперед» М.С. Ольминский, вспоминая июльское 1904 г. постановление ЦК в отношении Бонч-Бруевича, обвинил меньшевиков в неумении «заметить разницу между японскими социал-демократами и токийским правительством»[575] и, таким образом, не только исказил подлинные обстоятельства этого дела, но (что для нас в данном случае важнее) и подтвердил факт контактов экспедиции РСДРП с японской рабочей партией летом 1904 г. Не прибавляет ясности в эту историю и то немаловажное обстоятельство, что в отчетах экспедиции РСДРП за 1904 г., которые хранятся в бывшем Центральном партийном архиве (ныне РГАСПИ), нет никаких следов отправки литературы ни в японское представительство в Вене, ни на Дальний Восток. На это, кстати, тогда же обратил внимание Носков. Спрашивается, зачем понадобилось Бонч-Бруевичу скрывать правду о своих связях с японцами, если она действительно была столь «прекрасна и хороша», как он пишет в своих воспоминаниях? В этом контексте фраза Бонч-Бруевича, завершающая его рассказ о беседе с Плехановым летом 1904 г.: «Я тотчас же обо всем рассказал Владимиру Ильичу, и он души смеялся над “меньшевистскими дурачками”»[576] – приобретает совсем не тот смысл, который хотел вложить в нее мемуарист, а именно: с ведома Ленина Бонч Плеханову попросту солгал или попытался это сделать, подтвердив, таким образом, свою репутацию человека, мягко говоря, неискреннего[577].
Последнюю точку в этой запутанной истории в 1915 г. поставил сам Плеханов. В разговоре, воспроизведенном его собеседником Г.А. Алексинским, со ссылкой на «признания» Бонч-Бруевича (значит, эти признания все-таки состоялись!), он сообщил, что «знает, что уже во время русско-японской войны ленинский центр не брезговал помощью японского правительства, агенты которого в Европе помогали распространению ленинских изданий»[578].
* * *
Итак, на первой в истории российского освободительного движения конференции революционных и оппозиционных партий, проходившей в Париже с 30 сентября по 4 октября 1904 г., социал-демократы представлены не были. Кроме РСДРП и по тем же, что и она, мотивам от участия в ней отказались социал-демократическая партия Польши и Литвы, Украинская революционная партия и Бунд. Зато здесь «рядом с террористами, – доносил в Петербург Ратаев, – заседало такое лицо, как бывший председатель Суджанской уездной земской управы князь Петр Дмитриевич Долгоруков»[579]. «На конференции, – писал со слов Циллиакуса в своем докладе Акаси, – было решено, что каждая партия может действовать своими методами: либералы должны атаковать правительство с помощью земства и газетных кампаний; эсерам и другим партиям следует специализироваться на крайних методах борьбы; кавказцам – использовать свой навык в организации покушений; польским социалистам – опыт в проведении демонстраций»[580].
Ратаев, проинформированный другим участником конференции – Азефом, этот пункт ее решений изложил следующим образом: «Русская либеральная партия (в которую, как он предполагал, скоро будет преобразована группа конституционалистов. – Д.П.) будет продолжать свои действия на легальной почве в земских и общественных учреждениях. Тотчас по возобновлении сессий в земских собраниях будут заявлены громкие требования конституции и безусловной амнистии всех политических преступлений. Одновременно все совещавшиеся группы будут принимать самое деятельное участие в организации студенческих беспорядков, аграрных волнений и противоправительственных демонстраций среди рабочих на фабриках и заводах. Повсюду во время набора новобранцев и призыва запасных чинов будут устраиваться враждебные манифестации по поводу войны и разбрасываться одинакового содержания прокламации за подписью всех согласившихся групп.
Члены сих организаций обязываются не только в своих подпольных органах, но по возможности и в легальной прессе в пределах условий законов о печати вести упорную агитацию против самодержавного строя, выставляя систематически виновником всех бедствий вообще, а в особенности войны и обнаруженной ею неподготовленности, представителя этого режима – государя императора.
Если партия социалистов-революционеров с ее “Боевой организацией” признают нужным устроить террористический акт, то все организации обязаны поддержать настроение одновременными сочувственными факту воззваниями и демонстрациями. От этого пункта отказались лишь представители Русской либеральной партии и Польской демократической национальной лиги (Лиги народовой. – Д.П.), но и те обязались согласовать свои действия с прочими организациями, т.е. в случае совершения террористического факта приурочивать подачу своих петиций и заявления домогательств именно к этому моменту.
Финляндцы с своей стороны сильно рассчитывают как на удобный момент для возбуждения усиленной агитации на предстоящий 6/19 будущего декабря созыв Финляндского сейма. Они полагают и постараются, чтобы были выбраны многие лица, коим въезд в Финляндию по распоряжению администрации воспрещен. По всем вероятиям правительство не согласится снять это воспрещение даже на непродолжительный срок заседаний Сейма. Это послужит началом к бурной агитации, причем все согласившиеся организации должны дружно поддержать финляндцев и поднять беспорядки и протесты во всех местностях империи»[581].
Достоверность этого сообщения руководителя Заграничной агентуры Департамента полиции в какой-то степени подтверждает и содержание проекта итогового документа конференции, разосланного Циллиакусом ее участникам еще в конце июля – начале августа 1904 г. В нем речь также шла о координации выступлений земства, интеллигенции, рабочих, крестьян и солдат[582]. Как видим, участникам конференции удалось договориться по весьма широкому кругу вопросов своей ближайшей агитационной деятельности и вообще массовой работы. Однако всем этим далеко идущим планам не суждено было сбыться, и практические результаты достигнутых соглашений оказались значительно скромнее[583]. Тем не менее, и непосредственные участники конференции, и японцы оказались вполне удовлетворены ею. О ходе работы конференции и содержании ее итоговых документов в Токио узнали из телеграмм Акаси и посла во Франции И. Мотоно. Первый отправил соответствующую депешу в Генштаб, второй – в МИД[584].
Надежды Акаси на возможность направить активность революционеров на практическую борьбу с русским правительством подкрепила состоявшаяся сразу после Парижской конференции встреча тех ее участников, которые, по его словам, «использовали чрезвычайные меры», т.е. придерживались революционной тактики. Если
