Читаем без скачивания Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии - Александр Перцев

Но дело уже сделано. Saptenti sat. Для человека умного вполне достаточно сказанного Ларреем: душа может влиять на тело, причем не только вызывая тяжкие телесные заболевания, но и исцеляя от них.

Единственный эффективный способ исцеления — это возвращение на родину.

Но с возвращением на родину все оказывается не так просто.

Истории болезней девочек — убийц показывают нам, что они возвращались на родину, однако это им не помогало. Они прибегали в родительский дом, а там их жестоко били, иногда заранее приготовив для этого палку, и возвращали обратно, на чужбину.

Была ли это та родина, тоску по которой они испытывали?

Явно нет!

Их манила та родина, которая являлась им в видениях. Та родина, которая виделась в российских снегах наполеоновским солдатам — невыразимо прекрасная, живописная, на которой живут приветливые люди, одетые в самые лучшие одежды.

Жизнь в людях — это неподлинное существование. Из нее хочется бежать. Но куда бежать? Реальные родители тебя дома не ждут. Они могут только вернуть тебя в неподлинный мир. Они, в сущности, тоже стали частью этого чуждого мира.

Бежать можно только в страну, созданную фантазией, — туда, где ты почувствуешь себя как дома. Например, к внутреннему морю. Или, как у Вампилова, на внутренние болота, где самая лучшая утиная охота.

Эта виртуальная родина, куда можно бежать от тоски неподлинного существования, отнюдь не создается человеком по желанию, точно так же, как мы не можем по собственному произволу заказать себе хороший сон. Виртуальная родина открывается ему, независимо от его воли, в состоянии крайней тоски. Она приходит к человеку — не тогда, когда этого хочет человек, а тогда, когда этого хочет она, подлинная родина. (У русских диссидентов, включая современных правозащитников, она приходит однажды и уже никогда не уходит).

Образы прекрасной родины — во сне или наяву, либо в виде продукции какой‑нибудь «фабрики грез», киностудии или телестудии — приходят тогда, когда человек уже совершенно не может жить в реальных предлагаемых обстоятельствах.

Что же это за обстоятельства? Почему они неприемлемы? Задумаемся, отчего возникала невыносимая тоска по воображаемой родине у девочек — нянек?

Ведь в людях они жили ничуть не хуже, чем дома. Они сами признавали, что в людях их лучше кормили, что бытовые условия превосходили те, которые были в родительском доме. Значит, дело было не в материальном окружении.

Дело было в отсутствии чувства укорененности. Родина, по которой смертельно тоскует человек — это его внутренняя страна, в которой он чувствует себя укорененным.

Есть такое расхожее выражение в отечественной культуре — «Я родом из детства» (под таким названием известен фильм В. Турова, вышедший на экраны в 1966 году, а также альбом В. Высоцкого). Это выражение прекрасно передает суть дела: у человека взрослого детские представления о родине специфичны, они как раз и создаются фантазией из различных наиболее приятных воспоминаний, а потому эта родина детства и предстает нам столь красивой, привлекательной, столь манящей. Это туда мы стремимся вернуться из жестоких коллизий нынешней повседневности. Это за представление о такой невыразимо прекрасной родине мы держимся, чтобы не сорваться в пропасть безумия.

Вовсе не эта картина виртуальной прекрасной родины сводит с ума человека, страдающего от ностальгии, и не от песен альпийских пастухов впадают в смертельную тоску горцы. Наоборот, эти прекрасные образы — последние якоря, за которые можно уцепиться, чтобы не сползти в пропасть безумия.

Да, образ здесь может быть таким: альпинист на крутом горном склоне, покрытом льдом. Он все время находится в опасности — соскользнуть в пропасть, в беспочвенность. А родина — это то надежное место, на котором можно закрепиться, обретя опору.

Запомним это.

А пока поставим перед собой следующий вопрос. Можем ли мы, будучи учеными, с полной достоверностью знать, какой представляется виртуальная родина больным ностальгией? И, соответственно, какой представляется им отвратительная чужбина?

Можно ли описывать внутренний мир человека с такой же точностью, с какой физики описывают мир внешний?

Вот вопрос, который может показаться нашему российскому современнику праздным и странным. Философы, выпущенные рабфаками, научили его, что сознание это зеркало. Значит, во внутреннем мире должно быть только то, что есть во внешнем мире. Зеркало искажает, если оно отражает что‑то свое, в дополнение к окружающей действительности. Это — плохое зеркало. Так же плохо и все субъективное, что есть в сознании. Его надо не рассматривать и не описывать, а искоренять. Лучше всего — таблетками.

Но диссертант Карл Ясперс думал иначе. Как психиатр, он должен был исследовать состояние девочек — преступниц, обезумевших от ностальгии. Можно ли, ссылаясь на точные факты, доказать, что они — невменяемы? Фактом в данном случае может быть то, что было дано в наблюдении девочкам — преступницам, например, их видение прекрасной родины и, наоборот, отвратительной чужбины. Можно ли описать этот внутренний опыт так, чтобы это описание было признано научным?

Молодому врачу — диссертанту этот вопрос представлялся самым главным. По сути, он был равносилен для него вопросу кантовского толка: «Как возможна психиатрическая наука?» Наука, по И. Канту, последователем которого К. Ясперс считал себя всегда, возможна лишь в том случае, если она опирается на опыт и обеспечивается специальной познавательной способностью человека.

Психиатрия (как и психология) возможна как наука лишь тогда, когда она будет опираться на опыт, на факты, данные в наблюдении. Но наблюдения производят больные. Во сне, в дневных грезах, во время галлюцинаций они видят — словно наяву! — нечто такое, что делает их жизнь совершенно невыносимой. Настолько невыносимой, что их рассудок и воля отказывают.

В рассматриваемых нами случаях девочки видят внутренним своим взором прекрасные картины родины и отвратительные картины чужбины (как мы успели заметить, эти картины вовсе не совпадают с реальными картинами родного и чужого дома). Противоположность прекрасной виртуальной родины и отвратительной виртуальной чужбины настолько резка, что у человека начинается острая тоска, нежелание жить, неспособность мыслить, паралич воли.

Что должен сделать на суде идеальный психиатр — эксперт?

Он должен показать суду то же, что видел в своей душе преступник — и суд, содрогнувшись от увиденного, признает, что увидевший подобное не может отвечать за свои поступки, то есть является невменяемым.