Читаем без скачивания Собрание сочинений. Т. 5 - Саша Черный

— Да.

— И отправите с Игорем в Париж?

— Зачем же вольную зверюшку в Париж!.. Он там одного дома от другого не отличит. Оставлю его здесь у старой крестьянки, что у ручья живет. У нее мышей много, пусть своим кошачьим ремеслом хлеб зарабатывает.

— Вы уже с ней переговорили?

— Переговорил. У нее один кот есть, да совсем инвалид… В очаг за жареной рыбой сунулся и весь обгорел. Значит, наш котенок попадет на самую настоящую штатную должность.

Игорь сморщил нос.

— Ты его, дядя Вася, лучше на срок отдай. Когда у тебя будет ферма, он тебе очень пригодится…

А тот, о судьбе которого так заботливо беседовали, носился взад-вперед по сосновым корням и показывал свои фокусы. С разбега вспрыгивал на шершавую сосну и, растопырив лапки, всползал до первого сучка, — а потом сидел на нем и хныкал:

— Мяу! Очень страшно… Снимите меня, пожалуйста.

На земле он быстро приходил в себя. Полз на животе, выслеживая стрекозу, словно тигр за буйволом… Прыгал вверх, промахивался и начинал яростно щелкать зубами… А хвост вправо-влево, как змея, на которую наступили.

Потом по обычаю всех котят в мире вдруг начинал беситься. Спинка — горбом, боком-боком поскакал вдоль кустов, перевернулся через голову, подпрыгнул, фыркнул. Мальчики за ним, он от мальчиков — и пошла возня.

Наконец попал он в их лапы, а в лапы мальчиков только попадись…

— Какой симпатичный! Коташечка…

И давай его тискать, мять, дуть ему в морду, переворачивать, сажать себе на голову… Черный котенок взмолился:

«Мяу! Отними меня у них, пожалуйста! Ты большой, ты меня взял, что ж ты сидишь и смеешься… От-ни-ми! А не то я разорву их в клочки…»

— Будет, дети, будет, — остановил их дядя Вася. — Вы ему живот продавите. Ну-ка я вас помну немножко… Приятно? Вот и ему так же приятно.

Котенка поставили наземь, и он обиженно заковылял под виноградную лозу к старому мешку из-под цемента, на котором он любил днем спать.

— Почему он так смешно отряхает лапки? Накололся он на что-нибудь, что ли?

— Совсем не накололся. Хвоя примятая к земле, об нее не наколешься. Это у него к пяткам сосновая смола прилипла, а к смоле хвоинки, а сверху — новая смола… Уж он языком чистит-чистит, да смолу слюной не смоешь. И усы у него в смоле, и брови. Я даже чуть-чуть подстриг. Вот завтра будем в городе, купим в аптеке скипидару, лапы ему отмоем.

Ночью начиналось сражение. Дядя Вася укладывал котенка в ногах, чтобы он Игорю спать не мешал. Выбирал уютное местечко, подстилал свой теплый жилет, словом, заботился о нем, как не всякая кошка о своем котенке заботится. Ведь он был маленький, и у него не было родителей… И что же вы думаете? Каждую ночь та же история…

Осторожно-осторожно, почти с медленностью часовой стрелки передвигался он от ног своего хозяина к плечу. Доползет до плеча, разляжется на нем, словно в первом классе на диване, и начнет урчать в самое ухо:

— Ур-мур, шур-бур, мурлымур…

Точно самовар на голове поставили.

Или захватит человеческое ухо в пасть и давай его сосать, — он, должно быть, думал, полусонный, что дядя Вася его кошачья мама.

Или облизывает себя, облизывает, а потом заодно начнет облизывать и пальцы лежащей рядом руки.

Терпит человек, перекладывает его снова к ногам. Десять раз перекладывает, двадцать раз, но котенок упрямый оказался. Переползает к плечу, урчит у самой шеи, сосет ухо, хоть плачь… И спать хочется чертовски.

А когда, наконец, дядя Вася рассердится и выкинет его за дверь, Боже мой, как жалобно умоляет котенок впустить его назад… Сонный человек зажигает свечу и смотрит: черная лапка, растопырив пальцы, царапается снизу из-под двери, и тонкий голосок плачет-скулит:

— Мняу! Какой ты злой… У тебя совсем нет сердца! На дворе темно и страшно. Я не буду сосать твоего уха, я буду тихо лежать в ногах… Впусти! Мняу, мняу, мняу, какой я несчастный, самый несчастный на свете котенок…

Игорь просыпается, садится на свою складную койку в углу хижины, испуганно хлопает глазами и долго не может понять, в чем дело. Свеча горит. Сердитый и взлохмаченный, сидит, свесив с тюфяка ноги, дядя Вася. За тонкой дверцей раздирающий сердце писк и всхлипыванье. А черная лапка изо всех сил скребется, просовывается сквозь щель внизу по самое плечо.

— Котенок?

— Он самый… Сокровище! Нянчись тут с ним.

— Я его возьму к себе. Он уснет… Уснешь, правда? Будешь лежать смирно?

Котенок что-то такое неопределенное ворчит. Уснет, пожалуй.

