Читаем без скачивания Гусиное перо - Семён Львович Лунгин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С треском лопаются пузыри.
Конец. (Обернулся к кулисам.) А ну, артисты, на поклон, марш!..
Барабанщики начинают бить в барабаны, артисты выходят и раскланиваются.
З а н а в е с.
СЕМЬЯ БАХМЕТЬЕВЫХ
Пьеса в двух частях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Г л е б Г л е б о в и ч }
С о ф ь я А л ь б е р т о в н а }
В и к т о р Г л е б о в и ч }
Л е н а }
М а ш а } — Бахметьевы.
М и х а и л А ф а н а с ь е в и ч Б а б а е в }
Г р и г о р и й В а с и л ь е в и ч А л е к с е е в }
А н н а И в а н о в н а А л ф е р о в а }
В е р а И в а н о в н а А л ф е р о в а } — друзья Бахметьевых.
И г о р ь В е р е я }
С к а л я р }
Г а р к у ш е н к о } — аспиранты Виктора Глебовича.
М а р ь я Т р о ф и м о в н а — домработница Бахметьевых.
М у ж ч и н а и ж е н щ и н а на пляже и на корте.
Ч е т ы р е ж е н щ и н ы на перроне.
Д в а в о е н в р а ч а.
М е д с е с т р а.
Д в а с а н и т а р а.
С е м ь с т у д е н т о в.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
МАТЬ
Когда на сцене зажегся свет, мы увидели М а ш у и И г о р я. Они стояли друг против друга и глядели друг на друга с ненавистью. А потом Игорь развернулся и ударил Машу по лицу. Ударил грубо, как парня. Маша охнула, но не закричала. А когда Игорь повернулся и пошел прочь, Маша рванулась за ним с криком: «Игорь, вернись!.. Игорь, вернись!..» А потом мы заметили Е л е н у В л а д и м и р о в н у. Она, оказывается, стояла в глубине и все видела. Ноги сами понесли ее вслед за дочерью. Но, пробежав два-три шага, она заставила себя остановиться и, едва переводя дух, вышла на авансцену.
Л е н а. Ну вот. И это пришлось пережить. Бьют дочь на глазах у матери. И ты не вмешивайся, и ты ничего не понимаешь, и ты не кричи, и ты не беги… Ой, как это все надоело!..
Вошла М а ш а.
М а ш а (весело). Видела?
Л е н а. Глаза б мои не глядели.
М а ш а. Вот он, один из парадоксов жизни. Хочешь, чтоб не глядели, а они глядят, проклятые, все видят и настроение людям портят.
Л е н а. Что у вас случилось-то?
М а ш а. Кулачный бой. Я была в роли этого… как его?.. Кирибеевича. А он — купец Калашников. Он меня и стукнул.
Л е н а. За что?
М а ш а. За что… за что… (Пританцовывает.) Не наградила ты меня музыкальным даром. Играла бы я на гитаре, сочинила бы твист: «За что, за что».
Л е н а. Машка, можно с тобой поговорить в сентиментальном жанре?
М а ш а (серьезно). Знаешь, мать, можно.
Л е н а. Вот была у меня маленькая девочка. И все мне завидовали, до чего у меня она хорошенькая и как мы с ней живем душа в душу…
М а ш а. Ну?
Л е н а. И все это окончилось как-то вдруг… Почему?
М а ш а. Вероятно, потому что девочка выросла.
Л е н а. Ну и что?
М а ш а. Выросла и вышла замуж.
Л е н а. Ты вышла замуж?
М а ш а. Здравствуйте. Глаза смотрят и, оказывается, ничего не видят. Ах да, ты же считаешь, что, для того чтобы выйти замуж, надо пройти некоторый цикл: помолвка, обручение, благословение — и, наконец, вожделенный миг.
Л е н а. То, что я видела, скорее походило на развод, чем на свадьбу.
М а ш а. А что? В этом наблюдении есть резон.
Л е н а. Если бы кто-нибудь послушал, как ты со мной разговариваешь… Это же полное неуважение и издевательство.
