Читаем без скачивания Протагонист - Анастасия Всеволодовна Володина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что?
– Ты же хотела ближе перебраться? Никита говорил. Что тебе там делать одной? Разменивайся и приезжай сюда, в области подберем что-то. Кружок детский тоже найдем. А если ребенок будет, мне поможешь. У Димки же никого…
Мать усмехнулась недобро:
– Не надо меня жалеть.
– Надо. Всех нас жалеть – надо.
Мама всхлипнула, неловко раскинула руки и прижала Нику к себе.
Ника заставила себя обнять ее в ответ. Сработает ли эта запоздалая игра в дочки-матери? Внутри не осталось ни обиды, ни злости – но и на любовь сил уже не хватало. Она больше не была папиной любимой дочкой, маминой нелюбимой дочкой, классной старшей сестрой, а была сама по себе – и хотела как можно быстрее скинуть с себя шкурку Буяновой, как уже скинула когда-то шкурку Вероники, чтобы перестать быть бракованным осколком бракованной семьи – и начать семью свою, в которой, конечно, всё будет по-другому, иначе зачем ей вовсе быть?
Буяновы закончились на Никите и начнутся на близнецах Кати, если так будет суждено.
Ника хотела девочку. Чтобы породой она пошла в Димку, славного ласкового Димку, который написал, что вытребовал себе отпуск и уже забронировал билеты и домик на Южном берегу Крыма. Ника хотела девочку. Чтобы никто, даже сама Ника, и не подумал назвать ребенка Никитой, назвать в честь брата, которого Ника не смогла спасти при жизни, но попыталась сделать это после, продолжив его жизнь хотя бы на пару страниц.
Она умела подделывать почерк: носила матери пятерки в дневнике, когда прогуливала школу, писала учительнице объяснительные, когда мать не приходила на родительское собрание. Ника всю жизнь училась выкручиваться и крутиться. Умела уклоняться и от вопросов брата, этого неловкого «привет, как дела» где-то посреди ночи, на которое отвечать было лень.
Он действительно написал, она действительно ответила не сразу, как не отвечала часто, злясь на эту его манеру. Вот только произошло это не в ночь его гибели, а днем раньше, и она ответила «норм, а у тебя как?», и он замолчал.
Замолчал, чтобы следующей ночью выпрыгнуть из окна, оставив шесть страшных строк. Ника не знала, почему брат написал то, что написал: заметал ли он следы или действительно верил, что экзамен может стать причиной. Ника в это не верила, но письмо брата было самым страшным, что она когда-либо читала. До того, как написала свое.
После опознания она так и металась по квартире, пока вдруг не поняла, что нужно сделать. Пока мать дремала в комнате, она ночью на кухне сочиняла другое письмо – уже длинное, выписывая нужную картину, вымарывая тут и там, теряя грань, где заканчивался Никита и начиналась она – Ника, складываясь в буяновский гибрид, чудовище без пола, рода и племени.
Ей было страшно даже перечитывать это письмо, раскладывать страницы в правильном порядке, выискивать внутреннюю логику. Было страшно признавать, что, написав раз что-то такое, ты уже не сможешь с себя это смыть, ведь каждое слово впечатывается клеймом, напоминая о том, что раз ты смогла написать, то сможешь и сделать, тем более в том возрасте, когда над тобой вороном вьются Каренина, Кобейн и Башлачев, а Ника – богиня с крыльями, если только их ей не отбить.
Отбить чем? В ту ночь она и захотела ребенка, захотела того, кто будет держать ее на земле, отвлекая от этого письма, напоминая, что прыгать никак нельзя, даже если ты уже прыгнула, написав о том, что собираешься это сделать.
Ника захотела ребенка, которого заранее боялась искалечить. Говорят, из плохих матерей получаются лучшие бабушки: чем больше ошибок ты сделала однажды, тем больше ошибок избежишь потом. Может, и получится, может, и Агния окажется хорошей бабушкой, а Ника вдруг по какой-то глупой случайности станет нормальной матерью и никогда, никогда не окажется на похоронах своего ребенка. Хотя разве в этом спасение, в этом лекарство? Почему одни дети летают как птицы и прыгают из окна высотки с парашютом – себе на смех, другим на страх, а другие падают камнем вниз – на страх всем?
Ника думает, что у каждого есть свое окно. Почему одни только смотрят, а другие открывают?
Ника не знает. Ника не судит. Ника может только прощать.
Написав то письмо, она простила и себя, и брата.
А вместе с собой простила и всех остальных.
Сестра Никиты сидела спиной ко входу на гранитном крыльце ресторана и ломала сигареты – под ее ногами уже выросла горка непочатых бычков. Алёша подошел ближе.
– У вас всё в порядке?
Она молча покачала головой.
– Простите. И правда.
Ника прищурилась.
– А ты… его сосед. Алёша, верно?
Внутри что-то екнуло.
– Да. Вы приходили к нам на первом курсе.
Ника фыркнула.
– Не выкай. Я тебе не тетка, скорее, старшая сестра.
– Ок. Можно и на «ты».
Она кивнула.
– Как твои дела?
– Хер… плохо.
– Что так? Помимо этого всего?
– Девушка бросила. То есть… простите… прости. Не только из-за этого.
– Не извиняйся. Мне жаль. Из-за девушки, в смысле. Любишь ее?
– Очень.
– Она знает?
– Да знает уж, наверное.
– Но ты не говорил.
– Не-а.
– Ну и зря. Вернется – скажи.
– Не вернется. Она меня не любит.
– Отношения вообще не про любовь, знаешь. Это только комбинация тараканов разной степени удачности. – Она нахмурилась. – А не хочешь надраться? Не здесь. По-нормальному?
– Хочу. Только мне нельзя. Я на колесах.
– За рулем?
Алёша неожиданно легко для себя рассмеялся.
– На антидепрессантах.
– Такой маленький – и уже с депрессией?
– Мне снова выкать?
– Не надо, прости. Так у тебя депрессия?
– И да, и нет.
– Это как?
Он сел рядом на крыльцо и пожал плечами.
– ПРЛ.
– Это что такое?
– Пограничное расстройство личности, а депрессия – как симптом.
– Ого. И что, это серьезно?
– Терпимо. Раньше было хуже. Главное – вовремя ловить и гасить. Таблетки, терапия.
– А это само или…
– Наследственное. Так даже легче, знаешь. Это значит, что я не виноват. Никто не виноват. – Он помолчал и поднял руки ладонями вверх. – Кристина – это моя девушка…
– Соседка которая? Это она тебя бросила?
– Уже бывшая девушка, да. Так вот, Кристина как-то сказала: линии на левой руке – то, что