Сердце у Игоря не каменное. Он впускает котенка в комнату, и, конечно, тот его дерзко обманывает: уже без всяких хитростей лезет к самому носу, цапает лапкой за губу, урчит свою песенку в самое ухо. Игорь терпит. И только тихо-тихо укоризненно шепчет:

— Спи, дурачок, спи, умница! А то дядя Вася рассердится и выставит нас обоих. Укладывайся… Ах, какой у тебя шершавый язык…

И наконец оба затихают.

А перед рассветом, когда так зверски хочется спать, когда солнце еще и не думало вставать, когда люди, мулы и собаки самые хорошие сны видят, котенок продирает глаза и начинает… играть. Ему хорошо, он днем отоспался, а мальчику каково!

Кто это по животу, как дикая зебра, прыгает? Котенок. Шевельнешь пальцем ноги, а он со всех ног на палец, цап — и грызет… Он думает, должно быть, что у Игоря на каждой ноге по пяти мышей. Нет, дудки! Сонный мальчик соскакивает на холодный пол, хватает котенка в горсть — и за дверь.

«Кричи, крики, миленький, так я тебе и открою…»

Так любо, натянув на нос одеяло, спокойно вытянуть ноги: никто по тебе не ползает, не мажет хвостом по лицу, не хватает за пальцы…

Верьте, не верьте, но он ел самые неподходящие для кота вещи. Помидоры, белый хлеб, маслины, макароны, рис, овсянку. Игорь только радовался. Бегать через леса и холмы за печенкой, слуга покорный. Сами они печенки не едят, да и в жару пока ее донесешь — она протухнет…

Особенно нравилась ему дыня. Да, да, такие уж в Провансе вкусы: коты обожают дыни, собаки — виноград. Местные хозяева знают: если в огороде выедена вся дыня, одна кожура осталась, значит — это дело кошки.

Игорь не жалел, ешь. Только вниз не бегай, чужих дынь не воруй. Но котенок разыскивал в лесных закоулках все места, куда Игорь выбрасывал дынные семечки, и подъедал их дочиста. До того объедался, что потом все бегал под виноградные кусты и пищал.

— Мняу! Живот болит…

Ах, сколько он ел! Если бы человек по своему весу съедал в такой же пропорции, то ему на обед понадобилась бы бочка макарон, ведро риса и дюжины две дынь….

Мишка все к дяде Васе приставал:

— Сделайте, пожалуйста, опыт!

— Какой такой опыт?

— Дайте ему есть, сколько он хочет. И я еще принесу на закуску колбасы и сыра и молока.

— Нет уж, спасибо. Можешь над собой опыты производить. Ну и лопнет мой котенок, как перезрелая слива осенью. Раз я взялся его воспитывать, как я могу такому обжорству потакать…

Мишка, кажется, обиделся. Очень уж ему интересно было посмотреть, как котенок лопнет. Этого, пожалуй, и в кинематографе не увидишь. Но дядя Вася был строг и котенка до такой позорной смерти не допустил.

Однажды он исчез. Игорь обшарил все его любимые места — встряхнул мешок из-под брезента, заглянул во все лесные помойки, нет нигде. И заскучал и задумался:

— Уж не охотник ли его подстрелил? Со вчерашнего дня охота разрешена. По всем холмам пальба идет. Кроликов нет и в помине, птиц, кроме сорок да залетных ласточек, не увидишь, — мог кто-нибудь и в котенка невзначай пальнуть… Приняли же мы его за кролика.

Но когда к вечеру дядя Вася спустился с племянником к старой крестьянке за бобами, — черный котенок нашелся.

Он сидел на коленях у хозяйкиной дочки, урчал и лизал ее пальцы. А на полу стояло блюдце с остатками жареной рыбы.

«Ага! — подумал Игорь. — Вот в чем дело…»

На пришедших с холма посмотрел он сонными, равнодушными глазами:

— Пришли? Мяу, очень вы мне нужны теперь… Есть на свете вещи вкуснее ваших объедков… И колени у хозяйкиной дочки тоже помягче ваших.

Дядя Вася ничего не ответил. Зачем ронять свое достоинство. И когда хозяйка спросила, может ли он теперь же оставить у них котенка, все равно ведь он скоро уедет, — он притворно зевнул и равнодушно махнул рукой:

— Пожалуйста.

А Игорь отвернулся, слизнул сбежавшую к углу рта соленую слезинку и стал колупать у дверей известку.

XII. ВОЙНА С МУРАВЬЯМИ*

В углах хижины стоял сколоченный из ящиков первобытный шкаф. В шкафу на полках все, что нужно каждому человеку, глупый ли он, или умный, все равно: рис, сахар, макароны, соль, свечи и посуда…

Сунулся как-то дядя Вася в шкаф за сахаром — в жару ведь только лимонным соком с сахарной водой и утолишь жажду, — и обомлел. Среди кусков сахара, как маковые зерна, кишели мураши, вдоль недоеденной дыни черной ленточкой прогрызли дорожку мураши, в сдобной булочке мураши… Кто, наконец, здесь хозяин — он или мураши? Он ходит за провизией в приморское местечко, таскает ее по жаре два километра в сетке, пакеты раскачиваются и лезут вверх, песок забирается в туфли, колючий дрок хлещет по ногам — и все это ради мурашей?..