М а ш а. Что ты, ма… (Обняла мать, прижалась к ней щекой.) Это же предельное выражение доверия: когда люди все друг про друга понимают и ни о чем друг друга не спрашивают.
Л е н а. Ты, по-моему, не можешь меня…
М а ш а (перебила). Не могу. Ты меня ни о чем не спрашиваешь. Но в твоих глазах появилось что-то такое жалостливое, такое ненасытное, что все время чувствуешь себя… ну, как бы тебе сказать… очень противно, ма.
Л е н а. Ну почему ты считаешь, что я не могу ничего понять? В конце концов, я сама вышла замуж девятнадцати лет и тоже без благословения родителей.
М а ш а. Мать, ты лукавишь. У тебя ж не было родителей.
Л е н а. У папы они были.
М а ш а. А ты твердо уверена, что он не просил благословения?
Л е н а. Твердо.
По заведенному порядку к восьми часам утра М а р ь я Т р о ф и м о в н а, домработница Бахметьевых, накрыла Глебу Глебовичу завтрак, положила возле прибора свежую газету, затем на цыпочках подошла к двери в комнату Виктора, посмотрела в замочную скважину, прислушалась, но, должно быть, ничего не услышала, вздохнула и так же на цыпочках пошла на кухню. Дверь открылась, и появился В и к т о р босиком в трусах.
В и к т о р (взглянул на стоящие в углу большие часы и сказал кому-то, находящемуся в его комнате). Еще нет восьми. Надо подождать минут пятнадцать — двадцать.
Марья Трофимовна вернулась в столовую и замерла на пороге, стремясь разглядеть что-то в комнате Виктора, но Виктор уже успел закрыть дверь. Часы пробили восемь.
М а р ь я Т р о ф и м о в н а (перекрестилась и подошла к другой двери). С добрым утром, Глеб Глебович. Пожалуйте завтракать.
Дверь распахнулась, и в столовую вошел высокий, чисто выбритый с т а р и к в белоснежной рубашке, отглаженных брюках и клетчатой домашней куртке.
Г л е б Г л е б о в и ч. О! Помидоры появились? Пять лет не видел. Не видал и не едал. Это где же вы изловчились?
М а р ь я Т р о ф и м о в н а. В Доме ученых. Академикам всем дают, а членам-корреспондентам по списку. Такой скандал был…
Г л е б Г л е б о в и ч (развернул газету). Я один завтракаю? Виктор!
М а р ь я Т р о ф и м о в н а (замерла). А он еще не выходил. Вчера когда вернулся-то!.. И-и-ех!
Зазвонил телефон.
(Взяла трубку.) У телефона. А кто его просит? Сейчас узнаю. Глеб Глебович, вас Алексеев.
Г л е б Г л е б о в и ч. Какой Алексеев?
М а р ь я Т р о ф и м о в н а. А бог его знает.
Г л е б Г л е б о в и ч. А-а-а… (Взял трубку.) Товарищ Алексеев, одну минуточку… (И пошел в свою комнату.)
Выглянул В и к т о р.
В и к т о р. Няня, это кого?
М а р ь я Т р о ф и м о в н а (махнула на него рукой). И-и-ех! Бесстыдник!..
Вошел Г л е б Г л е б о в и ч с рукописью. Виктор поспешно скрылся в своей комнате.
Г л е б Г л е б о в и ч (взял трубку). Ну-с, так… Я прочел. Напомните мне, пожалуйста, ваше имя-отчество и простите старика… Я прочел, Григорий Васильевич. Что касается основных проблем — я здесь не судья. Кстати, кто вам оппонирует из физиков?.. Иван Осипович?.. Нет, не так чтобы коротко, но знаком… Ну что ж, ваша работа одна из первых попыток физика поблуждать в наших дебрях. И что и говорить — попытка продуктивная. Биология, увы, пока еще наука главным образом описательная. И, откровенно говоря, я давно уже не наблюдал в работах нашей научной молодежи такой самостоятельности суждений и, пожалуй, яркости личности автора. Отрадно, и весьма. Но кое-что, признаться, меня покоробило… Нет, нет, не в
